Булавинские хроники. Жизнь в удивительной деревне - Вера Перминова

С курами связана еще одна история из деревенского прошлого. Раньше в деревне на берегу стояла церковь на горке у Нининого дома и жил попик. Место на горке очень красивое, и, наверное, вид оттуда был замечательный. После революции попика арестовали и увезли. Деревенские не особо протестовали, даже наоборот, еще до того как его посадили в лодку, радостно бросились разбирать церковь на бревнышки – на курятники.

И тогда якобы поп крикнул им: «Раз так – у вас никогда в деревне куры нестись не будут!»

И проклятие исполнилось. Куры в деревне не неслись до тех пор, пока совсем не перевелись. Когда мы в семидесятые годы осваивались в деревне, ни одной курицы уже никто не держал – а чего их заводить, если известно заранее, что нестись не будут?

Ах, какие красавцы-петухи живут в нашей деревне!

Гуси-пенсионеры украшают собой пейзаж.

Однако после тридцатилетнего перерыва и появления в деревне фермы Моркуновы рискнули все-таки завести кур. Оказалось, что старинное проклятье больше не действует! Куры несутся и, несмотря на атаки лесных хищников, не вымирают, подобно индюкам, а наоборот, размножаются, и петухи будят по утрам деревню, как встарь, своим голосистым пением.

Гуси в деревне тоже есть, штук десять. Это любимцы Даши, их не разрешается забивать и есть. На язвительные вопросы работяг, для чего их тогда держать? – Даша с достоинством отвечает, что для украшения пейзажа и для того, чтобы они (гуси) вышли бы в конце жизни на заслуженную пенсию.

К этой причуде хозяйки все в конце концов привыкли и только, посмеиваясь, дразнят гусей «пенсионерами». Яиц гусиное стадо тоже почему-то не производит. Они как-то ухитряются нести их в воду озера, что ли, но только яиц никто не видит. Впрочем, в этом году одна гусыня в порядке исключения снесла и высидела два яйца, так что теперь по деревне ходят два новых потенциальных «пенсионера».

Эти гуси-пенсионеры каждую весну в сезон перелета птиц доставляют дополнительные хлопоты своим хозяевам, отправляясь в сезонную миграцию. Нет, далеко они не улетают, но в один прекрасный день начинают волноваться, хлопать крыльями, гоготать и, наконец, снявшись с места, как настоящие перелетные птицы, переплывают небольшой залив нашего озера и мигрируют под обрывистый песчаный соседний берег, где впадает в озеро речушка Рогдайка.

Там, в русле Рогдайки, они забиваются в камыши и ждут, пока появится лодка, посланная Дашей на розыски. Кто-нибудь из рабочих фермы приплывает за ними, долго отлавливает их в камышах и торжественно возвращает в деревню, в меру своего остроумия комментируя при этом бессмысленное существование гусей в качестве «пенсионеров» вообще и их склонность к сезонным миграциям в частности.

Залив между деревней и рекой Рогдайкой, который каждую весну переплывают наши гуси, отправляясь в сезонную миграцию.

Интересно, что осенью гуси почему-то в путешествие на Рогдайку не отправляются.

А вот домашних уток в деревне нет. Вместо этого каждый год прилетает к ферме одна и та же пара диких крякв, которые каждый год выводят и выкармливают птенцов под неусыпной охраной Даши. Всем деревенским охотникам известно, что стрелять в уток у этого берега нельзя категорически, и никто не рискует нарушить этот запрет, хотя на других берегах в августе на вечерней зорьке ружейная пальба слышна вовсю.

Но «наши» утки отлично знают, что они в полной безопасности, и каждый год прилетают, снова и снова. Я удивляюсь, почему их не становится больше? Ведь они каждый раз улетают с выводком птенцов. Как вид но, по какой-то причине к нам возвращается только родительская пара, а птенцы каждый раз летят в другие места.

Устье реки Рогдайки – романтическое место, заросшее камышом и кувшинками. Именно сюда плывут гуси весной. Осенью под этими березами бывает множество отличных белых грибов.

Деревенские кошки и собаки являются героями целой серии интересных историй.

Начнем с наших собственных кошек.

Я уже писала, как была найдена на острове маленькая серая кошечка по имени Котя. Она прожила у нас (вернее, у моей мамы Елены Викторовны) невероятно долго – девятнадцать лет, и под конец жизни стала невероятно мудрой. Например, она умела считать как минимум до семи. Нас тогда жило в квартире семь человек: мы с Сережей, двое наших старших детей, мои родители и мой брат. Когда вечером все приходили с работы, кошка нас пересчитывала, и если одного-двух не хватало, садилась перед входной дверью и ждала, чтобы пришли все семеро. Когда последний член семьи входил в квартиру, она тут же поднималась и шла в свое излюбленное место спать. Еще она умела по команде доставать лапкой с тумбочки специально положенный туда предмет и другими способами демонстрировала свой необычайный ум.

Кроме нее в нашем семействе долго жил белый кот булавинского происхождения, имевший несколько имен: Барсик, Снежок и другие. Он на них все равно не отзывался, а отзывался только на «кис-кис-кис».

К нам он попал так. Это был период, когда в нашей деревне не было ни одной коровы, так как деревенские старожилы поразъехались или умерли, а новая ферма еще не была организована. И чтобы добыть молоко для детей, приходилось ходить в соседнюю Арапиху – там еще была последняя корова.

Вот однажды, в конце августа, я увидела там, в Арапихе, необычайную по красоте картинку: два совершенно белых котенка играли на зеленой травке на краю ослепительно-голубого озера. Они подпрыгивали и вставали на задние лапки, чтобы поймать падавшие с березы и кружившиеся в воздухе первые желтые листочки.

Мое чувство прекрасного было так сильно задето, что я тут же попросила молочницу продать одного из котят, на что она сказала: «Бери так». И поведала мне, что это котята ее белой кошки, которую она все равно не пускает в дом за систематическое воровство продуктов прямо со стола, и что эти котята наверняка унаследовали пороки своей матери и тоже вырастут ворами, так что она их тоже в дом пускать не намерена. Вообще только рада будет, если я хоть одного заберу.

Моя дочка Аленка тогда была во втором классе и как раз должна была за лето выучить таблицу умножения. Дело продвигалось очень туго, особенно почему-то было тяжело запомнить, сколько будет шестью восемь. И вот когда я вернулась с молоком в Булавино, я сказала ей, что в следующий раз принесу для нее сюрприз, если она одолеет таблицу умножения на восемь. Действительно, когда проблемы с «шестью восемь» были позади, я снова пошла в Арапиху, захватив с собой пустую корзинку.