Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения - Элисон Пейс

Последний день в галерее Слоуна ушел на упаковку скульптур и подготовку к перелету на следующую выставку. Я надеялась, что Рим окажется не хуже Лондона. Когда приехал Йен — в джинсах, ярко-розовой в зеленую и алую клетку рубашке, темно-синем блейзере и ботинках, заставлявших вспомнить об обуви пехотинца для переходов по пустыне, — у меня даже мысли не возникло, что у него нелепый вид. Он выглядел стильно. Это все блейзер, подумала я.

Процесс проходил гладко: Йен помогал укладывать фрагменты скульптур в ящики, мистер Слоун время от времени появлялся отдать распоряжения подчиненным. Уложив оставшиеся распечатки и буклеты, я проверила электронную почту (ничего интересного). Скульптурой «Без названия, номер шесть» занялись в последнюю очередь — в аэропорт ее должен перевозить специальный фургон, а разбирать и упаковывать — два специально выделенных рабочих. Покупателя пока не нашлось, но скульптура успела стать настоящей медиазвездой, то есть ситуация как нельзя лучше соответствовала тайным желаниям Йена.

Специально обученные грузчики, два молодых индуса, приехали в галерею в четыре часа дня. Оставалось еще достаточно времени для надлежащей упаковки скульптуры, оборачивания фрагментов мягкой синтетикой и подготовки к перевозке в аэропорт. Рабочие, оживленно переговариваясь, подкатили к скульптуре грузовую тележку. При виде подобного кощунства Дик, который обязательно ходил бы за грузчиками по пятам, раздраженно захлопал бы в ладоши, требуя полной тишины при погрузке шедевра самого Риса-Фицсиммонса. Грузчики продолжали болтать, приподнимая и передвигая скульптуру с пола галереи на платформу с колесами. Я оглянулась на Йена, успев подумать, что он, наверное, еле сдерживает раздражение, но тот в другом конце павильона упаковывал сравнительно небольшую скульптуру и не заметил надвигающейся беды. Первое неверное движение грузчиков заметила я, и до моего оглушительного вопля «Стоять!» Йен не знал, что происходит.

Его шедевр накренился и замер под углом. Не верилось, в голове не укладывалось, что скульптура падает. Со стороны могло показаться, что я кричу на грузчиков, но я обращалась к скульптуре, нависшей над полом. Видимо, в тот момент я верила, что катастрофу можно предотвратить словом, уговорив «Номер шесть» не падать и тем самым не допустить творческого коллапса Йена и моего убийства Диком в отместку за сотни тысяч долларов, которые он потеряет.

Боль пронзила меня словно ножом, когда вершина скульптуры, прочертив глубокую борозду по стене, соскользнула вниз и воткнулась в деревянный пол. Основание выгнулось под собственной тяжестью и лопнуло. Все вышло очень быстро, но я воспринимала происходящее, как в замедленной съемке.

С оглушительными хлопками и скрежетом работа Йена стала неузнаваемой: стальные обломки рассыпались по изуродованному полу.

Зажав рот ладонью, я смотрела на бесформенную груду, несколько секунд назад считавшуюся самым значительным вкладом в искусство двадцать первого века, затем осторожно перевела взгляд на Йена, ожидая неизбежного взрыва и потока брани с безукоризненным английским произношением. Индусы застыли на месте, глядя то на Йена, то на мистера Слоуна, явно ожидая, как и я, кто из хозяев первым завопит и разразится проклятиями и угрозами.

Йен неподвижно стоял, казалось, целую вечность.

Наконец один из рабочих, не выдержав гнетущей тишины, буквально завизжал извинения на родном языке. Чем истеричнее он кричал, тем более испуганным становился и тем сильнее я опасалась, что он разрыдается. Его напарник выглядел не лучше. На мгновение забыв о Йене и его творении, я невольно пожалела ротозеев. Пусть они вели себя безответственно, но два буквально раздавленные горем грузчика выглядели настолько ужасно, что я многое отдала бы за то, чтобы прокрутить на быстрой перемотке ситуацию до того момента, когда вину за произошедшее можно будет возложить на меня, а не на несчастных индусов.

— Ничего страшного, — вдруг сказал Йен, обращаясь к рабочим и всем присутствующим.

Он поднялся и пошел по галерее, ступая между обломками своего шедевра. Подойдя к тому из грузчиков, который казался наиболее расстроенным, Йен ободряюще положил руку ему на плечо.

— Ничего страшного. Я знаю, вы не нарочно. Не повезло, бывает. От ошибок никто не застрахован, — спокойно сказал он.

Красный как рак мистер Слоун начал пробираться между стальными остатками скульптуры мелкими шагами, то и дело боязливо поглядывая под ноги, но тут же снова поднимая глаза. На лице владельца галереи читалось неприкрытое отвращение.

— Все в порядке, — повернулся к нему Йен. Его спокойный и уверенный тон словно откачал краску ярости со щек Слоуна, однако последний явно еле сдерживал ярость от потери скульптуры и ущерба, нанесенного галерее. Он обратился к Йену на повышенных тонах, причем голос визгливо шел вверх:

— Разве это не была важнейшая часть твоей экспозиции в Риме? Это же твой крупнейший шедевр!

— Знаешь, Джеймс, — сказал Йен без всякого сарказма, — похоже, уже нет.

Очень сдержанно и подчеркнуто спокойно Йен попросил грузчиков сложить фрагменты в отдельный ящик, негромко объяснив мистеру Слоуну, что отошлет обломки в свою мастерскую в Нью-Йорке и там решит, как с ними поступить. Оглядев сбежавшийся персонал и рабочих галереи, Йен улыбнулся, бросил, что это лишь стальные обломки.

Мне захотелось крепко обнять его прямо в павильоне и сказать, как я восхищаюсь его самообладанием и заботой в первую очередь о людях, а не о вещах. Проработав несколько лет с Диком Ризом, который выходил из себя даже при падении шляпы, не говоря уж о падении скульптуры, я забыла, что в кризисной ситуации можно вести себя по-человечески. Став свидетелем того, как Йен разрядил обстановку, не повысив голоса, я подумала: возможно, Йен — единственный нормальный человек, имеющий огромный авторитет и занимающий высокое положение в мире искусства, которого мне доводилось встречать.

Теперь нужно было позвонить Дику, проинформировать его о случившемся.

Я предпочла бы оказаться под скульптурой в момент ее падения, чем выдержать этот разговор. Рассудив, что Йен захочет поговорить с Диком после меня, и надеясь — может, скульптор поговорит с ним вместо меня, — я пошла искать его и сообщать, что собираюсь звонить боссу. Пройдя галерею, я вышла к грузовому фургону, куда погрузили обломки шедевра. На улице было темно, ветрено и дождливо.

Йен стоял ко мне боком, невидящим взглядом уставившись на грузовой фургон. Я решила ждать у входа в галерею под навесом. В этой сцене было что-то столь личное и грустное, что мне вдруг захотелось незаметно уйти. Под навес вовсю захлестывал дождь, а за дверью ждали яркий свет, тепло и безопасность, но я инстинктивно почувствовала, что из всех неправильных поступков, совершенных мной в жизни, молча уйти сейчас в галерею будет самым неправильным. Преодолев сомнения, я тихо подошла и встала рядом с Йеном, глядя внутрь фургона, на ящик с изломанными, погнутыми обломками скульптуры. Он ничего не сказал, молча снял блейзер и накинул мне на плечи. Я жалела, что не нахожу, не знаю таких слов, которые могли убедить Йена: так или иначе все обязательно наладится.