Тайный фронт - Александр Александрович Тамоников

в людях, да и Борис тоже. Просто так он никому бы не поверил. Я даже не столько ей верю, сколько верю Борису. Если он ее прислал, продиктовал ей наши условные знаки, значит, можно верить и надо верить. Или ты думаешь, что сигуранца могла выжать из Бориса эти сведения и устроить провокацию?

– Из Бориса выжать? – Буторин покачал головой. – Еще не родился тот человек, который что-то сможет выжать из Когана. Он сам кого хочешь до истерики и самоубийства на почве собственной неполноценности доведет.

– Ну, вот и договорились, – кивнул Шелестов. – Нам срочно нужен реальный план освобождения Бориса. Причем такой план, чтобы румыны не поняли, кто на них напал, почему напал. Освобождение Когана должно быть сопутствующим, второстепенным. Например, он сам сбежал, когда появилась такая возможность, потому что кто-то почему-то напал на эту их подпольную тюрьму.

– Пока мы тут кумекаем, – подсказал Болотов, – надо вот Лапина отправить туда, чтобы осмотрелся, понаблюдал, что там и как, подходы осмотрел.

– Хорошая мысль, – согласился Шелестов. – Давай, лейтенант, переодевайся, только поскромнее оденься, чтобы в глаза не бросаться. А мы пока подумаем. Анка сказала, что там еще кого-то держат под замком. Хозяин бани Серджиу Чобану сдал сигуранце какого-то предпринимателя, из которого они хотят выбить деньги на содержание своего подполья. Она подслушала разговор и часть допроса этого самого богатого румына. Освобождение его и будет нашей целью. Пусть думают, что румыны скооперировались и напали, чтобы освободить своего коллегу.

– Так в этом случае и освобождение Когана будет в тему, – заметил Буторин. Лишние сомнения для сигуранцы, убедятся, что ошиблись с ним, что он ничей ни шпион, а обычный коммерсант.

– Смотрите, вот примерный план бани, как рассказала Анка. – Шелестов взял карандаш и стал рисовать.

Через два часа, переодевшись в простых горожан, кто в старый опрятный пиджак, кто в куртку, кто в джемпер, оперативники сошлись у старой бани, добравшись туда разными путями. Две легковые машины взяли в комендатуре. Обе были трофейными и в исправном состоянии благодаря расторопности и предусмотрительности майора Гаспаряна, который хотел использовать их для комендатуры. Один грузовик «Форд Романия», второй немецкий «Мерседес» с мятым капотом, который не успели выправить или заменить на целый. Обе машины были еще без номерных знаков.

Формально старые бани были закрыты и не использовались. На двери главного входа красовался большой навесной замок, и окна со стороны улицы были забиты досками. Но существовали еще два входа. Один с заднего двора и один со стороны переулка по лестнице вниз со стороны котельной. Болотов контролировал главный вход и окна. Все эти замки и доски вполне могли оказаться маскировкой. И в случае необходимости через них предусмотрен путь эвакуации диверсантов. Лапин на грузовике подъехал к заднему хозяйственному двору, перегородив выезд из него. В здание входили двое: Шелестов и Буторин. У каждого был бельгийский «браунинг» с обоймой на 13 патронов и немецкий «вальтер». Исходить придется из того, что перезаряжать оружие возможности не будет. Скоротечный огневой контакт, во время которого придется решать очень быстро, буквально за секунды – кого убивать, а кого, возможно, рискуя жизнью, брать живыми. Гораздо проще было бы просто оцепить баню войсками и войти туда, прочесав все внутренние помещения. Тогда была бы возможность взять всех. Наверняка найдутся такие, кто захочет сдаться. Но операция по подготовке прибытия Платова не завершена, и никто не должен догадаться, что Аллоиз Грубер советский разведчик, что операцию провела советская разведка. Победа в перестрелке закончилась бы оперативным провалом операции. Придется отказаться от скорой информации, которую можно было бы получить от пленных. Она будет, но позже и получена иными путями. Сейчас важнее секретность.

Буторин, прижимаясь спиной к кирпичной стене, двигался приставными шагами. Его поднятая почти на уровень глаз рука с пистолетом при этом не меняла своего положения, как будто в нее был встроен автоматический баланс уровня. За долгие годы работы в разведуправлении Виктор Алексеевич Буторин научился многому. Он был хорошим разведчиком-интеллектуалом. Он хорошо разбирался в человеческой психологии, особенно в психологии страстей и пороков. Он умел вербовать, в свое время на него работали агенты не столько за деньги или по убеждению. Нет, чаще всего они видели в своем работодателе и потребителе поставляемой информации родственную душу. Человека, который понимал их, как никто другой, понимал, не осуждал и даже пытался помочь выбраться из пучины страстей. Он умел показать человеку то прекрасное и чистое, что еще сохранялось, или то, что там было раньше, он давал ориентиры, направлял, и люди это ценили. Он был своим агентам и другом, и наставником. Он, конечно, платил и деньги, но агенты боялись потерять не столько доходы от продажи секретов своей страны, сколько потерять дружбу с таким человеком, как Буторин.

Утомительная работа, изматывающая. И когда выдавалась операция чисто силового характера, Буторин бросался в нее с головой и даже с каким-то удовольствием. Это была разрядка, возможность остудить голову, не перегореть, не спалить свои эмоциональные предохранители. Во время боя, даже скоротечного огневого боя, работают другие рефлексы, другие области мозга. Буторин умел то, что умели немногие его коллеги. Он умел предугадывать состояние противника и знать, когда тот, стреляя в него, точно промахнется, он умел опережать, он умел стрелять, не целясь. Многие ученики Буторина помнили его присказку, что в бою нужно не целиться, а попадать.

Он умел делать это в совершенстве. Для него пистолет в бою был продолжением руки, продолжением указательного пальца. Как человек, стоя в пятидесяти сантиметрах от цели, мог на уровне живота ткнуть пальцем, не прицеливаясь, и попасть в «десятку». Просто когда много тренируешься, то нет разницы в пятидесяти сантиметрах от тебя цель, или в пяти метрах, или в пятидесяти. И сейчас, стоя перед лестницей, уходящей вниз почти на три метра, он весь превратился в машину, ощущающую окружающий мир, а не слышащую или видящую его. Там внизу, возле лестницы, был человек, и сейчас он не виден сверху. Но стоит начать спускаться, и он выйдет. Начнет стрелять сразу или предупредит, потребует пароль, а выстрелит потом. Это не важно, потому что этот человек ценности не представляет, это просто боевик, а не разведчик. Он не обладает элементарной полнотой информации. Он даже имен ничьих не знает.

Железные перила лестницы, сваренные из цельных труб, были отполированы чьими-то руками за долгие годы пользования этим входом. За них держались, осторожно спускаясь в подсобное техническое помещение. И, наверное, грохотом отдавалось эхо в нижнем помещении, когда ботинки рабочих топали по этим железным ступеням. Буторин не стал топать