Тайный фронт - Александр Александрович Тамоников

Если он ее увидит, то скорее решит избавиться от нее как от свидетеля, который к тому же знает его в лицо. Фото Йонеску у нас нет и не предвидится. Не будем рисковать жизнью девушки.

– Не понимаю вас, товарищ подполковник, – поджал губы Болотов. – Вы жалеете ее, а она, между прочим, крутила любовь с иностранцем, замуж за него собралась, за границей хотела остаться. Может, она Родину продала, сведения Йонеску передавала!

– Мы с вами этого не доказали, а вину у нас определяет только суд. Мы с вами должны искать улики, подтверждения действий против нашей страны, а не пустыми подозрениями заниматься. А если она честная девушка? Если будет доказано, что она честная, то на чьей совести будет ошибка? Я знаю, что вы еще сейчас скажете, Болотов. Вы скажете, что на фронте никто себя не жалеет, в тылу у станков от усталости засыпают, в Ленинграде дети от голода умирали, а она, видите ли, немного пострадать не должна ради Родины. Так ведь мы ей не борьбу с врагом предлагаем, а подставляем ее под вражескую пулю, чтобы этого врага поймать. Это разные вещи. Она человек и требует к себе человеческого отношения.

Информация от Платова о времени прилета все не поступала и не поступала. Иногда Шелестов начинал подумывать, что Платов уже здесь и работает. Но вечером Шелестова позвали к телефону ВЧ связи. Он с удивлением услышал хорошо знакомый тембр голос Платова.

– Как дела, Максим Андреевич? Чем можете порадовать?

– Порадовать пока нечем, товарищ комиссар, – ответил Шелестов и нахмурился. Это была чистая правда, если опустить все погони и перестрелки. – На нас вышли пока неустановленные спецслужбы. Действуют очень жестко.

– Неустановленные? Потрудитесь объясниться, Максим Андреевич. – Голос Платова звучал с хорошо знакомыми рассудительными интонациями. Он уже взвешивал, сравнивал, делал предварительные выводы.

– Личности некоторых агентов, которых спецслужбы задействовали в тайных операциях в Бухаресте, мы установили. Двое точно были в штате сигуранцы. Но это также позволяет отнести участие агентов в операциях к действиям немецкой разведки. Мы пока не можем точно сказать, имеют ли американцы или англичане отношение к действиям против нашей группы. Но информация о вашем возможном прилете к ним просочилась. О рейсе, которым вы не прилетели, они знали. Произошло нападение на аэродром. Большая часть диверсантов была немцами, но не факт, что это их инициатива. Их тоже могли использовать втемную американцы или британцы.

– Значит, информация просочилась? – переспросил Платов, но вопрос, видимо, был чисто риторическим. – Это замечательно. Пусть они за мной охотятся, пусть засвечивают свои силы и свои связи. Вы это фиксируйте, анализируйте. Мне важно знать расстановку сил и позицию каждой разведки.

– Вы выступаете как приманка? – удивился Шелестов. – Значит, мне вас не ждать?

– Обязательно ждать, Максим Андреевич. Я прилечу в любом случае. В этом смысле наши планы нисколько не изменились. Я вам сейчас дам пароль и адрес явки моего особого агента в Бухаресте. Он некоторое время находился в резерве, но теперь пришло время вводить его в игру. Подключайте его связи и его возможности к разоблачению вражеских агентов и, главное, установлению их принадлежности. Главное, обезглавить агентурно-диверсионную ячейку. Если мы это сделаем и подготовим доказательства, если мы их только получим, противник об этом узнает и откажется от намерений. Ему проще все отменить, чем предоставить нам доказательства вражды. Имейте в виду, что я говорю о противнике – не только о румынах и немцах. Я говорю и о наших союзниках. Союзниках до поры до времени. Когда настанет время делить европейский пирог, они сразу перестанут быть союзниками. Как только окончится война.

Шелестов остановился возле здания Военно-инженерной академии и посмотрел вверх. Старое здание, построенное еще в начале века, с лепниной и другими архитектурными излишествами прошлых времен. Тогда это считалось красиво. Как розочки на платьях и перья на шляпах дам. Академия существовала, как узнал Шелестов, с 1898 года. Выпускала она офицеров и в прошлую войну, и в эту. Полюбовавшись архитектурными деталями вблизи, Шелестов перешел на другую сторону улицы и стал смотреть на весь ансамбль в целом. Красиво, старомодно, но история должна сохраняться во всем, даже в архитектуре старых кварталов. Им придут на смену другие дома, другие инженерные и художественные решения. Шелестов всегда был противником уничтожения исторических памятников. Даже если памятник когда-то поставлен тирану, то и его сносить не стоит. Это история. К нему нужно приводить школьников и рассказывать о тиране. Пусть видят и знают, что страна прошла и через эти ухабы и колдобины своей истории.

Сняв шляпу, он некоторое время стоял, обмахиваясь ею, чтобы хоть немного остыть. Потом надел и не спеша пошел по улице до старого городского кладбища. Здесь было малолюдно, тихо, как всегда бывает тихо на кладбищах всего мира. Даже птицы не пели и не перелетали с ветки на ветку, не тревожа покой усопших. Шелестов шел по давно не метеной дорожке между могилами, читая надписи, рассматривая памятники и кресты. Вот и памятник с надписью: «Адвокат Штефан Нягу». Шелестов остановился, огляделся. Увидев лавочку, сел на нее.

– Вы знали покойного? – раздался приятный мужской голос с бархатным тембром. Вопрос был задан по-русски.

– Нет, не знал, – ответил Шелестов, не оборачиваясь. – Просто присел отдохнуть в тени.

– Да, здесь приятно отдыхать, – сказал голос, и из-за соседней могилы вышел высокий статный мужчина в дорогом костюме. – Тут спокойно. И окружают те, кто уже не может ни навредить, ни принести пользы. Тут все равны, и все упокоились от своих амбиций.

– Мертвецам амбиции не нужны, они в прошлом каждого из них, – сказал Шелестов, произнеся условную фразу и вглядываясь в лицо человека.

– И все же прошлое формирует будущее, – ответил условной фразой незнакомец. – Кирпичик в фундамент здания истории. Сейчас мы в пятом ряду кирпичей, нет?

– Скорее в двенадцатом, – вставил Шелестов и протянул руку. – Здравствуй, Андрей.

– Я думал, что ты меня не узнал, Максим, – улыбнулся мужчина. – И все думал, как выкручиваться, если ты не договоришь до конца пароль и кинешься ко мне обниматься после стольких лет разлуки.

– Ты изменился, но я тебя узнал. Я рад, что это именно ты, что ты все еще с нами, все еще в разведке и живой.

Андрей Гуревич был другом Шелестова. Они, можно сказать, вместе начинали службу в ОГПУ. Оба пришли туда по комсомольским путевкам, окунулись с головой в работу, но приказы начальства и жизнь вскоре раскидала их. В разведке не принято спрашивать, где ты был и чем занимался, даже если вас когда-то связывала самая искренняя и горячая дружба.