Февраль - Коля Николаев

Любовь Сергеевна вмиг переменилась, насупилась:

- Анка, и не проси.

- Я умоляю вас, девочке почитать…

- Нет…

- Любовь Сергеевна, вы не понимаете, что ли – она умирает!!! – закричала Анюта.

Но библиотекарша была непреклонна; она как заговорённая повторяла на все Анины просьбы, что та истопит книгой буржуйку. Наконец Анюта не выдержала и прибегла к непростительной, но действенной хитрости. Она обратилась к фотографиям:

- Ребята, уговорите маму, книгу для Олюшки дать…

Конечно, Анюта знала и помнила и старшего весельчака Михаила, и младшего рассудительного Колю. Сейчас они смотрели на мать и Аню такие беззаботные, ещё совсем маленькие:

- Дай, мама, конечно, надо Ане помочь, - словно разрешал Коля.

- Да, да, а мы другую пока почитаем, - поддакивал брату весело Миша.

Любовь Сергеевна схватила книгу, которую только что читала сыновьям и протянула Анюте.

- Простите, - прошептала Аня, извиняясь за свой поступок.

Любовь Сергеевна махнула ей, закрыла лицо руками: иди.

Так у Олюшки появилась книга. И сейчас часто по утрам Анюта спешила в старый дом через два переулка, держа в руках как драгоценность книгу со сказками, замотанную в старый свитер. И как бы не было слаба Олюшка, и как бы ей не было тяжело открывать глазки, она каждое утро пересиливала себя, потому что так хотелось узнать, а как там маленькая Дюймовочка.

Бывала Анюта и у старого Фёдора Степановича, он ждал её перекинуться парой слов. Старик зимой заметно сдал, перестал выходил из квартиры. Анюта носила ему воду и ходила получать по его карточкам хлеб, которым он с девушкой делился.

Ко многим ещё ходила Анюта помогать. Весть о ней быстро разлетелась по одинокому, погружённому в мрак и голод, Ленинграду. Через много лет, уже в другом веке, в том, где жил Юрий Алексеевич, в сердцах людей сохранилась легенда о доброй девушке, которая самоотверженно спешила на помощь к погибающим жителям города, которая, превозмогая свою слабость и горечь, шла сквозь морозную зиму поддержать других…

Глава 2.

Глава 2.

Юрий зашел по ступенькам наверх, к знакомой двери, постучал. Постучал ещё раз, ответа не было. Толкнул, дверь поддалась. Анютина комната тоже была открыта, но самой хозяйки там не оказалось.

В комнате вместо царившего раньше идеального порядка был разгром. Шкафы открыты и наполовину сохранившееся содержимое разбросано по полкам, что-то упало на пол, тумбочки, где раньше хранились книги – пусты, кровать без покрывала, стол без скатерти.

Юрий Алексеевич растерялся; кроме Анюты в этом городе он не знал, к кому идти, знакомых не было. Сначала он хотел бежать в детский садик, где работала Анюта, потом вспомнил о соседке Капитолине Сергеевне.

Он постучал несколько раз в дверь. Открыли не сразу. В гулкой тишине коридора послышались шаркающие шаги, сдержанны кашель.

Женщина конечно же узнала Юрия Алексеевича, недобрая завистливая тень скользнула по её лицу. Не признаваясь себе, но где-то в глубине души она ревновала Анюту к этому мужчине. Анюта была единственное, что у неё осталось из казавшееся сейчас таким далёким мирного времени. Она потеряла подругу, много лет заменявшую ей сестру, не уберегла дочь, которая, простудившись, слегла, да так и не смогла подняться. И сейчас у неё осталась одна Анютка, только она напоминала ей о прошлой счастливой жизни, будила в неё чувства, ещё оставшиеся, не съеденные войной, и давала силы по утрам открывать глаза.

- Здравствуйте, - нерешительно проговорил учитель, придерживая дверь и заглядывая внутрь, - я бы хотел Анюту повидать. Вы не знаете, случайно, она где, когда придёт?

- Долго не придёт, - прошипела Капитолина Сергеевна, не дрогнув ни одной чёрточкой лица; невыразимая ненависть застыла в нём, как на глиняной маске, которая уже не подвластна человеку и даже сквозь века она останется неизменной.

- А вы не знаете, где она? Где её можно разыскать? – Выспрашивал учитель, но женщина была непреклонна, она молчала, на все вопросы Юрия Алексеевича. Капитолина Сергеевна только пристально рассматривая его, и странные джинсы, так нелепо сверкающие своей новизной в подъезде старого ленинградского дома с разрушенной обстрелами дверью, и драповое полупальто, не по времени и не по сезону надетое и оттого смотрящееся вычурно и вызывающе.

Юрий, уже отчаявшись, что-либо выпытать из неё, отпустил руку от двери и хотел развернуться, как Капитолина Сергеевна так же недобро прошипела ему в спину:

- Здесь она…

Юрий Алексеевич кинулся в квартиру. Не разбирая куда, по какому-то наитию он метнулся вглубь комнаты. Анюта лежала на кровати под несколькими одеялами; одно было свёрнуто трубочкой и прижато к стене, так делали раньше в деревенских домах на кроватках детей, чтобы им зимней ночью было не холодно от стены. Так и сейчас заботливо свернула одеяло Капитолина Сергеевна, чтобы девушке было теплее, сверху на одеяло она ещё накинула Анютин полушубок.

В комнатах стоял мрак, который, казалось, никогда не рассеется солнечными лучами, так тоскливо и безрадостно было вокруг, холод, от которого невозможно было отогреться, тоска, пропитавшая всё пространство.

- Анюта, Анюточка, - опустился Юрий Алексеевич около кровати. Анюта открыла глаза, узнала его. Боль, невыразимая, страшная душевная боль наполнила её глаза, в ней растворилась и надежды юности, ожидания, так напрасно и дико завершающаяся жизнь, ещё только начавшая разгораться, не до глубины испитая, лишь едва познанная любовь;