Микки-7 - Эдвард Эштон

10

Для меня самоубийственные миссии вроде Маршаллова «пойди туда, не знаю куда» давно превратились в рутину. Однако я не привык к тому, чтобы меня спасали. И это слегка дезориентирует. Задолго до моей постановочной казни Джемма сделала все возможное, чтобы я на сто процентов понимал, чего ожидать в таких ситуациях, и сейчас я совсем не рассчитывал на помощь Берто, который, точно ангел-хранитель, спустился с небес и унес меня прочь от опасности.

Иногда мне даже кажется, что Джемма слегка перестаралась, объясняя мне суть миссии расходника. После того как «Драккар» поднял якоря и ушел с орбиты Мидгарда в открытый космос, первые недели путешествия я бесцельно болтался по коридорам в непрекращающемся страхе, что вот сейчас меня вызовут и прикажут залезть в реактор, шагнуть из шлюза за пределы корабля или сунуть голову в мясорубку, чтобы проверить остроту лезвий.

Однако долгое время ничего подобного не происходило. Корабль был наглядной репрезентацией огромного благосостояния, накопленного Мидгардом, и системные архитекторы вложили в него немало усилий, чтобы «Драккар» достиг конечной цели своего путешествия в целости и сохранности, а не взорвался по дороге. К тому же, вопреки моим мрачным ожиданиям, никто не спешил угробить меня просто ради развлечения.

Чем дольше наш полет шел без всяких катастроф и чем больше я раздумывал над собственной задачей, тем сильнее крепла надежда, что мне, возможно, и удастся добраться до самого Нифльхейма без необходимости нырять в бак. В конце концов, всем и каждому известно, что межзвездные перелеты — это скука смертная, разве нет? Особенно когда корабль уже вышел из фазы разгона, при которой несущие конструкции и корпус испытывают страшные перегрузки и, если что и может сломаться, оно ломается именно в тот момент. Зато когда ковчег с колонистами выходит на крейсерскую скорость, путешествие становится блеклым, как пыль, оседающая на поверхности.

Пока однажды полет не перестает быть скучным.

Последнее, что я помню о жизни в теле, в котором родился, — лаборант надевает мне на голову загрузочный шлем, руки и ноги сводит судорогой, а из носа и рта течет кровь, и она же собирается под кожей, натягивая ее пузырями. К тому времени мы были на расстоянии года полета от Мидгарда.

Мы прошли первый разгон, преодолели гелиопаузу нашего солнца на субрелятивистской скорости, снова запустили двигатели для второго разгона и наконец зафиксировались на уровне чуть ниже скорости света, на котором наш ковчег и проделал свой долгий путь до Нифльхейма.

Жизнь на «Драккаре» в целом была легкой. Команда, управляющая кораблем во время транзитного перелета, считала колонистов просто багажом. А меня, поскольку я не был прикреплен ни к одному отделу, считали багажом в еще большей степени. Мне было положено обучаться два часа в день, чередуя отделы, чтобы в случае необходимости заменить кого угодно. Однако у большинства моих предполагаемых учителей я вызывал безотчетный ужас, а те, кто действительно был занят делом, например инженеры, не желали тратить время на человека с нулевой технической подготовкой. В итоге два часа в день превратились в два часа в неделю. В остальное время я ел, спал и болтался в общих помещениях вместе с Берто, проходя различные игры на планшете. Если добавить гравитацию, моя жизнь ничем не отличалась бы от той, что я вел на Мидгарде.

Вскоре, однако, мне напомнили, что мы не на Мидгарде. «Драккар» двигался в межзвездном пространстве со скоростью 270 миллионов метров в секунду, а на таких скоростях физика высоких энергий отменяет законы мистера Ньютона и все летит вверх тормашками.

Космос, старательно объясняла мне Джемма, это вовсе не пустое пространство, хотя именно так нам и кажется. Каждый кубометр якобы абсолютного вакуума фактически содержит порядка ста тысяч атомов водорода. В покое они безобидны, но на скорости, близкой к скорости света, превращаются в опасные снаряды. В носовой части «Драккара» расположен генератор силового поля, который отталкивает их, как нос корабля, разрезающий волны, и превращает атомы водорода в непрерывный поток космических лучей, омывающий корпус, пока мы плывем сквозь межзвездное пространство. И это не проблема, пока все остаются внутри, — хотя до самого конца путешествия никому, кроме меня, и не грозит оказаться снаружи.

Кроме этого, космос наполнен случайными частицами пыли — примерно одна пылинка на миллион кубических метров, — но поскольку каждый квадратный метр корпуса корабля соприкасается с двумястами семьюдесятью кубометрами межзвездного пространства в секунду, мы подвергаемся постоянной бомбардировке космической пылью. Большинство пылинок обладают достаточным результирующим зарядом, поэтому отталкиваются силовым полем, однако часть из них нейтральна, что влечет за собой непрерывную череду микровзрывов на носовом конусе «Драккара». Впрочем, это предусмотрено конструкцией корабля. Носовая броня, обладающая абляционными свойствами и немалой толщиной, рассчитана на плюс-минус двадцать лет подобных бомбардировок.

Однако она не была рассчитана на лобовое столкновение с телом, превышающим размерами космическую пылинку.

Чтобы отдать должное конструкторам «Драккара», стоит заметить, что космические частицы крупнее пылинки редко встречаются за пределами гелиопаузы и не существует брони такой толщины и свойств, которая смогла бы защитить корабль при реальном столкновении с макрообъектом. Если о корпус «Драккара», идущего на крейсерской скорости, ударится булыжник размером с мою голову, это вызовет взрыв, превосходящий мощностью сотню термоядерных бомб.

К счастью, предмет, прилетевший в корпус корабля, был намного меньше.

Конечно, по очевидным причинам мы точно не знаем, что это было. В момент столкновения помеха распалась на составлявшие ее кварки и глюоны. Однако мы знаем, что весила она от пятнадцати до двадцати граммов. Один из инженеров вычислил массу, основываясь на объеме уничтоженной брони и количестве кинетической энергии, высвободившейся в момент столкновения.

А встряхнуло нас, надо сказать, не слабо. Спасибо состоянию невесомости: большинство вещей были надежно закреплены. Но свободно плававшие в пространстве предметы и люди — несколько членов экипажа — в результате толчка оказались отброшены на перегородки носовой части корабля. Обошлось парой сломанных рук и одним сотрясением мозга. Сам я, падая, зацепился за стол и растянул лодыжку.

Впрочем, никому до этого не было дела. В носу корабля зияла дыра, один из модулей генератора силового поля был полностью уничтожен. Двадцать процентов от объема внутренних помещений внезапно затопило жесткой радиацией.

И настал мой звездный час.

Вызов поступил от Мэгги Лин, возглавлявшей на время перелета отдел системной инженерии. Она назначила встречу в механическом цехе: это был ближайший безопасный отсек с люком, расположенным неподалеку от головного обтекателя. Пока двое ее людей засовывали меня в вакуумный скафандр, Мэгги подробно объяснила, какие действия от меня потребуются.

— Мы думаем, что оборван силовой кабель, — сказала она, — но