Запад - Кэрис Дэйвис

так. – Холлингхерст провел пальцем вдоль синих бус. – Это приведет тебя в Пенсильванию. Потом – вдоль Аллеганских гор, дальше – вдоль речки Махонинг. – Ее изображали белые бусы. – А когда доберешься до гор, перемахнешь к западному притоку реки Саскуэхана, – зеленая лента – и поедешь на юг. И вот здесь, – он постучал носком сапога по точке, располагавшейся ниже окончания белой ленты, – находится дом твоего мертвого человека.

Торговец указал ему кое-какие ориентиры, описал формы больших гор, которые должны ему встретиться по дороге, прежде чем он доедет до реки Саскуэхана, некоторые холмы и леса, тянущиеся вдоль реки, скопления кирпичных и деревянных домов, которые время от времени будут попадаться ему на пути, примерное расположение дома мертвого человека в долине, за средних размеров городом.

Мальчик кивал. Ему было стыдно, что он сам не знает местности, совершенно не помнит ее.

Мистер Холлингхерст сказал, что надеется увидеть его снова в фактории до наступления зимы.

– Хорошо?

– Хорошо, – ответил мальчик.

На долгом пути до Сент-Луиса и Сент-Чарлза, пока мальчик ехал вместе с мистером Холлингхерстом, им попадались люди, похожие на него. Вдоль маленьких рек они натыкались на них постоянно, те наперебой требовали деньги или что-нибудь в обмен за проезд по их территории или чтобы показать самый легкий путь туда, куда им было нужно. Прямо перед въездом в Сент-Чарлз целый отряд таких людей, закутанных в красные одеяла, прогромыхал мимо них верхом на лошадях, а чуть позже начали встречаться стоянки и деревни. Теперь же, по мере того как он продвигался все дальше и дальше на восток, перебираясь через горы и проезжая широкими долинами, никого, казалось, вокруг не было.

Он ехал на неоседланной лошади, преимущественно по ночам: торговец мехами сказал, что там, куда он направлялся, гостеприимства ему оказывать не будут. На груди у него висели многочисленные бусы, маленький пекановый лук и кожаный мешочек со стрелами и бумагами.

– Я попал в другой мир, – сказал он себе.

Даже в темноте он боялся, что его увидят. Каждый раз, когда замечал свет или чернеющие впереди очертания дома или слышал сопение стада, собачий лай или любой другой звук, предполагавший наличие поселения поблизости, он делал широкую петлю, чтобы обойти его стороной. Погода была хорошей. Небольшие дожди шли днем, пока он спал, и были короткими. Медленно, день за днем, ночь за ночью, неделя за неделей, он продвигался на восток.

Компас, который дал Деверо, был ему не нужен, он ориентировался по музыке рек и ярким созвездиям, но он не выпускал его из рук, потому что ему нравилась эта вещь своей красотой, а еще он подозревал, что в ней заключена какая-то тайная сила, о которой торговец мехами ему не поведал, что эта вещь в некотором роде живая. Ему нравилось, как крохотная стрелка дрожит под прозрачной крышечкой, – это напоминало трепет его собственного сердца, когда он выслеживал добычу или ждал клева.

Бумаги мертвого человека, спрятанные в мешочек, терлись о его грудь и шуршали, когда он двигался. Случались моменты – он словно наяву видел, как мертвый человек что-то карябает, макая время от времени в чернила одно из своих наполовину облысевших острых перьев; звук напоминал царапание коготков какого-то маленького зверька по листьям или гладкой коре дерева.

Теперь, как сказал торговец мехами, эти письма принадлежали его дочери, и мальчик был рад, что ему они не нужны и у него нет желания обладать ими, а поэтому ему было совершенно не жалко отдать их. Правда, ему нравились картинки – рисунки деревьев, цветов, трав – и еще тот узор из двух округлостей, глáза и змеек, который, как сказал Деверо, означал имя дочери мертвого человека. Рисунок был удивительным и одновременно приятным глазу. Но ни одной из этих бумаг он не желал так, как желал ружье, жестяной сундучок, шляпу или блузку. Он все еще злился на Деверо за то, что тот оставил себе так много добра мертвого человека, и, продвигаясь все дальше на восток, задавал себе вопрос, действительно ли жадный торговец собирается отдать ему ту красивую шляпу. Ночами, в темноте, покрывая милю за милей, он много думал об этом. Конечно, всегда можно попытаться оставить у себя компас; если Деверо откажется отдавать шляпу, он может отказаться возвращать компас.

Земля, по которой он ехал, была мягкой и плодородной. На ней росли и пшеница, и конопля, и хлопок, и много чего другого.

Он проезжал мимо городов, которые были меньше Сент-Чарлза, но в которых имелось все то же самое, что он видел в Сент-Чарлзе: много домов, трактиров, мельниц, церквей, ферм. Даже в темноте, объезжая их стороной, он мог сказать наверняка, что там кипела жизнь и было много народу. Все дома – из дерева или кирпича, иногда из камня. Большие и крепкие. Потом шли леса, возделанные поля, много холмов, а потом снова города, фермы и дороги. Порой на длинном отрезке пути ему не встречалось ничего – разве что отдельный бревенчатый сруб, а рядом – коровы, овцы, свиньи. Позади одного из таких больших домов он украл курицу и нарвал овощей. Но в основном пробавлялся охотой и собирал плоды, какие попадались. Ветер, очень слабый, дул с запада. На дорогах было полно повозок с людьми и поклажей. Бóльшую часть времени езда была суровой, потому что лошадь часто спотыкалась и оступалась на длинных каменистых участках. Вдоль широких берегов рек росли деревья и кустарники.

Перевалив через горы и выйдя на берег Саскуэханы, он увидел недостроенный мост и стал наблюдать из укрытия, как люди переправляются на другой берег на широкой плоскодонке, которой правили четыре человека, отталкиваясь шестами от дна. Он прятался в сосновой роще, где было темно и сыро. Дождавшись ночи, перешел реку вброд – вода доходила ему до плеч, лошадь плыла, преодолевая стремительное течение.

За мостом – опять дома, трактиры, мельницы, церкви, фермы…

Он часто вспоминал мертвого белого человека, вспоминал, что поначалу тот, как и торговец мехами, был прижимист,