В нужное время в нужном месте - Андрей Богданов

– Да. Моя задача – передать жене ключи.

– Именно. А как ты это сделаешь – совершенно не важно. На такси приедешь, на самолете прилетишь, на мотоцикле подкатишь, мальчишку какого-нибудь попросишь ключи отдать, через час это произойдет или через три часа – все это частности. Главное – у жены в руках будут ключи. Понял?

– Мысль твою понял. Но ты, Маэстро, меня все равно не убедил. А вдруг я тоже ключи потерял? Или в аварию попаду?

– Я же сказал, пример упрощенный. Че ты его дополнительной мутью грузишь? Ладно, ради тебя опущусь до еще более примитивного уровня. Ты, Бонифаций, извини, конечно, за вопрос… Ты в запое когда-нибудь был? Хотя бы в недельном?

– Ну, был…

– Отлично. Тогда ты поймешь. Если алкоголику необходимо похмелиться, он это обязательно сделает – он так устроен. Алкаш с похмелья – дикого упорства и неимоверной пробивной силы существо. Даже если нет денег. Даже если ноги переломаны. Он на карачках поползет, асфальт грызть будет, обманет, украдет, но в любом случае рано или поздно потребит какую-нибудь жидкость, содержащую алкоголь. Согласен?

– Да.

– Наконец-то! А чем именно алкаш похмелится – уже частности. Водкой, вином, пивом, самогоном, одеколоном, духами «Шанель № 5», лосьоном «Огуречный» или спиртом – совершенно неважно. Понял, Бонифаций?

– Кажется, да.

– Наконец-то! Но частности, повторюсь, могут варьироваться.

Допустим, Иван Грозный не повесил бы сына, а утопил. Или зарезал. Или костылем по башке треснул. Это – частности. Главное – убил!

Или коммунистический переворот. Он в России произошел бы не в сентябре 1920 года, как в нашей реальности а, скажем, в октябре 1917 года.

А царскую семью Романовых расстреляли бы не из пулемета на Красной площади, как нам известно, а из винтовок. Или перебили бы из револьверов в каком-нибудь подвале захолустного дома… Или повесили в Питере.

Или Пушкин. Александр Сергеевич. Поэт. Его бы на дуэли не Орловский застрелил, а бедолага Дантес. Но месяцем ранее.

Или война. Вторая мировая, она же Великая Отечественная. Тот же Рокоссовский вполне мог Берлин в мае взять, а не в июле.

Так-то, брат Бонифаций… Раздавленной бабочкой можно изменить лишь судьбу бабочки. Не более того. Господь Бог держит судьбу мира в ежовых рукавицах.

– Но тогда получается, что от меня ничего не зависит. Все роли уже распределены? И чего из кожи вон лезть, если я ничего изменить не могу?

– Можешь. Ведь у тебя, Бонифаций, есть свобода воли.

– Но ты же сам только что сказал, что все предопределено! Что я могу изменить? Какая же это свобода воли? Издевательство одно, а никакая не свобода воли…

– Ты, Бонифаций, внимательней слушай! Я сказал: «свобода воли». Не путай ее со свободой действий.

– То есть?

– То есть как в армии. Дают приказ – ты его выполняешь. И ничего с этим поделать не можешь. Приказали бежать – беги, приказали стрелять – стреляй. Но! Никто тебе не может приказать любить стрельбу или ненавидеть бег. Твое внутреннее отношение к приказу и есть свобода воли.

– Несерьезно как-то… Ничего толком изменить я все равно не могу.

– Ты всегда можешь изменить самое главное – самого себя, свое отношение к происходящему. Именно для этого и дана свобода воли.

Это почти как в театре. Твоя душа – зритель, спектакль – твоя жизнь, тело – актер. А Господь Бог, естественно, режиссер, сценарист и владелец театра в одном лице.

И ты как зритель имеешь полное право решать, где аплодировать, где плакать, где смеяться. Кончается спектакль, закрывается занавес. Ты выходишь из театра. То есть умираешь и забываешь о просмотренном спектакле.

Потом получаешь приглашение на другой спектакль. И так далее…

А наскучит шоу – ха! – вставай и уходи. То есть стреляйся, вешайся, топись. Выбор богатый. Только вот незадача – Бог очень не любит, когда раньше времени зрители из зала выходят. За это он наказывает. Следующая роль твоему телу достанется третьесортная, завалящая…

– А ты? Ты же с собой покончил, а потом Анастасия тебя оживила. Волшебником сделала. Не такая уж и завалящая роль.

– Пока да. Грех жаловаться. Но спектакль еще не закончен. Кто знает, что в конце пьесы будет? Возможен любой гадкий сюрприз.

Но не будем о грустном… Давай, Бонифаций, не стесняйся, наливай еще водочки! Тут Захар мне давеча в кадушке грибочков маринованных белых притащил. Отменная закусь…

– Да, славные грибочки. Но ты это… Давай, продолжай. И зачем же я создан?

– Ты че, еще не понял?

– Нет.

– Чтобы реагировать на спектакль так, чтобы Богу было приятно. Чем точнее твоя реакция, тем скорее в первых рядах окажешься. А там и до постоянной работы в театре недалеко. Сначала – рабочим сцены, осветителем, вахтером, гардеробщиком, костюмером, гримером… Потом, может, Бог даст, и до завхоза дорастешь.

– А до режиссера-сценариста?

– Желающих дослужиться до режиссера-сценариста в нормальных странах типа России обычно в сумасшедших домах держат. Но на Руси, насколько я знаю, к подобным господам более трепетное отношение. С них ваши так называемые психиатры пылинки сдувают…

– Так ты не ответил на мой вопрос…

– Я не уполномочен отвечать на подобные вопросы. Но процитировать первоисточники могу по памяти.

Во-первых, как утверждается, ты создан по образу и подобию режиссера-сценариста. Во-вторых, он любит тебя. И, в-третьих, Иисус настоятельно рекомендует брать с режиссера-сценариста пример, быть таким же совершенным и талантливым.

– Значит, не только могу, но и обязан?

– Наверное. Только, сам понимаешь, если режиссерская карьера состоится, работать тебе придется в другом театре.

– Это вроде Анастасии в нашей Руси?

– Вроде того.

– А вот…

– Давай…

– А кем в этом театре дьявол работает?

– Дьявол весь этот театр и придумал. И однажды предложил Еве сыграть в домашней постановке. Еве одной было скучно, и она потащила с собой Адама. Так все и началось.

Официально он в театре не работает. Но находится там постоянно. Совращает актрис, спаивает актеров. Плетет интриги. Торчит за кулисами. В курсе всего и вся. Он вечно недоволен работой режиссера-сценариста.

Но самое главное, он имеет уникальную возможность продавать престижные роли. И ему частенько с удовольствием платят. Своими бессмертными душами.

– То есть, выходит, что на спектакле с каждым разом все больше и больше актеров, чья душа принадлежит дьяволу?

– Да.

– Но тогда рано или поздно всю сцену заполнят люди Дьявола.

– Не всю. Но довольно значительную ее часть.