Империя. Настоящее и будущее. Книга 3 - Константин В. Малофеев

героизации революционеров и легитимизации самой революции. Поэтому русский патриотизм формировался через любовь к более ранним периодам истории России – Древней Руси и Московскому Царству. Сам Сталин ассоциировал себя с первым царем Третьего Рима Иваном Грозным и всячески продвигал идею этого уподобления в обществе.

Внешние противники также ассоциировали Советский Союз с исторической Россией, пусть и в коммунистическом обличье, воспринимали его как «империю русских». Директива Совета национальной безопасности США 20/1 от 18 августа 1948 года требовала считаться с наследием Российской Империи и уважать чувства великороссов в украинском вопросе: «Пока украинцы были важным и существенным элементом Российской империи, они не проявили никаких признаков „нации”, способной успешно и ответсвенно нести бремя независимости перед лицом сильнейшего российского противодействия. Украина не является четко определенным этническим или географическим понятием… Мы не можем оставаться безучастными к чувствам самих великороссов. Они были самым сильным национальным элементом Российской Империи, сейчас они являются таковым в Советском Союзе. Они останутся самым сильным национальным элементом на этом пространстве при любом своем статусе… Украинская территория настолько же является частью их национального наследства, насколько Средний Запад является частью нашего, и они осознают этот факт. Решение, которое попытается полностью отделить Украину от остальной части России, связано с навлечением на себя неодобрения и сопротивления с ее стороны и, как показывает анализ, может поддерживаться только силой»[100].

И русский народ, и внешние силы смотрели на СССР как на преемника Российской Империи. Не были готовы к имперскому мышлению только партаппаратчики. После смерти Жданова ни Сталин, ни кто-либо из его возможных наследников не стремились осуществить в СССР собственный русский имперский проект, сочетавший экономический подъем и идеологическую независимость. Сталин в последние годы рассчитывал стать лидером мирового левого Ханаана. Берия выступал за соглашение с правым Ханааном и за фактическое разложение СССР на национальные республики. Хрущев, отвергнув попытки шелепинской группы начать с Западом реальную геополитическую конкуренцию, предпочел «догонять и перегонять Америку» по ее же правилам. Брежнев стал проводить политику «разрядки», рассчитывая на личное включение в клуб западных лидеров. Одновременно с этим Косыгин взял курс на системную конвергенцию советской и западной экономик и установление международной власти технократов.

Никита Сергеевич Хрущев (1953–1964)

© РИА Новости

Не имея того духовного стержня, который определял самодержавность православной Империи, советские вожди изначально были заложниками марксистского космополитизма, являвшегося краеугольным камнем идеологического здания СССР. И грозя «закопать» капиталистов, и стремясь к мирному сосуществованию с ними, советские лидеры оставались функционерами коммунистической партии. Нужно всегда иметь в виду, что эта партия была надгосударственной и учредительной силой: именно она учредила СССР в 1922 году. Поэтому любые попытки ослабить диктат марксистской идеологии и трансформировать политику СССР на имперский лад приводили к ослаблению власти КПСС и пересмотру самих основ существования Советского государтсва, а потому быстро и жестко пресекались.

И за границей, и в русской эмиграции, и в самом СССР были популярны разговоры о Сталине как о «красном царе». Однако именно советский эксперимент доказал, что никакая монархия без Царя милостью Божией и без Церкви невозможна. Сталин являлся лишь квазицарем, который временно пошел на установление «холодного» мира с Церковью. Еще до смерти Сталина, после его первого инсульта, наметился разрыв с принципом авторитарной власти, и, как следствие, отношение Советского государства к Церкви изменилось в худшую сторону. Власть перешла в руки «бюрократических инстанций», контролировавшихся четырьмя олигархами, – Маленковым, Берией, Хрущевым и Булганиным. Таким образом, становится очевидно, что Империя не может держаться лишь волей и разумением одного человека, возможности которого ограничены сроком его жизни, – необходимо, чтобы все государство и общество были проникнуты имперским идеалом.

Леонид Ильич Брежнев (1964–1982)

© Вячеслав Рунов / РИА Новости

Империя без монарха и Церкви всегда превращается в олигархат, поскольку только монарх способен ограничить власть сильных в интересах всех. Декларируемая «власть пролетариата» в СССР превратилась во власть номенклатуры КПСС. Миллионы членов партии, копируя масонскую систему, составляли первый уровень «посвященных». Над ними стоял партаппарат – райкомы и обкомы. Венцом надгосударственной Компартии было Политбюро ЦК – олигархат.

Проводя индустриализацию, а затем стремясь к экономическому взаимодействию с Западом, советские вожди, безусловно, не руководствовались не только голым прагматизмом. Они воплощали свой идеал лучшей жизни, но этот идеал был чисто материалистическим. Сталин стремился нагнать время, упущенное за десятилетие революции, Гражданской войны и НЭПа. Однако он пытался представить дело так, будто большевики не прервали индустриализацию самой быстрорастущей экономики мира, а начали ее с нуля.

Хрущев, Косыгин и Брежнев попытались обеспечить советскому гражданину, измученному сталинским бесчеловечным рывком, хотя бы минимальный уровень мелкобуржуазного, мещанского благосостояния. В послесталинские времена советским людям стали доступны такие фундаментальные блага социального государства, как бесплатное полное среднее и высшее образование (с 1956 года) и всеобщее пенсионное обеспечение (в 1964 году государственное пенсионное обеспечение было распространено на колхозников, в 1967 году пенсионный возраст колхозников и горожан был уравнен). Советский Союз этого периода и в самом деле был обществом уравнительной социальной справедливости. Однако речь шла не столько о всеобщей зажиточности, сколько о равенстве в бедности, из-за чего даже небольшие привилегии номенклатуры воспринимались населением весьма чувствительно.

В СССР начала обнаруживаться та же тенденция к выравниванию доходов, которая доминировала в той или иной степени и на Западе – от Швеции и ФРГ до США. На фоне кейнсианских социальных западных экономик советская какое-то время не казалась белой вороной. Она отставала в предоставлении гражданам элементарных потребительских благ, но лидировала в обеспечении бесплатным жильем.

Юрий Владимирович Андропов (1982–1984)

© Юрий Абрамочкин / РИА Новости

Со временем наметился постепенный рост благосостояния трудящихся, однако он имел для советской системы обратный эффект. В обществе начала формироваться обширная прослойка собственников квартир, дач, машин, обладавших неплохим и устойчивым по советским меркам доходом. Этот средний класс, «советская интеллигенция», все больше и больше тяготился социалистической системой, ориентировался на импорт и продукцию цеховиков, а идеологически – на «западные голоса». Одновременно эти люди сохраняли уверенность в том, что в случае экономических и политических перемен их доходы не пострадают. В англосаксонских странах голоса аналогичной социальной страты привели к власти Тэтчер и Рейгана, которые свернули проект социального государства и вернули олигархический капитализм в духе 1920-х годов. Этот же средний класс в СССР составил социальную базу перестройки и «рыночных реформ». И к нам тоже вернулись 1920-е годы в виде НЭПа и бандитизма.

Младшее поколение советской номенклатуры, дети и внуки вождей, сформировавшие привилегированную категорию «выездных» сотрудников МИД, КГБ и Внешторга, рассматривали свою отлученность от Запада как недоразумение и всячески стремились конвертировать свой высокий статус в получение «теплого места» среди международных элит. Они надеялись, что этого можно будет добиться через конвергенцию советского и западного либерально-социалистического проекта. Но к концу 1970-х на Западе к власти вернулись прагматичные банкиры-ханаанейцы, которые предельно ясно дали понять, что никакого сближения капиталистической