Империя. Настоящее и будущее. Книга 3 - Константин В. Малофеев

в начале 1980-х годов фактически вторым человеком в государстве, он обрушил на нее страшные гонения. Ученик коминтерновца Куусинена, Андропов выдвинулся благодаря участию в репрессиях против русских кадров в рамках ленинградского дела. Лидер «либерально-западнической» группы в аппарате ЦК, он понадобился Брежневу для того, чтобы уравновесить влияние шелепинцев, а затем и вовсе устранить его. Андроповское КГБ превратилось в инструмент продвижения либерально-глобалистской повестки как во внешней, так и во внутренней политике СССР. Некоторую оппозицию ему на внешнеполитической арене составляло ГРУ Минобороны, а внутри страны – МВД во главе со Щелоковым.

Сам Брежнев относился к патриотам нейтрально, уважал их и старался не ссориться с ними. Когда в 1972 году видный либерально-коммунистический аппаратчик Александр Яковлев обрушился на «русскую партию» с обвинительной статьей «Против антиисторизма», генсек распорядился отстранить его от работы в партаппарате, бросив такую фразу: «Он хочет поссорить нас с интеллигенцией»[84]. Яковлев был отправлен послом в Канаду, чтобы 13 лет спустя вновь всплыть в качестве идеолога горбачевской перестройки.

Что касается экономической политики Брежнева, то ее целью было строительство социального государства, по сути, аналогичного тому, которое в этот же период создавалось в странах Западной Европы и США, где Линдон Джонсон провозгласил проект «великого общества». Всеобщая пенсионная система, снижение пенсионного возраста, многочисленные пособия и льготы, полностью бесплатные медицина и образование – вот главные черты этой социально-экономической модели. От жесткой сверхэксплуатации собственных граждан Советское государство переходило к патернализму, символом чего стало возвращение субботы в качестве второго выходного дня. Одновременно продолжается начатая Хрущевым программа массового строительства жилья. Советское «потребительское общество» становится массовым, хотя советская промышленность лишь в ограниченной степени может удовлетворить его запросы.

Коммунистический догматизм не позволял Брежневу и Косыгину пойти на реальное восстановление частного сектора. Они не решались пересмотреть даже хрущевский запрет на деятельность артелей. Неисправленным оказался и ущерб, нанесенный приусадебным хозяйствам крестьян и рабочих. Вместо восстановления частного сектора Косыгин попытался перевести на капиталистические рельсы сектор государственный.

В 1965 году была проведена хозяйственная реформа Косыгина – Либермана (Евсей Либерман был профессором экономики из Харькова). В ходе преобразования ликвидировались совнархозы и восстанавливались министерства. Однако единицами хозяйственного планирования становились теперь не они, но отдельные предприятия. Таким образом, произошло очередное измельчение советской экономики: от государства-корпорации при Сталине через территориальные корпорации-совнархозы при Хрущеве до отдельных предприятий при Косыгине и Брежневе.

В соответствии с идеями экономиста Либермана серьезно ослаблялась система советского планирования, сокращалось количество отчетных плановых показателей (из них исключались, в частности, себестоимость и производительность труда). Ключевым плановым показателем становился объем реализованной продукции, а ключевым инструментом экономического управления – прибыль предприятия. Тем самым советское экономическое планирование официально переводилось в капиталистическую логику. Полученная прибыль должна была оставаться на самом предприятии в виде фонда материального поощрения. Таким образом, выход СССР из зоны коммунистического марксистского эксперимента и присоединение к глобальной экономике Ханаана были предрешены.

Алексей Николаевич Косыгин (1904–1980)

© Юрий Абрамочкин / РИА Новости

Советским заводам и фабрикам предлагалось работать так, как если бы в стране действовала рыночная система, хотя фактически сохранялись твердые цены на всю продукцию (заниженные – на продовольствие и сырье, завышенные – на технику), а система советской торговли своей гибкостью даже отдаленно не напоминала рыночную. Результатом реформы стал краткосрочный рост производства и прибыли на предприятиях. Советские директора переориентировались на прибыль для себя и своих работников, постепенно превращаясь в капиталистов. Однако культ прибыли привел к лишним деньгам на потребительском рынке, а они, в свою очередь, вызвали скрытую инфляцию и вымывание дешевых товаров.

В конце 1960-х годов советская экономика столкнулась с денежным перегревом, вследствие чего Политбюро было вынуждено провести контрреформу, начав жестко изымать в госбюджет значительную часть «честно заработанной» предприятиями прибыли. Распределяемая разными способами между работниками предприятий денежная прибыль значительно превышала доступную товарную массу. К 1977 году разрыв между доходами граждан и доступной им товарной массой составлял 12 миллиардов рублей.

Советский дефицит был вызван избытком необеспеченных доходов, а не только скудостью потребительского производства. Поскольку власть так и не решилась возродить, пусть и в ограниченном объеме, частный сектор, удовлетворением растущих потребностей граждан занялись структуры теневой экономики. В деятельность теневиков оказались вовлечены до 15 % населения Советского Союза и до 40 % – Закавказья и Средней Азии.

Заброшенная деревня, признанная ранее неперспективной

В то же время с 1966 года колхозникам по инициативе Брежнева вместо крепостнических трудодней начинают выплачивать фиксированную заработную плату. Советская власть переходит к политике систематического субсидирования села. Причем если в западных странах государство оказывало поддержку сельскохозяйственному производству как отрасли, то в СССР субсидировались сами колхозники, начавшие получать, пусть и по прошествии стольких лет, своеобразную компенсацию за жестокости коллективизации. Однако подобная политика лишала их последних стимулов интенсифицировать производство.

В то же время продолжилась реализация разработанной при Хрущеве программы по ликвидации неперспективных деревень. Согласно ей, к 1979 году году количество сельских населенных пунктов в РСФСР должно было уменьшиться с 705 до 115 тысяч. С 1968 года в населенных пунктах, объявленных «неперспективными», более не велось нового строительства и не проводилось капитального ремонта зданий и сооружений, ликвидировалась социальная и производственная инфраструктура (закрывались школы, магазины, клубы и другие объекты) и ограничивалось транспортное сообщение. Власти переселяли жителей в застроенные блочными домами крупные поселки, где те зачастую спивались от непривычных условий якобы развитого «соцкультбыта» и элементарного безделья. В результате на селе начала катастрофически ухудшаться демографическая обстановка, хотя в городе брежневское руководство сумело остановить падение рождаемости и даже обеспечило ее некоторый рост.

Ликвидация «неперспективных населенных пунктов» фактически была очередным этапом политики геноцида против русской деревни после коллективизации и хрущевских гонений на приусадебные участки. Темп кампании был снижен только после 1974 года, когда во многом под воздействием протестов писателей-деревенщиков начали приниматься меры по субсидированию русского Нечерноземья (так в СССР обозвали коренные области Великороссии). Однако вовсе остановить эту разрушительную «оптимизацию» так и не удалось.

Русская деревня вымирала, а советские граждане в городах становились сотрудниками бесчисленных НИИ и безыдейными потребителями. Культ потребительства прививался населению самой коммунистической номенклатурой. Символом достатка стали импортные товары, а символом роскоши – поездки за рубеж. В Советском Союзе начал формироваться своего рода «импортный социализм», когда западные потребительские товары распределялись по принципам патерналистского социализма. Рост мировых цен на нефть после войны Судного дня, разразившейся в 1973 году между Израилем и арабскими странами, позволил финансировать этот импорт без немедленного краха советского бюджета и одновременно без увеличения интенсивности производства.

Параллельно СССР взял курс на встраивание в мировую финансовую систему. Уже в 1960-е годы советский Московский народный банк в Лондоне становится крупным игроком в Лондонском Сити, предоставлявшим значительные кредиты на европейском рынке. А в 1972 году в Москву возвращается американский финансовый капитал: на улице Карла Маркса, дом 1, открывается отделение рокфеллеровского The Chase Manhattan Bank. На этом фоне советские лидеры упорно добиваются от США предоставления режима