Одинокое место Америка - Ирина Борисова

Новый круг поискового марафона Джон Ванденберг начал со встречи с миниатюрной женщиной Лилей, которая пришла на свидание с маленькой дочкой, и Джон Ванденберг был поражен как хрупкостью и красотой Лили, так и открытостью и энергией расшалившегося за столиком ребенка. Но несмотря на то, что в первый же вечер Лиля и Джон говорили, как близкие люди, перенесшие одно и то же горе — у Лили, как и у Джона, недавно умер отец, смерть которого она тяжело перенесла, — несмотря на то, что иногда Джон Вандерберг украдкой ловил на себе взгляд Лили, и взгляд этот был как раз таким, каким он хотел бы, чтобы на него смотрела влюбленная в него женщина, Джон все же встретился с Лилей всего три раза, а потом встречи прекратил.

Джон Вандерберг знал, что в ситуации повышенного предложения никогда не следует спешить, но в глазах Лили он чаще видел мрачное отчаяние и тревогу, причин которых не мог толком понять: на все его вопросы Лиля отвечала что-то неохотно и сбивчиво о болезни дочки, о неопределенной ситуации с работой, о проблемах с соседями. Позвонив в Америку, Джон получил у сестры-доктора Карен вполне благоприятный современный прогноз на указанную Лилей болезнь, Карен не могла разъяснить ему возможные проблемы с соседями, и несмотря на экономическое состояние России, Джон видел на улицах много улыбающихся, счастливых людей, поэтому, здраво рассудив, что не резон ему выбирать в жены человека с угрюмым и беспокойным характером, Джон Ванденберг решил продолжить свой поиск.

Следующую девушку, которой Джон готов был вверить свою судьбу, привела в агентство ее мама, а девушка, хоть и была учительницей младших классов и пришла на встречу с Джоном самостоятельно, все же, рассказывая о работе с детьми, об играх, в которые она с ними играла, о поделках, которые она с ними мастерила, она и сама казалась застенчивым ребенком, который, смущаясь, все же рад впустить взрослых в свой мир. Когда Джон спросил ее о возможном отъезде в Америку, девушка сначала испугалась, потом, внезапно расхрабрившись, согласилась, но, как истинно послушный ребенок, скоро написала Джону, что не покинет любимый город, потому что ее внезапно узнавший обо всем отец устроил им с мамой скандал.

Джон не удивился: в глазах девушки-учительницы он не видел ничего, кроме робкого сомнения, не пора ли, как и другие, приобщиться к миру взрослых. В глазах следующей девушки, с которой свела его судьба, и с которой он провел неделю в доме ее родителей в маленьком городке на Волге, Джон прочитал желание найти в нем, Джоне Ванденберге, что-то такое, чего в нем, скорее всего, не было, и определения чему он даже не знал. Джон не мог предполагать, что в глазах девушки с Волги была тоска русского человека, не нашедшего еще свое счастье, тоска из-за несовершенства личной жизни, жизни страны, и жизни вообще. Эту же тоску Джон Ванденберг видел в ее глазах, когда она играла на подаренной им гитаре и пела слабеньким пронзительным голоском непонятные Джону заунывные песни, или когда пила вечерами красное вино, большой любительницей которого была, или когда отрицательно качала головой, слушая мать, кивающую на Джона и внушающей дочери что-то умное.

Живя в городе на Волге в доме простых гостеприимных людей, Джон Ванденберг многое понял о русских и о России. Он понял, что большинство этих людей отличаются щедростью и добротой, что они внимательны к другому человеку и к тому, что происходит у него внутри, а сами часто уклончивы и скрытны. Из их рассказов Джон понял, что почему-то, и в правду, в России так часто получается, что ни высокая ответственность, ни усердная работа на благо себя и общества не помогают человеку достичь как собственной цели, так и благодарности общества, и русские так привыкли к этому, что их любимым выражением стало "что поделаешь?", произносимое ими с тем же смирением и недоуменным пожатием плеч, что и американское "there you are". Но если раньше Джон считал, что русские так часто произносят свое "что поделаешь?" по поводу и без повода, виня других и обстоятельства в отсутствии личного чувства ответственности, то, пообщавшись с семьей девушки с Волги и ее друзьями, понаслушавшись рассказов о том, как жила русская провинция при социализме и как живет теперь, узнав еще такие русские пословицы как "хрен редьки не слаще" и "куда ни кинь, все клин", Джон Ванденберг начал больше понимать русский характер, сравнивая регламентированную и четкую организацию американской жизни с аморфной и непредсказуемой русской. Он вспоминал хрупкую женщину Лилю, мрачное отчаяние в глазах которой он когда-то безоговорочно осудил, а теперь, ему казалось, что он поторопился и был слишком скор на решение о потерявшейся в хаосе большого города женщине, бьющейся за здоровье своего ребенка.

И все же не в правилах Джона было отступать от намеченной цели, и он еще переписывался с девушкой-астрофизиком, любящей звезды и танцы в одиночестве в пустой комнате, когда никого нет дома, но вынужденной бегать с бумажками, помогая нотариусу на той единственной работе, которую она смогла найти. Он переписывался и с жизнерадостной девушкой-художником, работающей на почте и вместо картин рисующей вывески и почтовые плакаты. Он переписывался и с красавицей-дизайнером, бывшей женой нового русского, выкинутой после развода бывшим мужем обратно в коммуналку, нанятой им же за бесценок оформлять интерьер особняка, хозяйкой которого она раньше была. И с каждой встреченной им новой девушкой полнилось и ширилось представление Джона Ванденберга о России, но, увы, хоть многие из встреченных им девушек и удовлетворяли всем первоначально поставленным критериям его поиска, в глазах каждой из них при встрече Джон Ванденберг видел лишь вежливый интерес, а прислушиваясь к собственному сердцу, он не слышал его учащенного стука. Джон Ванденберг чувствовал, как ветшают и кособочатся все поставленные им критерии к подбору будущей жены, и, несмотря на свой логичный и практический ум, он не находил ответа на вопрос, почему так происходит, и мог только повторить вслед за русскими их излюбленное "что поделаешь?". Все чаще и чаще Джон Ванденберг вспоминал покинутую им в беде хрупкую женщину Лилю, и сердце его сжималось от ощущения вины и раскаяния.

И, наконец, была назначена их новая встреча, и были розы, столик у стены, неподвижный взгляд, устремленный на стеклянную дверь кафе, за которой сновали туда-сюда по вечерней улице люди, и, наконец, осунувшееся, такое милое лицо, засветившееся улыбкой уже в дверях, кручение ложечек в чашках чая, тихое "Прости" и еще более тихое "Ничего", и ее слова, что через неделю он ее бы уже не застал, потому что, отчаявшись бороться, она собралась уезжать в другой город, к маме, и уже купила билет. Нерелигиозный Джон Ванденберг вздрогнул и одновременно подумал о Боге, о всех предзнаменованиях, которые являлись ему в разные моменты жизни, и которые сбылись, и о тех, которые — еще нет. Он подумал также, что трудно не только встретить счастье, еще труднее его распознать, а потом, попросив у Лили ее билет, он аккуратно порвал его на мелкие кусочки, засунул их глубоко в карман, взял Лилю за руку, и они, не сговариваясь, встали и пошли на улицу.