Одинокое место Америка - Ирина Борисова

Брюнетка щелкает зажигалкой, спрашивает у водителя разрешения закурить. "Да пожалуйста," — охотно вступает тот в разговор, — я и сам курю, в который раз собираюсь бросать. "И в который?" — спрашивает брюнетка с едва уловимым кокетством; с таким же кокетством она говорила и в ресторане с американцем, в то время как приглашенная им блондинка больше молчала. У блондинки большие глаза на худеньком капризном личике, короткая стрижка, она молча курит, глядя в окно.

Водитель, между тем, говорит, вглядываясь в черноту дороги, — мы уже прилично отъехали от Невского, и огней поубавилось. У него то ли случайно, то ли специально невыбритое лицо, ему, наверное, под сорок, но в глазах еще сохранилась мальчишеская запальчивость. Его речь плавно перетекает с курения на здоровый образ жизни, на катание на лыжах и романтику, он рассказывает, как ездили когда-то с будущей женой зимой в родительское садоводство, прокладывая десять километров лыжни по сугробам от станции, топили печь, кололи лед, пили чай при свечах, согревали друг друга под одеялом. Брюнетка комментирует, задает вопросы, но водитель, похоже, мало ее слушает, продолжая свой монолог. Вперив глаза в темноту, он говорит о том, как мало было надо прежде для энтузиазма, что неурядицы, вообще, проходили мимо, а удача шла в руки, наверное, от высокого душевного настроя, а может быть, высокий душевный настрой создавался от удачи, а потом пропало и то, и другое, и что было первично — это вопрос, который надо еще разрешить.

"А теперь?" — вдруг нарушает молчание блондинка. "Что теперь?" — сразу отзывается водитель и смотрит в зеркало, кому принадлежит этот новый голос. "Ездите на дачу теперь?" — спрашивает блондинка, и водитель говорит, что теперь у них другая дача с электричеством, водопроводом и ведущим прямо к даче шоссе, но они с женой и дочкой теперь туда редко ездят. "А жена та же?" — спрашивает блондинка, и водитель кивает, что жена, конечно, та же, и что семья — это святое, что касается романтики, теперь ее надо искать на какой-то другой даче и с другим человеком.

Блондинка кивает, брюнетка с горячностью возражает, что над отношениями надо работать и создавать романтику своими руками. С тем же энтузиазмом она отвечала в ресторане американцу, когда тот говорил о поиске своей половины по всему свету. Я переводила его слова, что он пересек океан, исключительно для того, чтобы встретить блондинку, фотография которой поразила его воображение, но я-то знала, что он был уже и в Одессе, и в Киеве, и встречался там со многими женщинами, и что в моем блокноте есть список и других женщин, встречи с которыми еще запланированы. Американец был настоящий мачо с ослепительной улыбкой, которая почему-то оставляла равнодушной блондинку, она отвечала односложно, предоставляя вести дискуссию об одиночестве и обо всех тех масках, которые, чтобы скрыть его, носят люди, своей воодушевленной подруге.

Водитель привозит нас к названному брюнеткой дому, девушки открывают дверцы, перед выходом блондинка дает мне конверт с письмом и фотографиями, которые она просит отправить сегодня по электронной почте. Я киваю, девушки прощаются, быстро идут по темному двору к подъезду, а мы едем дальше.

Мы едем по темным улицам окраины, тускло горят редкие фонари, водитель включает фары, старательно объезжая рытвины и ухабы. Мы проезжаем улицу, по которой надо завернуть, слева и справа какая-то глушь, ни одной машины навстречу, я всматриваюсь в темноту, пытаясь понять, куда мы заехали. "Вы не бойтесь, я вас никуда не завезу," — говорит водитель, разворачиваясь, и прибавляет, что просто плохо знает эту часть города. "Некоторые боятся," — говорит он и рассказывает, как недавно остановился около голосующей на дороге женщины, но, увидев его, та отказалась с ним ехать. "Я, действительно, такой страшный?" — серьезно спрашивает он и, кажется, ждет ответа, и я мотаю головой, говоря, что это, скорее, у женщины отрицательное отношение к жизни. "Ну конечно," — усмехается водитель, тем не менее, веселея, спрашивает про высаженных девушек, и, узнав про американского жениха, говорит: "Правильно, пусть лучше выходят за американцев, здесь они привыкают к хорошей жизни, а случись что..." — и, вздохнув, прибавляет, что вот и жену свою когда-то приучил сидеть дома, а теперь, когда дочка выросла, жена по-прежнему знать не знает никаких иных проблем.

Мы подъезжаем к моему дому, я отдаю замусоленные в кулаке сто рублей, мы прощаемся и расстаемся. Дома я включаю компьютер и перевожу письмо блондинки к старичку с серебряными волосами, фотографии которого я тоже сканирую. На фотографии старичок обнимает блондинку на фоне моря, пальм и сверкающего зеркалами отеля, блондинка выглядит хрупкой и юной, старичок — в залихватски заломленной на затылок ковбойской шляпе. В письме блондинка пишет, что, потеряв работу, развозит чипсы по ларькам, но машина сломалась, нужны деньги на ее ремонт и на учебу дочки, и указывает сумму, которую просит старичка ей прислать.

Утром, когда я снова сижу у компьютера, звонит блондинка, чтобы спросить, не пришел ли уже перевод, звонит брюнетка, чтобы узнать, не интересовался ли ею американец, звонит американец, интересуясь, с кем и во сколько назначена сегодня новая встреча, и, посмотрев на часы, я спохватываюсь, выключаю компьютер и вскоре выбегаю из дома. Глядя на проносящиеся по улице машины, я думаю, что вчерашний водитель, "бомбит", наверное, город в каком-то другом месте, и, подойдя к краю тротуара, я поднимаю руку, чтобы остановить кого-то еще.