Одинокое место Америка - Ирина Борисова

Что касается его бизнеса в России, то и Ольга, и я плохо представляли рассеянного, стеснительного Ларри в роли бизнесмена. Но Ларри уверял, что все хорошо продумал, что его бизнес будет иметь поначалу, может, и скромный, но успех, остается только воплотить в жизнь некоторые детали. В этом и была загвоздка — несмотря на неоднократные приезды в Россию, Ларри ленился по-настоящему учить русский язык, поэтому все детали — открытие фирмы, покупку товара и упаковку, переговоры с таможней пришлось воплощать в жизнь все тем же Ольге и мне. Урывая время от своих работ, Ольга сидела на телефоне, а потом бегала с Ларри по разным инстанциям. Я тоже задействовала для Ларри почти всех своих знакомых и друзей. Но бизнес-идеи Ларри почему-то умирали сразу после того, как мы с Ольгой воплощали их в жизнь, — до таможни руки у него так и не дошли, сувениры он из России так и не вывез, моя приятельница, приглашенная им на роль бухгалтера, вскоре оказалась ненужной, как и открытая им за приличные деньги фирма. Ларри объяснял это тем, что каждое из его несбывшихся начинаний влекло в за собой в России столько непредвиденных мероприятий и дел, что все это не умещалось в его привыкшей к американским регламентам и нормам голове. Но, по-моему, Ларри изначально не сильно хотелось заниматься в России бизнесом, однако, он боролся с собой, считая это необходимым, но силы воли у него не хватало, и он был рад любому предлогу, чтобы отступить.

И кончилось все тем, что уехав в Америку с образчиками сувениров, после долгих сомнений и колебаний Ларри сунулся с ними в один единственный магазин, где их немедленно отвергли. Это так огорчило Ларри, что он прекратил все дальнейшие попытки, а на наши недоуменные вопросы, почему же он не попробует предложить их куда-то еще, Ларри отвечал, что он испытывает большие психологические трудности, входя в контакт с незнакомыми людьми.

В это время мы сблизились с Ольгой. Во время наших длинных телефонных разговоров мы по очереди возмущались праздными, избалованными американцами, имеющими, в отличие от нас, столько возможностей, но скучающими от недостатка впечатлений и приезжающими в Россию валять дурака и отрывать от дела и без того замученных жизнью людей. Мы удивлялись, как сильна их экономика (и гадали — отчего?), если напряженная работа, по мнению некоторых ее представителей, сводится к тому, что они успевают сделать за месяц столько, сколько мы здесь делаем за день. Мы также сетовали, что мы в России, напротив, работаем на десяти работах одновременно на полный износ, не жалея себя, быстрее стареем, быстрее умираем, и все это без всякого мало-мальски видимого для себя и общества результата. Мы с Ольгой клялись друг другу, что не будем больше потворствовать Ларри в его детских затеях, что пора положить конец всей этой глупости. Оглядывая сувениры, так и не увидевшие океан, надаренные нам Ларри и щедро украшающие стены нашей квартиры, я обещала, что выскажу ему, наконец, все, что думаю о его бизнесе. Ольга жаловалась на полную неопределенность и в их с Ларри личных отношениях, и грозилась, наконец, решиться и положить этому конец.

И я не знаю, как Ольга, я же после этих наших с ней разговоров начинала мучиться угрызеньями совести. Я вспоминала Ларри, весь его облик и все, связанное с ним: я недоумевала, откуда и почему он у нас взялся, но факт был налицо, Ларри был именно у нас, он приезжал к нам, он смотрел на нас, будто ждал, что мы скажем что-то такое, что ответит на вопросы, которые ставит перед ним жизнь.

Я думала об общем равнодушии как неодушевленного, так и одушевленного мира — я вспоминала длинный ряд американцев, которым переводила — одинаково подтянутых, улыбчивых, далеких и чужих людей, общение с которыми напоминало жонглирование стандартными блоками фраз, и я улыбалась, вспоминая Ларри.

Однажды я была на даче и долго не отвечала на его электронное письмо, а он этого не знал и вообразил, что обидел меня какой-то шуткой, и мучился, и изводился, многократно и ни за что извиняясь. Он так боялся обидеть других людей, предпочитая быть обиженным самому, и это делало его похожим на нас, русских, как мы описаны Достоевским, и каковы мы часто на самом деле.

Он никогда не пользовался выгодной ситуацией или удобным для себя моментом, скорее он предпочитал дать возможность воспользоваться собой. Как-то в начале знакомства с Ольгой Ларри легкомысленно процитировал услышанную где-то фразу, что нельзя жениться на всех женщинах, которых жалеешь. Потом, позже, узнав, как мало у Ольги, на самом деле, шансов устроить здесь, в России, свою жизнь, Ларри посерьезнел, помрачнел и стал, кажется, все более склоняться в мыслях к этому шагу.

И я подумала, что, наверное, это чересчур — требовать от хорошего, чтобы оно было еще и эффективным: достаточно того, что в мире просто существуют картины, закаты, стихи, тихая доброта Ларри.

И когда перед приездом Ларри мне позвонила Ольга и сказала, что сняла для него подходящую квартиру и собирается опять перевозить туда его стиральную машину и многочисленный скарб, я уловила и в ее голосе такие же виноватые интонации.

Выполняя данное Ольге обещание написать, в конце концов, Ларри, что я о нем думаю, я написала, что мы скучаем, ждем и будем рады встрече. А когда Ларри немедленно отозвался, что в этот раз намерен попробовать экспортировать в Россию бижутерию американских индейцев, я вздохнула и добавила, что и в этом мы, конечно, тоже будем помогать.

Одиссея Джона Ванденберга

Джон Ванденберг унаследовал бизнес своего отца в запущенном состоянии. Это случилось оттого, что отец долго болел, не имея возможности заниматься делами в полную силу, не желал, однако, это признавать, и до самой смерти не слагал с себя прерогативы принимать решения. Его смерть была нелегкой и небыстрой, но Джон и его мать были всегда рядом и стойко переносили все тяготы ухода за умирающим.

После смерти отца Джон Вандерберг долгое время пребывал в депрессии. Его мать, забрав любимую кошку Джона, вернулась в северный штат, откуда они в начале болезни отца уехали в теплую Калифорнию, чтобы поменять климат. Джон остался один, пытаясь наладить разваливающийся бизнес, в свободное время участвуя в любительских автогонках, выжимая из машины все возможные мили, стараясь не думать о скоротечности жизни и бессмысленности бытия. Когда его бизнес понемногу наладился, и старые раны затянулись, Джон обнаружил, что ему сорок лет, что он одинок, что в его дворе, в отличие от соседских дворов, не звучат детские голоса, что последние трудные годы наложили на его характер печать пессимизма и замкнутости, а образованные калифорнийские женщины одного с ним круга слишком требовательны и категоричны к перечню параметров, которым должен отвечать допустимый кандидат в мужья, и многим пунктам которого он, Джон, не удовлетворяет.