Одинокое место Америка - Ирина Борисова

И все же он и сам был способен на поступки — он мог отдать полузнакомому человеку последние деньги, а потом мог расстраиваться вовсе не из-за потери денег, а оттого, не подумает ли о нем плохо, вследствие его глупого поступка, облагодетельствованный им человек.

Этим человеком была другая женщина, Ольга, с которой я его познакомила в то первое жаркое лето в Питере, чтобы развеять его тоску от потери любимой, а частично и из эгоистических соображений, чтобы сбыть с рук, потому что томление и страдания Ларри в России часто не вписывались в нашу крайне напряженную жизнь. Чувствуя себя виноватой оттого, что наш друг сидит вечерами один в душной маминой квартире, я звала его к нам, он приходил, приносил пиво, мы пили, болтали, он уходил, а я потом сидела полночи со срочными переводами. Когда же Ларри начал проводить вечера с Ольгой, я вздохнула свободнее, потому что смогла работать, не выбиваясь из колеи. Надо сказать, что Ларри противился знакомиться, на мое предложение попробовать, он предлагал мне попробовать поднять стул, и объяснял, что стул можно или поднять, или оставить на месте. И он, конечно, был прав, он знал себя, знал, что будучи шарахающимся от людей молчуном, сближаясь с кем-то, он привязывался по полной, ни одной привязанности не изменял по своей воле, и никогда никому не умел говорить "нет".

Его новая знакомая, Ольга, приехала в Питер из провинции, она снимала комнату, работала, одна воспитывала двенадцатилетнего сына. Она была из того круга, в котором мужчины пьют, иногда пускают в ход кулаки, имеют любовниц, крутят подозрительный бизнес. Ольга без жалости смотрела на нищих, которым так любил подавать Ларри, она говорила, что все они бездельники, не жeлающие работать. Сама Ольга работала много — она была главным бухгалтером в двух фирмах. Она также считала, что человек, много и хорошо работающий, имеет право расслабиться и так же хорошо отдохнуть: она любила простые радости жизни — любила смотреть эротические фильмы, любила выпить с родственниками и подругами, любила поп-музыку, никогда не брала в руки серьезной книги и сразу же выключала радио при одном только звуке политических новостей. Романтические устремления Ларри и его горячая любовь к России были ей непонятны и чужды, она мечтала о надежном муже, о настоящем, своем доме, о крепкой семье, мечтала родить еще одного ребенка. Америку она рассматривала, как символ надежности и нормальной стабильной жизни, в которой, в отличие от России, сбываются мечты.

И что-то не складывалось, не склеивалось в их отношениях. Простые и отчетливые представления Ольги о жизни не вязались со сложными, невыразимыми в словах исканиями Ларри. Он приходил ко мне, жаловался на бессмысленность бытия, на то, что он не находит общего языка с ольгиным жизнерадостным мальчиком-хоккеистом, на то, что он не верит, что люди, в принципе, способны понимать друг друга и существовать совместно, и что если бы был простой и безболезненный способ прекратить всю эту бессмысленную суету, то он бы его выбрал. И я пугалась, мне мерещилось безжизненное тело Ларри, лежащее на дне Фонтанки, я звонила ему вечером, проверяя, все ли в порядке, и, провожая его в очередной раз в Америку, я испытывала противоречивые чувства — с одной стороны, вся наша семья так к нему привязалась, что чего-то без него уже не хватало, с другой — я с облегчением вздыхала, потому что с отсутствием Ларри уменьшался и круг наших проблем.

А проблем, и правда, прибавилось, когда Ларри принял решение затеять в России бизнес. Это свое решение он объяснил тем, что оно оправдывало его систематическое пребывание в России с точки зрения здравого смысла — он мог бы чаще проводить время с Ольгой и ее сыном, без спешки и суеты разбираясь, смогут ли они когда-либо в будущем стать настоящей семьей. Но мне кажется, оно также давало ему возможность быть там, где ему так нравилось, куда рвалась его душа, где люди, по его мнению были добрее и искреннее, и жили жизнью, хоть и трудной, но более естественной и полной событий.

Его любовь к России была темой наших с ним ожесточенных споров. В очередной раз приехав вскоре после августовского кризиса 1998 года, Ларри сожалел, что не смог приехать раньше, и делился, как сильно он хотел быть здесь, чтобы в трудный момент быть ближе, чтобы проходить вместе с русскими через все испытания. На это я возражала, что, на самом деле, России и русским ни жарко, ни холодно от такого события, как его приезд, что он живет здесь, как американец и турист, меняет доллары по более выгодному вследствие кризиса курсу, а при первой настоящей заварухе может в любой момент сняться и улететь в Америку. Я говорила, что если он, и правда, так неравнодушен к России, то ничто не мешает ему разорвать свой американский паспорт и попросить в России политического убежища, или хотя бы и не рвать паспорт, а пойти работать волонтером в детский дом, где преподаватели не держатся более полугода из-за жутких психологических нагрузок, грошовых зарплат, тяжелых условий. И если он со всем этим справится, то я, может, и поверю его торжественным декларациям.

Во мне говорили, конечно, не лучшие чувства, но меня раздражала его праздность — целыми днями он мог шататься по магазинам или смотреть телевизор. Меня раздражали его избалованность и необязательность — он мог запросто не пойти, куда обещал, из-за перебоев с транспортом или плохой погоды. Меня раздражало его истинное безразличие к городу, в любви к которому он столько раз признавался, — как-то мы бродили целый день под дождем в поисках нужного банка, но даже и под дождем я была рада случаю пройтись по сто раз исхоженному, но так любимому мною центру города, а он стонал и ныл, а я возмущалась, что таковы все американцы, что им наплевать на нашу культуру и все, что не касается их самих, а он добродушно посмеивался и соглашался.

Что касается его бизнеса в России, то и Ольга, и я плохо представляли рассеянного, стеснительного Ларри в роли бизнесмена. Но Ларри уверял, что все хорошо продумал, что его бизнес будет иметь поначалу, может, и скромный, но успех, остается только воплотить в жизнь некоторые детали. В этом и была загвоздка — несмотря на неоднократные приезды в Россию, Ларри ленился по-настоящему учить русский язык, поэтому все детали — открытие фирмы, покупку товара и упаковку, переговоры с таможней пришлось воплощать в жизнь все тем же Ольге и мне. Урывая время от своих работ, Ольга сидела на телефоне, а потом бегала с Ларри по разным инстанциям. Я тоже задействовала для Ларри почти всех своих знакомых и друзей. Но бизнес-идеи Ларри почему-то умирали сразу после того, как мы с Ольгой воплощали их в жизнь, — до таможни руки у него так и не дошли, сувениры он из России так и не вывез, моя приятельница, приглашенная им на роль бухгалтера, вскоре оказалась ненужной, как и открытая им за приличные деньги фирма. Ларри объяснял это тем, что каждое из его несбывшихся начинаний влекло в за собой в России столько непредвиденных мероприятий и дел, что все это не умещалось в его привыкшей к американским регламентам и нормам голове. Но, по-моему, Ларри изначально не сильно хотелось заниматься в России бизнесом, однако, он боролся с собой, считая это необходимым, но силы воли у него не хватало, и он был рад любому предлогу, чтобы отступить.