Мир без Стругацких - Эдуард Николаевич Веркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут мы поняли, что он собирается искать свою суженую в Ореховом лесу.
Тогда мы стали уговаривать его не делать это – сперва вместе, а потом по очереди. Мы приходили к нему с вином и небогатой едой и рассказывали страшные истории об Ореховом лесе.
Даже я поведал иностранцу, как мой школьный учитель арифметики хотел найти тайную дачу Сталина, да так и исчез. А ведь Сталина давно нет, а может, и не было никогда. И где-нибудь на краю леса стоит дача, но вовсе не отца всех народов (кроме греческого и тех, других, которых он послал в Северный Казахстан). И вовсе не дача там стоит, а домик пастухов. Да и домика никакого нет. Просто леса у нас вовсе не такие, как во всех других местах, и может почудиться всё что угодно.
Одним словом, с тех пор мы плохо знали арифметику, что нам очень мешало, когда мы привозили мандарины и орехи на рынок.
Во время той войны в Ореховом лесу ловили шпионов, а потом ловили греков, которые не знали, что их выслал Сталин, но так никого и не нашли. Ничего из этого хорошего с поимщиками не вышло, служба их повернулась дурно, и никому радости эти затеи не принесли. Если не считать того, что, как мололи языками старухи, неизвестные нам греки дожили свою жизнь в горах, растворившись в лесу. Некоторые говорили, что Ореховый лес заминирован ещё с той войны, а потом его заминировали во время первой войны, а потом и во время второй.
Человек, который рискнул зайти на опушку Орехового леса, считался отчаянным, и только уж совсем сумасшедшие рисковали продвинуться в глубь леса, спустившись со скалы в ущелье. Но, поглядев в сомкнувшиеся стволы, как в лица покойных предков, все они лезли обратно. Ходили слухи о том, как один мальчик погнался за убежавшей козой и всё-таки побывал в лесу. Он вернулся таким, что его не узнавали родные. Тут мнения были разные: некоторые рассказывали, что мальчик за одну ночь стал стариком, что маловероятно. Другие говорили, что он повредился рассудком; впрочем, жители нашего села никогда не отличались большой рассудительностью. Этот мальчик присутствовал во всех историях про Ореховый лес: вот он возвращается в деревню и трясёт головой, не в силах ничего объяснить. По правде сказать, половина моих друзей так вела себя на уроках арифметики.
Но этот шведский парень был непреклонен. В общем, мы отступились, а он за лето неплохо выучился летать на своей штуке, похожей на раскладушку. Время шло, и мы привыкли к трескучим звукам его моторчика над нашими головами.
Как-то он уговорил меня привезти его в заповедник. Этот заповедник был у нас рядом, и много лет назад туда доставили для опытов обезьян со всего мира. Одну обезьяну поймали даже в самом настоящем Китае. Злые языки говорили, что это Царь обезьян, но мы не особенно в это и верили. Царя у нас уже давно отменили, и никто не позволил бы становиться при Советской власти царём, даже царём обезьян. А потом началась первая война. Обезьянам пришлось несладко, не лучше, чем эндурцам, – только бежать им было некуда. В наши времена до Китая так просто не добежишь. Некоторых обезьян съели – не из-за голода, а больше из любопытства, другие умерли безо всякой пользы, а третьи всё же исчезли. По слухам, Царь обезьян увёл их куда-то, возможно в Ореховый лес.
Мы вышли за ржавую ограду заповедника и устроились с нашими бутылями и сыром на краю ущелья.
Швед совершенно не боялся высоты и, разувшись, свесил ноги в пропасть.
Сторож лёг на спину и, глядя на звёзды, принялся рассказывать историю своих отношений с одной продавщицей на набережной, страстной эндуркой, совершенно забыв о нравственном законе. Но иностранец был терпелив и, дождавшись, когда старик выговорится, приступил к расспросам об Ореховом лесе. Сторож, давно не видевший такого внимательного собеседника, стал описывать лес теми же словами, что и свою давнюю возлюбленную. Швед задумчиво швырял камешки в туман, который лез из пропасти, как пар из котла с мамалыгой, а сторож плёл небылицы, как это свойственно всем скучающим старикам. Но иностранец верил ему, переспрашивал и делал пометки на карте.
Под конец сторож сказал, что его очень интересует, куда пропала та продавщица, потому что наверняка она была несчастлива со своим мужем. А он, старик, ещё не растратил мужской силы и мог бы составить её счастье. Все обезьяны разбрелись, и ему не о ком больше заботиться, так отчего бы не ухаживать за этой прожившей долгую жизнь женщиной.
В те дни, когда окончилась летняя жара, а дожди ещё не начались, он попросил нас отвезти его к краю ущелья. Там он собрал свой нелепый аппарат, а потом мы выпили вина, прощаясь.
Лес лежал внизу перед нами. Клубился туман, сладко пахло высыхающими листьями и горными травами, всё это смешивалось с горькой хвоей, пока наконец к этому не прибавился запах бензинового моторчика.
Швед затрещал этим моторчиком, махнул нам рукой и взлетел.
Мы проводили его взглядом и допили вино.
Швед летел над Ореховым лесом целый час, пока случайно не зацепил крылом огромное дерево. Ему повезло – он не упал с размаху вниз, а запутался в ветвях.
Только спустившись на землю, он понял, что его окружают необычные деревья. Это были настоящие молельные деревья, которым поклонялись ещё наши предки. В полом основании одного такого дерева могли спрятаться от дождя несколько пастухов. Говорили также, что иногда наших предков хоронили на таких деревьях, чтобы не зарывать в землю. Об этом, впрочем, спорили археологи.
Надо сказать, что отношение к религии в наших местах особенное и, быть может, самое правильное. Ведь этот край Господь создал для себя и отдал нам просто потому, что мы остались без своей земли. Но жили у нас и мусульмане, и христиане, и евреи, но никто не считал зазорным прийти на праздник соседа и разделить с ним священную трапезу. Наши мусульмане искренне почитали своего Бога, и он разрешил им есть свинину и пить вино, а обрезания им не велел делать, потому что это оскорбляет мужчину. Наши христиане редко ходили в церковь и плохо знали Святое Писание, а наших евреев можно было увидеть в саду с мотыгой в субботу, как и в другие дни. Но все мы знали, что могущественный бог Анцва, невидимый и вездесущий, напрямую
