Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

публичные лекции, которые впоследствии составили его многотомного труда «Космос» (1845–62), ставшего одной из самых известных книг в европейской литературе. Предисловие к книге написано со скромностью зрелого ума:

В поздний вечер активной жизни я предлагаю немецкой публике работу, неопределенный образ которой витал перед моим мысленным взором около полувека. Я часто смотрел на его завершение как на неосуществимое; но как часто я был склонен отказаться от этого начинания, я снова — хотя, возможно, неосмотрительно — возобновил задачу….. Главным импульсом, которым я руководствовался, было искреннее стремление постичь явления физических объектов в их общей связи и представить природу как одно большое целое, движимое и оживляемое внутренней силой.23

Переведенная на английский язык в 1849 году, книга насчитывала почти две тысячи страниц, охватывая астрономию, геологию, метеорологию и географию и открывая физический мир, полный неожиданностей, но подчиняющийся законам математики и закономерностям физики и химии. Тем не менее, общая картина — это огромная сцена, порожденная не неодушевленным механизмом, а неиссякаемой жизненной силой, экспансией и изобретательностью присущей жизни.

Жизнелюбие самого Гумбольдта вдохновляло. Едва он поселился в Берлине, как принял вызов царя Николая I возглавить научную экспедицию в Среднюю Азию (1829). В течение полугода она собирала метеорологические данные и изучала горные образования, а по пути открыла алмазные копи на Урале. Вернувшись в Берлин, он использовал свое положение камергера для улучшения системы образования, а также для помощи художникам и ученым. Он работал над V томом «Космоса», когда смерть настигла его на девяностом году жизни. Пруссия устроила ему государственные похороны.

VII. ИСКУССТВО

В Германии эпоха не благоприятствовала ни науке, ни искусству. Война, текущая или ожидаемая, поглощала энтузиазм, эмоции и богатство. Частное меценатство было редким и робким. В публичных галереях Лейпцига, Штутгарта, Франкфурта, а особенно Дрездена и Берлина выставлялись шедевры, но Наполеон переманил их в Лувр.

Тем не менее, немецкое искусство создало несколько запоминающихся работ в условиях суматохи. Пока Париж танцевал с хаосом, Берлин смело воздвиг Бранденбургские ворота. Карл Готхард Лангханс (1732–1808) спроектировал их с рифлеными дорическими колоннами и могильным фронтоном, как бы возвещая о смерти барокко и рококо; но главным образом величественное сооружение провозглашало могущество Гогенцоллернов и их решимость, что ни один враг не должен войти в Берлин. Наполеон вошел в 1806 году, русские — в 1945-м.

Скульптура оказалась на высоте. Это по сути классическое искусство, зависящее от линии и (с античности) избегающее цвета; его духу были чужды нерегулярность барокко и игривость рококо. Иоганн фон Даннекер изваял Сапфо и «Девушку с птицей» Катулла для Штутгартского музея, Ариадну для музея Бетманна во Франкфурте, а также знаменитый бюст Шиллера для библиотеки в Веймаре. Иоганн Готфрид Шадов (1764–1850) после обучения у Кановы в Риме вернулся в родной Берлин и в 1793 году привлек внимание столицы, установив на вершине Бранденбургских ворот резную квадригу из четырех лошадей, ведомых крылатой Победой на римской колеснице. Для Штеттина он вырезал мраморную фигуру Фридриха Великого, стоящего в боевом строю и испепеляющего врагов взглядом, но с двумя толстыми томами у ног, свидетельствующими о его авторской работе; его флейта была забыта. Нежнее пара принцесс Луизы и Фридерики (1797), наполовину утопающих в драпировках, но спокойно движущихся, рука об руку, к возвышению и скорби. Королева вдохновляла художников своей красотой, страстным патриотизмом и смертью. Генрих Гентц (1766–1811) посвятил ей мрачный мавзолей в Шарлоттенбурге, а Кристиан Раух (1777–1857) вырезал для нее гробницу, достойную ее тела и души.

Немецкая живопись все еще страдала от анемии неоклассицизма, пытавшегося жить на пепле Геркуланума и Помпеи, трактатов Лессинга и Винкельмана, бледных лиц Менгса и Давида, римских грез Ангелики Кауфман и бесчисленных Тишбейнов. Но это импортированное обесцвечивание не имело питательных корней в немецкой истории или характере; немецкие художники этого века отмахнулись от неоклассицизма, вернулись к христианству, за пределы Реформации и ее враждебности или безразличия к искусству, и задолго до английских прерафаэлитов прислушались к голосам Вильгельма Вакенродера и Фридриха Шлегеля, призывавшим их пойти за Рафаэлем к средневековому искусству, которое рисовало, вырезало и сочиняло в простоте и счастье беспрекословной веры. Так возникла школа художников, известная как назарейцы.

Его лидером был Иоганн Фридрих Овербек (1789–1869). Родившись в Любеке, он пронес через восемьдесят лет суровую серьезность старых купеческих семей и пронизывающие туманы, приходящие с Балтийского моря. Посланный в Вену изучать искусство, он не нашел подпитки в неоклассицизме, которым его там кормили. В 1809 году он и его друг Франц Пфорр основали «Братство Лукана [святого Луки]», обязавшись возродить искусство, посвятив его обновленной вере, как это было во времена Альбрехта Дюрера (1471–1528). В 1819 году они отправились в Рим, чтобы изучать Перуджино и других художников XV века. В 1811 году к ним присоединился Петер фон Корнелиус (1783–1867), а позже — Филипп Вейт, Вильгельм фон Шадоу-Годенхаус и Юлиус Шнорр фон Карольсфельд.

Они жили как святые вегетарианцы в пустынном монастыре Сан-Исидоро на Монте-Пинчио. «Мы вели поистине монашескую жизнь», — вспоминал позже Овербек. «Утром мы вместе работали, а в полдень по очереди готовили обед, который состоял из супа и пудинга или какого-нибудь вкусного овоща». Они по очереди позировали друг другу. Они прошли мимо собора Святого Петра, как содержащего слишком много «языческого» искусства, и отправились скорее в старые церкви, а также в монастыри Святого Иоанна Латеранского и Святого Павла за стенами. Они ездили в Орвието изучать Синьорелли, в Сиенну — к Дуччо и Симоне Мартини, и, прежде всего, во Флоренцию и Фьезоле — к Фра Анджелико.

Они решили отказаться от портретов или любой живописи ради украшения и восстановить прерафаэлевскую цель живописи — поощрение христианского благочестия и патриотизма, связанного с христианским вероучением.

Особый шанс представился им в 1816 году, когда прусский консул в Риме Й. С. Бартольди поручил им украсить свою виллу фресками на тему истории Иосифа и его братьев. Назарейцы» оплакивали замену фресок живописью на холсте маслом; теперь они изучали химию, чтобы создать восприимчивые поверхности для стойких красок; и им это удалось настолько, что их фрески, вывезенные из Рима и установленные в Берлинской национальной галерее, заняли