Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Не дала обнадеживающих результатов и предпринятая в марте того же года поездка в Москву влиятельного лидера японских консерваторов генерального секретаря ЛДП Одзавы Итиро. Как и Накаяме, Одзаве не удалось добиться от президента СССР каких-либо конкретных шагов навстречу японским территориальным требованиям. Как сообщала в своей передовой статье газета "Санкэй", "президент СССР не изъявил ни своей готовности возвратить Японии северные территории, ни своего намерения признать японский суверенитет над этими территориями"126. Однако соображения политического порядка, и прежде всего стремление преумножить в результате личных бесед с Горбачевым свой политический капитал, побудили Одзаву сделать хорошую мину при плохой игре и выступить по возвращении в Токио с многозначительными заявлениями, акцент в которых делался на подчеркивании "определенного прогресса" и "сдвигов к лучшему" в отношениях двух стран127. Причем, как мне кажется, Одзава в итоге поездки в Советский Союз и сам проникся искренним убеждением в обоснованности своих оптимистических прогнозов. Ведь окружали и обхаживали его в Москве все те же лукавые советники Горбачева, а также их сметливые помощники, наверняка пудрившие мозги японского гостя эзоповскими намеками на "исторические сдвиги" в отношениях Советского Союза с Японией, которые произойдут в результате визита Горбачева в Японию. А намеки этой придворной публики были сколь многообещающими, столь и безответственными.

К тому же для радикально мыслящих японцев было просто непонятным, как мог "великий реформатор" Горбачев ехать в Японию без заранее заготовленного "смелого решения". Иначе зачем нужна была ему эта поездка? Широкое хождение получило тогда в японском политическом мире убеждение в том, что само прибытие Горбачева в Токио обрекало его на благоприятный для обеих сторон исход встречи в верхах хотя бы потому, что для политического реноме президента СССР возвращение в Москву из далекой Японии "налегке", без каких-либо "эпохальных договоренностей" было бы чревато огромным минусом.

Тот же неистребимый оптимизм преобладал и в прогнозах японской прессы. Главная идея, навязывавшаяся общественности средствами массовой информации, сводилась к тому, что если президент СССР действительно подвержен "новому мышлению", то ему следовало бы по прибытии в Токио пойти навстречу территориальным требованиям японской стороны и принять "смелое решение" уступить Японии южные Курильские острова.

Таким образом, в канун приезда Горбачева в Японию в настроениях и правительства, и политических кругов, и прессы доминировало стремление к лобовому нажиму на советского гостя - нажиму, основанному на убеждении в том, что в условиях все углублявшегося экономического кризиса в СССР и появления в советском общественном мнении прояпонских настроений (которые в Токио явно переоценивались) "великий реформатор", прослывший мастером компромиссов и уступок, не устоит перед отчаянным самурайским натиском и пойдет навстречу японским требованиям.

Будучи в Токио и читая изо дня в день самоуверенную и развязную болтовню японских государственных деятелей и политиков по поводу того, как будет загнан в угол Горбачев на переговорах с японской стороной и какими островами Курильской гряды ему придется поступиться, я с нетерпением ждал реакции на эту шумиху министерства иностранных дел или какого-либо иного нашего правительственного учреждения. Ведь элементарная забота о достоинстве своей страны и ее руководителей требовала от нашей дипломатии своевременного одергивания участников этой безответственной пропагандистской возни, напоминавшей дележ не в меру жадными охотниками шкуры еще не убитого медведя. К сожалению, подобной реакции так и не последовало. А прибывший в конце марта 1991 года на два дня в Токио новый министр иностранных дел СССР А. Бессмертных (с целью окончательного согласования программы визита Горбачева в Японию) сделал вид, что подобные публичные споры японских министров и политиков по поводу отторжения "северных территорий" от нашей страны его не касаются. Более того, в высказываниях А. Бессмертных при встречах с японскими государственными деятелями, а также на пресс-конференциях появилось новое словосочетание "территориальное размежевание". Оно употреблялось им при упоминаниях об основных целях предстоявших переговоров на высшем уровне. И это не могло не настораживать как курильчан, так и вообще наших соотечественников: о каком "территориальном размежевании" могла идти речь, если советско-японские границы вполне четко были определены еще сорок шесть лет тому назад и с тех пор оставались неизменными? Такое новшество давало основания нам, находившимся в Токио и наблюдавшим за всем происходившим с близкого расстояния, делать тревожные предположения, что в позиции МИД СССР назревали какие-то подвижки, чреватые ущемлением национальных интересов нашей страны. Японских же комментаторов это новое словосочетание укрепило в надежде на то, что советское руководство готовится к переносу на север линии советско-японской границы.

Однако, руководствуясь в своих расчетах лишь японскими интересами, большинство токийских политиков и журналистов плохо представляли себе тогдашнее соотношение сил в Кремле. С уходом Шеварднадзе с поста министра иностранных дел, последовавшим после его истеричного выступления на съезде народных депутатов, влияние консервативного крыла КПСС и армейского руководства на поведение Горбачева стало сказываться в первые месяцы 1991 года заметнее, чем прежде. И это повлияло на ход подготовки к визиту в Японию.

Известно, что готовили визит в основном сторонники частичного удовлетворения японских территориальных притязаний - "близкие ко двору" представители академической элиты и их доверенные помощники, возглавлявшие японоведческие центры в ИМЭМО, ИВАН и некоторых других научных учреждениях. Однако, по слухам, дошедшим до меня в Токио, в дни, предшествовавшие отъезду Горбачева в Японию, ему пришлось встретиться с видными представителями военных кругов и иметь с ними не очень-то приятную беседу. В ходе этой встречи генералы потребовали от него отказа от намерений поступаться даже двумя из четырех южных островов Курильской гряды (Хабомаи и Шикотан). И высказано было такое требование столь настойчиво, что за этим последовал отказ Горбачева от того "компромиссного" сценария переговоров, который готовили ему академические "голуби" типа Яковлева, Примакова и Арбатова, а также мидовские чиновники, старавшиеся, как всегда, держать носы по ветру. Иначе чем объяснить, что за несколько дней до отъезда Горбачева в Японию руководящие работники посольства СССР в Токио, многозначительно намекавшие до тех пор на возможность "компромисса", вдруг "сменили пластинку" и настроились на иной лад? Не забуду, с каким тревожным недоумением в глазах полушепотом сообщил мне один из советников посольства ставшую только что известной ему новость, что "ни о каком компромиссе речь не пойдет" и что "позиция Горбачева будет твердой".