Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

Уже на первой встрече Горбачева с премьер-министром Японии Кайфу японская сторона стала настаивать на том, чтобы президент СССР подтвердил свое согласие с текстом Совместной советско-японской декларации 1956 года, и прежде всего со статьей 9 этой декларации, где констатировалась готовность Советского Союза передать Японии острова Хабомаи и Шикотан после подписания обеими странами мирного договора. Однако неожиданно для японцев Горбачев не проявил желания идти навстречу даже этому требованию японской стороны, которое рассматривалось японцами лишь как начало дальнейшего территориальнога торга. Видимо, в данном случае возымел-таки действие наказ, полученный Горбачевым накануне поездки в Японию от военных кругов и консервативной части руководства КПСС. И это было тем более примечательно, что основную часть окружавших его советников составляли сторонники "полюбовного компромисса" с Японией.

Так начал рушиться японский план переговоров с президентом СССР, предполагавший как максимум заполучение от Советского Союза всех четырех южных островов Курильской гряды, а как минимум - признание Горбачевым потенциального суверенитета Японии над четырьмя Курильскими островами с безотлагательной уступкой японцам островов Малой Курильской гряды. Уходя от настоятельных призывов Кайфу к принятию "смелых политических решений", Горбачев стремился переключить внимание японской стороны на такие вопросы отношений двух стран как экономическое сотрудничество, научные связи, культурный обмен, общественные контакты и т.п. Сопровождалось это стремление свойственными "отцу перестройки" многозначительными на первый взгляд, а в общем-то довольно пустоватыми рассуждениями о необходимости поднятия советско-японских отношений на "более высокий уровень", придания им "большей динамики", выходе обеих стран на "новые рубежи" и т.д. и т.п.

Но японского премьер-министра эти аспекты отношений с Советским Союзом не очень-то интересовали. Безрезультатно окончились поэтому 16 и 17 апреля первое, второе и третье заседания руководителей двух стран, что вынудило организаторов переговоров торопливо пересмотреть программу пребывания Горбачева в Японии, отменить его поездки на промышленные предприятия Иокогамы и Кавасаки, а вместо этого проводить 18 апреля четвертое, а затем пятое и шестое заседания с обсуждением все того же "территориального вопроса".

Просчет японского руководства заключался на этих переговорах, видимо, в том, что оно слишком положилось на информацию, полученную ранее от тех советских японоведов и журналистов, которые были связаны с ближайшими советниками Горбачева и ошибочно считали, что по приезде в Японию их "шефу" непременно придется пойти на те самые уступки, в которых им давно виделся "единственный путь" к завершению территориального спора двух стран. Японской стороне казалось поэтому, что стоит ей еще чуть-чуть нажать на высокого гостя - и он пойдет навстречу ее требованиям. Однако, сколько ни старался Кайфу склонить Горбачева к подтверждению статьи 9 Совместной декларации 1956 года, такого подтверждения из уст своего собеседника он так и не получил.

Конечно же, Горбачев не был бы Горбачевым, если бы, упорствуя в своем отказе от подтверждения статьи 9 Совместной советско-японской декларации 1956 года, он не попытался смягчить это упорство уступками по другим аспектам территориального спора двух стран. Явная уступка японскому нажиму была сделана им, во-первых, в речи на совместном пленарном заседании обеих палат японского парламента, которую он произнес 17 апреля в качестве почетного гостя страны. Касаясь нерешенных вопросов советско-японских отношений послевоенного периода, он неожиданно для аудитории заявил о необходимости решения "вопроса о территориальном размежевании", чего до него не делал публично ни один из прежних советских лидеров. Обратила внимание японская пресса в этой связи и на тот факт, что упоминание о советско-японском "территориальном размежевании" было вставлено в текст его речи в самый последний момент (в тексте, разосланном до того прессе и депутатам парламента, этого упоминания не было), что было истолковано комментаторами как личная импровизация Горбачева, не предусмотренная при его отъезде из Москвы и означавшая политическую уступку японскому нажиму. Немалую роль, как я потом выяснил, в подталкивании Горбачева на эту уступку сыграли те самые "голуби" из числа сопровождавших его экспертов-японофилов, которые вились вокруг него в дни переговоров и неустанно навязывали ему свои идеи "компромисса".

Односторонней уступкой Горбачева стало и его заявление о намерении советского руководства начать сокращение советского воинского контингента (одна дивизия), находившегося на спорных островах в целях элементарной защиты этих островов, соседствующих с японским островом Хоккайдо, где было дислоцировано четыре из тринадцати дивизий японских "сил самообороны". Не чем иным, как уступкой стремлению японцев к присутствию на Курилах как можно большего числа своих граждан стало также решение Горбачева о расширении безвизового обмена между жителями Курил и Японии.

Но особенно заметно неустойчивость и непоследовательность Горбачева в его попытках противостоять территориальным домогательствам Японии проявились при согласовании с Кайфу текста заключительного Совместного заявления, которое было подписано руководителями двух стран в итоге переговоров. С одной стороны, несмотря на настойчивые домогательства японцев, советский гость не допустил включения в текст заявления каких-либо формулировок, подтверждающих обещание Советского Союза передать Японии острова Хабомаи и Шикотан по заключении мирного договора. В этом проявилась боязнь Горбачева отступить от тех обещаний, которые он дал патриотическим кругам в руководстве вооруженных сил, КГБ и КПСС. Однако, с другой стороны, в текст совместного заявления оказались включены довольно двусмысленные, скользкие формулировки, позволявшие японцам, да и кое-кому из советских японофилов - сторонников "компромисса", истолковывать их в свою пользу. Речь идет о тех строках совместного заявления, в которых указывалось, что руководители обеих стран "провели обстоятельные и углубленные переговоры по всему комплексу вопросов, касающихся разработки и заключения мирного договора между Японией и СССР, включая проблему территориального размежевания, учитывая позиции обеих сторон о принадлежности островов Хабомаи и Шикотан, Кунашир и Итуруп"131.

Никогда за всю послевоенную историю в текстах совместных советско-японских документов не было каких-либо упоминаний ни о необходимости "территориального размежевания" между двумя странами, ни об их споре по поводу четырех названных выше островов. Сам факт упоминания этих островов, ставших более сорока лет тому назад неотъемлемой частью территории Советского Союза в соответствии с внесенными Верховным Советом СССР дополнениями в конституцию нашей страны, явил собой, разумеется, дипломатический ляпсус. Не имея особой юридической значимости, этот ляпсус тем не менее дал японской пропаганде зацепку для различных домыслов, рассчитанных на легковерных людей.