Жизнь волшебника - Александр Гордеев

Нине она в этот раз тягостна, потому что слишком уж

намеренно сладка и как сироп тягуча. Она будто противопоставлена отношению Романа (родители

даже не сомневаются в том, что он не может относиться к ней хорошо), а так же всей её жизни на

«горке», о которой она вначале сама же сказала что-то не так. К тому же, теперь в их агитации

против мужа звучат и реплики-упрёки, что он русский.

– Мама, – не выдержав, говорит Смугляна, – но ведь вы сами даже мне дали русское имя.

Кроме того, и в школе, и дома вы всегда воспитывали меня в интернациональном духе. Вы сами

всё это преподавали. Так чего же хотите теперь?

– Что от нас требовали, то мы преподавали и преподаём, – нервно отбивается мама завуч. – Ну

так и что? Ты думаешь, нас самих так не воспитывали? Но я-то всё равно вышла замуж за

татарина. А ты выскочила за чужого!

– Да какой же он чужой, если у нас уже общие дети? Что ты имеешь против Машки?

Эта тема в той или иной форме продолжается изо дня в день. Нине, поневоле ставшей в

оппозицию родителям, приходится защищать и свою «горку», и оправдывать Романа во всех его

реальных и предполагаемых грехах. Приехавшему, наконец-то, мужу она рада, как освободителю.

Роман, очутившись в доме, тут же начинает возиться с Машкой, которой привёз новую куклу.

Кукла умеет закрывать свои синие глазки, и дочка от этого в восторге.

После ужина, на котором Роман даже выпивает с Дуфаром Чопаровичем по стопочке водки,

Роман и Нина прямо через огород выходят на крутой берег речки. А ведь здесь, однако, неплохо.

Эта речка, конечно, куда меньше Онона, зато совсем под рукой – пошёл вечером, поставил

перемёты, а утром – свежий улов. Вот откуда пристрастие Нины к рыбе. Что ж, теперь он будет

ловить её побольше. Перелазить через жердевый забор в конце огорода Нине тяжело и Роман,

перемахнув первым, осторожно принимает её на руки. Теперь она снова ослабленная, какой была

когда-то на Байкале во время её долгой изнурительной немочи. И снова это невольное и вроде как

неправильное даже отторжение от неё, когда к ней страшно лишний раз прикоснуться. Во время

всей беременности, наблюдая за увеличением её живота, Роман чувствовал всё большую и

большую её хрупкость, а теперь она и вовсе для него как стеклянная.

Они спускаются с обрывистого берега по тропинке к самой воде, где на утоптанном илистом

месте вкопана скамейка, а совсем у воды – старая табуретка.

– Ничего себе – комфорт! – восхищается Роман, присаживаясь на скамейку.

– Это папа здесь рыбачит, а скамейку для мамы сделал, она иногда приходит к нему, – поясняет

Смугляна и, наконец, спрашивает о главном, что томит её весь вечер: – Ну, и чем закончились твои

дела с Зинкой?

– Ничем. Она завела себе другого – Тимошу. Может, знаешь его? В столярке работает.

– Нет, не знаю. Ты жалеешь, что у тебя не вышло?

– Да что ты! Нисколько. О чём жалеть?

– А больше ты ни с кем не сошёлся?

Много передумав за это время, Нина почти не сомневается, что уж Тоню-то он не обошёл.

Такую возможность он вряд ли пропустит, тем более что Тоня и сама поглядывала на него с

интересом. Нина замечала это всякий раз, когда они встречали её в клубе, не понимая, как этого

не видит Роман. По привычке предполагать худшее, она всё это худшее уже не только

предположила, но, кажется, даже смирилась с ним. Тем более, что у них с Романом есть уговор о

новых отношениях.

– А может быть, мы вообще не будем сейчас об этом? – предлагает он, почти инстинктивно

пытаясь вывернуться. – Тебе сейчас нельзя волноваться.

Что ж, для того, чтобы поверить своим предположениям, Нине достаточно и этого ответа – не

было бы ничего, так он легко и просто сообщил бы об этом.

– И сколько мне ждать? – спрашивает она. – Да ведь всё это я узнаою от других людей в первый

же день, как мы приедем. Так что, давай выкладывай… Неизвестность мучительней. А ещё хуже

твоя скрытность. Ты же знаешь, что без открытости наши новые отношения не стоят ничего… Да ты

не беспокойся, я всё приму как надо. Ведь мы же с тобой друзья, правда?

Что ж, деваться некуда. Друзья – не друзья, а рассказать придётся. Главное, всё правильно

объяснить. Рассказывая, Роман следит за реакцией Нины, особенно сильно упирая на то, что

теперь благодаря Тони он и ей самой может спокойно сказать «люблю». Теперь уже искренне, без

обмана. Про Тоню он говорит вроде как нейтрально, как о некой почти объективной категории,

которую требуется просто принять. Чтобы Тоня стала понятой, Роман подробно рассказывает о

том, как обманул её Боря, как переживала она потом беременность от случайного мужика. Хорошо,

если бы у Нины возникло сочувствие к ней – сейчас, когда Нина и сама беременна, это, наверное,

нетрудно.

– Тоня ни на что не претендует, – говорит Роман, – и нашу семью разрушать не собирается. Она

сказала, что ей достаточно и того, что она любит меня. И если я стану бывать у неё хотя бы иногда,

363

то боольшего ей и не надо. Я с самого начала сказал ей, что мы с тобой живём крепко, и так будет

всегда. Хотя, наверное, этого не требовалось и говорить.

– А почему ей боольшего не надо?

– Потому что она любит меня как женатого мужчину. Не как свободного, а именно как женатого.

То, что у меня есть жена, она считает даже моим достоинством. Думаю, что вы с ней подружитесь.

Нина прижимается головой к его плечу.

– Ну что ж, – соглашается она, – я сделаю всё, как ты хочешь… Хорошо должно быть всем, а не

только мне одной.

Роман чувствует, как камень падет с его души.

– Ты правда можешь всё это принять?

– Правда. Ты рассказывал сейчас о её чувствах, и я понимаю, что ты это не придумал. Как

мужчина ты не мог такого придумать, пережить это может только женщина. Рассказанное тобой

мне даже понятней, чем тебе самому. У нас в университете, курсом старше, учится один мужчина.

На занятия он приезжает на собственной машине, всегда отчищен, отглажен. У него русые волосы,

но уже с чёткой проседью. За всем его обликом сразу видны какая-то устойчивость жизни, семья,

заботливые женские руки. И, как ни странно, этим-то он и кажется мне привлекательней других.

Видно, что он уже сложившаяся личность. Однажды я расфантазировалась (уж признаюсь