Жизнь волшебника - Александр Гордеев

спрашивает так, словно он был тут вчера или позавчера. А сколько событий улеглось в этот

отрывок времени на самом деле! Ведь она, наверное, ещё ничего не знает о его родителях.

– Да, зашёл посмотреть, – отвечает Роман, специально не замечая её иронии.

В коридоре переклеены обои, на вешалке – новый женский плащ, в комнате для экономии

места – новая двухъярусная кровать для детей. Других изменений нет. Пройдя в комнату, Роман

выгружает из сумки игрушечные автоматы, только что купленные в универмаге, где работает Ирэн.

– Ну и как поживает товарищ Мерцалов со своей смуглой молодкой? – спрашивает Голубика.

Конечно же, о родителях она не знает, откуда ей знать? Если бы знала, то не начала бы с этой

усмешки.

– С молодкой всё хорошо, – отвечает он в тон. – У нас вообще всё нормально.

– Я рада. Нового прибавления не ожидаете?

– Угадала. Ожидаем. Через два месяца. Они сейчас в Елохово. Это на севере.

– А, так это вы, стало быть, по дороге заскочили? – спрашивает Ирэн с ещё большей иронией и

горечью.

– Выходит так. Завтра мне надо на самолёт. Туда только самолёты летают.

– А здесь, в городе, у кого остановились?

– Ни у кого. Все мои вещи со мной. Мне бы только переночевать. Может быть, ты не откажешь?

– Что-о-о? – говорит она, едва не засмеявшись. – С каких это щей? Едете, ну и едьте за своим

прибавлением. А мы-то здесь при чём?

– Ладно, ладно, – буквально мямлит Роман, – просто я думал, что мы могли бы оставаться

друзьями. Не волнуйся, я уйду.

– Да уж конечно уйдёте, Роман Михайлович. Только уж, пожалуйста, после того, как дети

угомонятся. А утром я снова скажу им, что вы приснились… В прошлый раз они мне почти

поверили.

В этот раз идти за детьми в садик Роман не решается. Голубика уходит за ними одна – никаких

спектаклей на людях ей больше не хочется. Сам факт, что она оставляет его здесь одного, говорит

за то, что он для неё всё тот же, что и раньше.

Оставшись один, Роман не спеша обходит квартиру, как музей своей прошлой жизни, в которой,

однако, как и прежде живут близкие люди. Удивительно, что он помнит эту квартиру не зрительно

даже, а самим ощущением пространства, зная, как где повернуться, сколько сделать шагов, как

протянуть руку там или там. Это пространство охотно признаёт его и принимает в себя. Конечно,

теперь эта квартирка маленькая – для женщины с двумя детьми она недостаточна. Однако, если

бы он остался в этой семье, так же работая на заводе с более, чем десятилетней очередью на

жильё, то и сейчас они жили бы ещё здесь.

О госте, который ждёт их дома, Голубика сообщает детям только во дворе, и дальше они бегут

наперегонки. В квартиру врываются с торжествующими криками, запыхавшись так, что не могут

говорить. Оба вытянулись, стали взрослей, но у младшего всё равно блестит под носом светлая

сопля.

И снова, как и в прошлый раз, весь вечер в квартире пыль до потолка. Общаться с ними

нелегко: приходится выдерживать намеренное отчуждение, чтобы они не воспринимали тебя как

приехавшего навсегда. Приблизишь их слишком к себе, расположишь, а потом возьмёшь и

исчезнешь. Но и совсем черствым быть с ними нельзя, если ты папка, если ты их навестил.

Хочешь не хочешь, а приходится признать, что с ними надо либо иметь постоянную связь, либо

исчезнуть полностью, помогая лишь издали.

360

Когда становится поздно, детей снова не получается уложить. Они требуют, чтобы папка

остался ночевать здесь.

– Да останется он, останется, – обманывает их Ирэн.

– Покажи тогда, где он будет спать? – просит Сережка.

Голубике приходится стелить Роману некую ложную постель на полу, около их кровати.

– Вы спите, а мы ещё немного поговорим, – успокаивает она их.

Стараясь не мешать всем этим событиям, Роман сидит у журнального столика и вдруг на

нижней полочке столика обнаруживает библию и прочую религиозную литературу. С этой книгой он

и приходит на кухню, когда дети, наконец, успокаиваются.

– Тебя это увлекает? – спрашивает он.

– Да, это всерьёз. Я всё больше прихожу к Богу, – отвечает Ирэн. – Всё больше и больше я

понимаю, что единственный мужчина, достойный настоящей любви – это Иисус Христос.

Остальные так себе…

– Но разве можно к Христу относиться просто как к мужчине? – изумляется Роман. – Не

богохульство ли это само по себе? Разве может быть сексуальным то, что должно быть только

духовным?

Голубика с удивлением смотрит на него.

– Конечно, Мерцалов, ты не дурак… Я просто пошутила. Однако, всё-таки Христос был

мужчиной, который в жизни что-то делал.

Теперь уже Роман с удивлением смотрит на свою бывшую жену – это что, какой-то намёк, какой-

то укор?

Ему интересно спросить её про Ивана Степановича и Тамару Максимовну, но он не решается,

понимая, что тогда неминуем ответный вопрос о его родителях. А ему не хочется вызывать её

жалости. Тогда, растрогавшись, она, наверное, и в самом деле предложит ему остаться ночевать,

но покупать эту уступку такой ценой нельзя. Ему пора уходить – скоро уже будет очень трудно

поймать такси до аэропорта, где можно скоротать ночь.

Ирэн выходит, чтобы взглянуть на ребятишек и, вернувшись, сообщает:

– Всё. Спят.

Роман поднимается. Не надо ждать, когда Голубика кивнёт на дверь, – он уйдёт сам.

Войдя в комнату, он ещё раз смотрит на спящих детей, тихо подхватывает сумку. Одеваясь в

прихожей, как бы между прочим спрашивает:

– И где же твой муж?

– Да опять в командировке… Такой вот змей попался – ну просто не вылезает из

командировок…

Она сама же усмехается собственной лжи, невольно показывая печаль о невозвратимости

прежнего и полное смирение со всей своей ситуацией. Но само её смирение особенное – оно

свысока, с позиции сильного человека, знающего себе цену. И уже как будто чуть уставшая от

визита своего бывшего мужа она, открыв дверь, несколько театральным жестом показывает:

«прошу», а, может быть и «выметайся». Дождался всё-таки жеста!

Очутившись за дверью, Роман чувствует некую душевную незавершённость своего визита.

Нехорошо вышло с родителями, не следует в сознании Голубики оставлять о них неправильное

представление. И он тихонько стучит в дверь, уже не пользуясь звонком.

– Забыл что-то? – озадаченно спрашивает Ирэн, открыв дверь и пряча уже влажные глаза: она

хотела уже отдаться своим чувствам, а он зачем-то вернулся.

– Я не сказал тебе кое о чём, – говорит Роман, – не хотел говорить, но сказать надо. Ты должна

знать. Мне просто перед ними неудобно. Я имею в виду моих родителей.

– Да-да, –