Жизнь волшебника - Александр Гордеев

сможешь свободно ко мне приходить, то большего мне и не надо. Только сможет ли она?

– Думаю, сможет.

– Тогда третий ключ от нового замка будет её.

– А ей он зачем?

– Ну, пойдёт она, к примеру, в баню, да устанет, а меня дома не окажется, вот и зайдёт

отдохнуть, чаю попить.

– Ты это искренне? Не лукавишь?

– Нет, конечно.

– Тогда ты просто молодчина. Конечно, ключ она не возьмёт, но как хорошо, что ты предлагаешь

такое.

Искренний рассказ Тони о своих мужчинах поневоле настраивает Романа на лёгкое отношение к

её прошлому. Но когда Кармен откидывает одеяло на кровати, он чувствует, что просто не может

туда пойти.

– Постели на полу, – просит он.

– Но там же жёстко и холодно, – не понимая его, удивляется она.

Лёгкое препирательство заканчивается тем, что ему она стелет на полу, а сама укладывается на

кровать. Роман ложится на жёсткий матрас и лежит, ничего не понимая. Он что, пришёл сюда для

того, чтобы ночевать на полу? Молчание длится долго. Ситуация становится всё глупее. Тоня не

может догадаться, что происходит с Романом – сегодня они прошли через такое тяжёлое

объяснение, а поссорились из-за какого-то странного его каприза.

– Я не могу без тебя, – гулко, отвернувшись к стенке, говорит она, – но если ты уйдешь, то

удерживать я не стану. Я тебя сейчас совсем не понимаю.

357

– Да что тут не понять? – тихо отвечает Роман. – Я не хочу быть «сосчитанным»: девятым,

десятым или каким-то ещё. Я хочу быть самым главным, а ведь все они знали эту кровать… Зачем

ты ссоришься со мной? Ведь ты не найдешь никого, кто понимал бы тебя так, как я.

– А мне такие не нужны. Пусть лучше будут на ночь.

– Дура.

И тут Кармен, не выдержав, отбросив одеяло, слетает к нему на пол.

– Да, конечно, дура, – шепчет она. – Дура, дура, кто же ещё я? Я не могу без тебя. Ой, не дай

Бог, если что с тобой случится. Я жить не смогу. Прости, что я сразу тебя не поняла. Ведь ты меня

ревнуешь. Ты так болезненно относишься к моему прошлому… Я не привыкла, чтобы на меня

смотрели требовательно. Тебе не нравится, что я курю, а тем, кого ты называешь «сосчитанными»,

это было всё равно. А ты требуешь. Наверное, ты уже любишь меня, только боишься признаться.

– Я точно знаю, что сказал бы это слово одновременно тебе и моей жене. Причём совершенно

искренне… Я и сам думал, что такого не бывает. А теперь вижу и понимаю: бывает. . Слушай, а

давай купим новую деревянную кровать.

– А я уже заказала её в магазине. Скоро привезут. В магазине, правда, все усмехались: зачем

мне двуспальная…

Возвращаясь домой, Роман спорит с собственной совестью. «Ну почему бы нам не жить

свободней? – спрашивает он её. – Почему нельзя черпать жизнь полной пригоршней? Зачем все

эти моральные вериги, усекающие жизнь? Серёга ушёл, а многое ли он понял, увидел,

почувствовал?» И мысли тут же отвлекаясь, снова увязываются за Серёгой. «Эх, понять хотя бы

причины его ухода! Их не понимаю даже я, лучший его друг. Хотя какой я лучший друг?! Я лучший

предатель и подлец! Элине в тот момент надо было сказать, что мне всё равно, как они живут и

что позволяют друг другу, только мне глазки строить не надо – она для меня или жена друга или

вообще никто. Мне надо было помочь Серёге сохранить семью, а я помог её развалить. И

прощения мне нет. Я – великий грешник! А Серёга, может быть, потому и ушёл, что был куда чище,

чем весь наш лживый мир!»

Дома, уже собираясь лечь, Роман включает транзисторный приемник, а там как по заказу

«Карусель» – одна из музыкальных пьес, которую играл Серёга на баяне. Эту вещь Роман почему-

то не слышал с самых школьных лет, и теперь ему легко представить, что это играет Серёга. Вот

он сидит, слившись с баяном, глаза сосредоточенно закрыты, и лишь жилистые пальцы

стремительно бегают по пуговкам. Господи, ну какие же должны быть причины, чтобы убить в себе

такую музыку?! Как можно умереть, имея такое в душе?! «Идиот, предатель! – с раздражением

ругает его Роман. – Тоже мне, герой выискался – взял и распорядился своей жизнью, как будто она

принадлежала тебе одному! А как же те, кто с детства сжился с тобой, для кого ты стал

единственным другом? Разве это не предательство – занять место в чьей-то жизни, а потом

повернуться и уйти? Так что я хоть и виноват перед тобой, но твоя вина больше. Ты и сам грешник

не меньше меня. Понятно, почему раньше самоубийц хоронили отдельно. Потому что все они –

предатели!»

И все же воспринять Серёгу покойником никак не удаётся. Так, может быть, и не стоит этого

делать? Ведь во внутреннем мире любого человека всегда живут все люди, с которыми он хоть

однажды встречался, а тем более – друзья. Так не всё ли равно живы они или нет? Ну, просто нет

их рядом по какой-то причине, да и всё…

А во сне новый разговор с другом.

– Нет, Серёга, – говорит ему Роман, – не пойму я тебя. Ну как это возможно разочароваться в

жизни? Как отказаться от неё, если есть возможность жить? Как?! Если бы ты знал, что я

переживаю здесь сейчас! Как я счастлив! А ты мешаешь мне в этом! Мешаешь, потому что я знаю:

ты такого не переживал!

Серёга сидит перед ним, прислонившись щекой к баяну. Кажется, он только что закончил свою

«Карусель», и во сне Роман без всякого удивления понимает, что по радио он играл уже с того

света. Но с ним почему-то можно говорить.

– Да что там оправдываться? – вздохнув, отвечает Серёга. – Конечно же, я дал слабину. Но что

теперь поделаешь? Не убивать же меня за это… Да и некуда меня уже дальше убивать…, – он

даже усмехается своей случайной шутке, – Это же вышло по пьянке… По пьянке всё казалось

легко.

В его голосе звучит усталость, которая воспринимается Романом, как некая тусклая плёнка

небытия, смерти, уже непринадлежности этому миру. Но это только злит Романа.

– По пьянке, – передразнивает он друга. – Тебе что, силой эту водку вливали? Говорил же я

тебе, что надо завязывать!

– Ой, да отцепись ты от меня, в конце концов, – даже с какой-то нездешней усталостью просит

Серёга, – ведь всё равно уже толку никакого. Поздно. Что сделано, то сделано…

– Да