Время жить. Пенталогия (СИ) - Виктор Тарнавский

— Это будет тяжело, Майдер, — Орна печально покачала головой. — Ты же видишь, все произошло вполне законно, в силу веских причин и чрезвычайных обстоятельств. И парламент, действительно, тормозил оказание помощи беженцам.

— Что ты хочешь этим сказать, Орна?

— Я хочу сказать, что большинство людей сейчас просто не увидят причин для протеста. А когда они поймут, уже будет, наверное, слишком поздно.

— Но ведь ваше Движение будет бороться?

— Будет. Но смотри, Майдер, ты ведь сказал «ваше Движение», а если ты выбираешь чью-то сторону, тебе надо будет пройти этот путь до конца.

— Не понимаю, Орна. Ты меня отговариваешь?

— Да, Майдер. Тебе, может быть, все это еще кажется игрой, но она уже давно идет всерьез. «Утренняя звезда», очевидно, скоро будет закрыта, а многих из нас, возможно, ждут аресты и тюрьмы.

— Нет! У нас это невозможно!

— Мне тоже хочется в это верить, но на всякий случай мы готовимся к самому худшему. Подумай, Майдер, ты ведь еще можешь вернуться к своей прежней жизни.

— Уже не могу. Иначе я перестану уважать себя. Не знаю, Орна, может быть, в последнее время мне слишком везло, но я продолжаю верить в свою удачу. И разве Движению не пригодится неплохо пишущий журналист, который умеет оказываться в нужном месте в нужное время и задавать правильные вопросы? Или ты боишься, что я составлю тебе конкуренцию?

— У нас профессия журналиста считается очень вредной и потому дефицитной, — улыбнулась Орна. — Тид Грумман не боится честной конкуренции.

— Вот и хорошо! Стану какой-нибудь Риной Траверс и буду писать… О чем там у вас пишут?

— Ты такой смешной, Майдер! Обо всем у нас пишут! Как в любой нормальной газете. Вот дам тебе телефон главного редактора «Утренней звезды», он тебе сам расскажет. Ты ведь собираешься возвращаться в Реперайтер?

— Собираюсь, — вздохнул Билон. — Но я был бы не против как-нибудь выбраться сюда, в Зейгалап. Если работа позволит.

— У нас тут работы мало, — махнула рукой Орна. — Вот я на будущий год закончу университет, сама в Реперайтер поеду!

— Это хорошо! — обрадовался Билон. — А пока я тебе буду звонить. Из уличных автоматов.

— Звони, — кивнула Орна. — И береги себя. Но все-таки, еще раз подумай. У нас и в самом деле очень тяжело, и если ты хочешь сотрудничать с нами только из-за того, чтобы быть поближе ко мне, лучше не начинай. Я не стану думать о тебе хуже, честное слово.

— Понимаешь, Орна, — Майдер Билон взял ее за руки. — У меня уже был случай убедиться, насколько у вас тяжело. На шоссе, не доезжая Зейгалапа. Но я не отступлю. Знаешь, эти парни с той стороны с самого начала сделали одну очень серьезную ошибку.

— Какую?

— Они решили опираться только на ложь и силу…

Глава 68. Ржавчина

— Странно, что это такое? Этого раньше не было, — произнес Кука на своем ломаном баргандском, разглядывая небольшие темно-рыжие пятна на тыльной стороне ладоней. — Я не хочу иметь ржавые руки!

На его слова никто не обратил особого внимания, лишь случайно проходивший рядом Драйден Эргемар машинально взглянул на ржавого цвета пятнышки, похожие на чернильные кляксы, да Стана, подруга Куки, прижалась к нему и сжала его руки своими узкими ладошками. Баргандским Стана не владела, как не знала и никаких других языков, кроме своего родного картайского, но эта парочка уже давно понимала друг друга без слов.

Когда двадцать четыре человека вынуждены три недели ютиться в аквариуме из прозрачного пластика, им волей неволей приходиться учиться понимать друг друга. А в случае необходимости, и окружать себя невидимым барьером, позволяющим отгородиться от всех остальных внутри тесной клетки, где невозможно уединиться ни на секунду — даже если забыть о наблюдающих сверху камерах и пришельцах, постоянно находящихся за прозрачной стеной.

Вот и сейчас трое или четверо вовсю заняты какой-то работой. Входят, выходят, говорят о чем-то между собой — пластиковая завеса не пропускает звуки — возятся с пробирками и что-то делают у странно выглядящих аппаратов, установленных на столах вдоль стен… К этому все уже давно все привыкли и перестали обращать на пришельцев внимание, один только упорный Дилер Даксель, по-прежнему стремящийся разобраться и понять, был готов наблюдать за ними целые дни напролет. Пожалуй, интереснее было бы следить за лесным муравейником; там, если приглядеться, можно найти больше логики и смысла.

Впрочем, чего только не сделаешь от скуки? В маленьком аквариуме совершенно нечем заняться. Запасы новых историй истощились даже у таких великолепных рассказчиков как Дилер Даксель и Эстин Млиско, а с большинством товарищей по несчастью нельзя перекинуться больше чем парой слов из-за незнания языков друг друга. В такой ситуации даже непонятные исследования и процедуры, которые проводят со здешними обитателями пришельцы, выглядят если не как развлечение, то как желанное разнообразие.

Увы, но сегодня не будет и этого. Нынешний день у пришельцев выходной — одна из немногих вех, по которым можно ориентироваться в этом мире, ограниченном стенами, где время измеряется сном, раздачами пищи и периодическими угасаниями бело-лиловых светильников под потолком. Мире, где слова «вчера» и «завтра» теряют смысл, где постепенно сбиваются с хода даже внутренние часы, и где все становится непрочным, зыбким и неопределенным.

Оказывается, и время можно подчинить — если отнять у человека возможность его измерять. И как говорит Даксель, при желании пришельцы теперь могут манипулировать ими, заставляя их ускорять или замедлять жизненный цикл, сокращать их личные сутки до шестнадцати часов или растягивать до двадцати пяти, а то и вовсе лишить их временных ориентиров, окончательно выбив из под ног последние остатки здравого смысла, за который все они еще цепляются как за гнилую соломинку.

А может быть, так оно уже и происходит? Или вот на выбор другой вариант: пришельцы загнали их во временную петлю и обрекли на проживание одного и того же бесконечного дня, где каждая новая фаза замкнутого цикла повторяет следующую…

Эргемару всегда приходила на ум мысль о цикличности времени, когда он видел эту пару. Неисправимый пессимист Даксель, постоянно ожидающий от пришельцев каких-либо козней, и картаец Тухин, убежденный сторонник точки зрения: «Давайте не будем думать о пришельцах слишком плохо». Спор между ними начался еще с первого дня и с тех пор не прекращался, то и дело вспыхивая коротким дымным пламенем. За прошедшие долгие дни и недели спорщики уже высказали друг другу все возможные аргументы, не приблизившись к взаимопониманию ни на йоту. В последнее время они все больше напоминали Эргемару двух игроков, день за днем разыгрывающих один и тот же многократно изученный и расписанный во всех учебниках дебют. Они могли играть в эту игру целыми днями — вслепую, в режиме блица, мимоходом, занимаясь совсем другими делами. Все равно на каждую реплику следовал давным-давно найденный и выученный ответ.

Сегодня они говорили на баргандском, который Тухин знал не хуже, чем Даксель — картайский.

— …Во всем этом нет ничего чудовищного, — с терпеливой интонацией повторял Тухин. — Они напали на нас, потому что были сильнее. Если бы мы вышли в космос раньше и обнаружили их, то тоже, наверное, решили бы их завоевать.

— Однако здесь и сейчас это они завоевывают Филлину, — холодно парировал Даксель. — Это на наши города падают бомбы, и это они убивают нас, а не мы — их.

— Увы, во всех войнах кто-то погибает, — пожал плечами Тухин. — Но ведь пришельцы не убивают всех подряд только ради убийства. Мы-то здесь живы!

— А те, кто раньше не возвращался снизу? Или ты ни разу не видел, как оттуда по ночам выносят трупы?

— Но ведь это было раньше, — с легким раздражением протянул Тухин. — Это были другие пришельцы! Теперь же к нам относятся совсем по-другому! Нам рассказали, для чего мы здесь, объясняют, что с нами делают, и просят у нас сотрудничества…

Эргемар про себя не мог не признать, что в этом Тухин прав. В первый же день, когда они только отходили от многочасовой санитарной обработки, перед ними выступил один из пришельцев. Начал он совершенно неожиданно — извинился перед филитами за смерть нескольких их соотечественников. Мы очень мало знали о вас, говорил пришелец, и из-за этого поначалу возникали трагические недоразумения. Мы не умели правильно лечить вас, не знали, что многие привычные для нас вещества являются для вас смертельным ядом, не были знакомы с вашими обычаями и порой видели в них угрозу. Мы ученые, а не военные, сказал, по-человечески разводя руками, пришелец, и некоторым из нас было страшно. Мы боялись вас, и из-за этого многие из нас пытались погасить этот страх жестокостью. Теперь же этих людей здесь больше нет, и мы хотим начать отношения с вами… как это говорят у вас… с чистого листа.