Музейный артефакт - Данил Корецкий

– Освободи моих детей…

– Ты еще не запутался в этом клубке предательств? В результате тебя предали все. Все до одного! Ты заметил, как точно сбылись мои пророчества?

– Освободи моих детей!

– Осталось еще одно предсказание Мар-Самуила, но оно тоже скоро исполнится… И тогда у нас будет много времени, чтобы обсуждать все тонкости предательства. А пока я ухожу – тебе надо спешить!

Черная фигура исчезла.

– Освободи моих детей!!

– Зачем зря кричать, лекарь? Дать рабу вольную может только его хозяин!

Рядом с клеткой вырос начальник тайной стражи Клодий. В стороне стояли несколько легионеров.

– Впрочем, легат Марк остался доволен твоей дочерью. Возможно, она и получит свободу через несколько лет. Когда надоест ему…

Кфир заскрипел зубами.

– Убей меня, Клодий! Или дай мне меч!

Тот покачал головой.

– Я не могу нарушать процедуру, установленную прокуратором. Ты должен меня понять.

– Я не понимаю. Ни тебя, ни всех остальных…

Кфир заплакал. Не от физической боли – от того, что творилось в душе.

– Потому что ты теперь думаешь, как раб! И не просто раб, а убийца своих хозяев! – начальник тайной стражи снял замок и вынул один брус. – Выходи!

Кфир не мог идти. Легионеры взвалили его на предусмотрительно принесенные носилки и понесли из мира рабов в мир римских владык, где по ровным дорожкам из красного песка гуляли пышные павлины, а потом дальше – в мир плебса: на площадь перед дворцом, где нетерпеливо гудела толпа рабов и иудейской черни. Для «чистой публики» у дворцовой ограды были возведены трибуны, они тоже заполнены, но Кфир не разглядел, кто там находится.

Его положили на горячую пыльную землю. Толпа ликовала и что-то выкрикивала.

«За что? – недоумевал Кфир. – Что плохого я им сделал?»

Его руки и ноги привязали к седлам четырех крупных и сильных коней. Потом в наступившей тишине глашатай зачитал короткий приговор. Приподнявшись на локте, Кфир единственным зрячим глазом осмотрел трибуны. И с удивительной зоркостью рассмотрел застывшее в ненависти лицо Публия Крадока, подбрасывающего на ладони перстень с черным камнем, хищную волчью улыбку Марка, змеиный взгляд Варении… И вдруг совершенно неожиданно увидел… Эсфирь, оживленно болтающую с Цецилией! Что она делает среди почетных гостей сегодняшней казни?!

Силы оставили его, и он опять откинулся на спину. Клодий поднял свою странную руку с мечом и резко рубанул воздух.

– Авс!

Четыре коня рванулись в четыре стороны, хрустнули суставы, в небо взлетел истошный крик. Кфиру показалось, что это голос Шимончика. Но на самом деле кричал он сам… Предсказание старого чернокнижника Мар-Самуила сбылось: Кфира разорвали кони!

Над площадью стоял рев, ор, визгливые крики и истерический смех: опьяненная кровавым зрелищем чернь бесновалась в своей бессмысленной жестокой радости. Но когда прокуратор встал и поднял руку, шум мгновенно стих.

– Правосудие свершилось! – разнесся по округе громкий голос, привыкший отдавать команды на поле брани. – Однако римская власть не только карает преступников, но и вознаграждает своих смиренных и добросовестных слуг! Держите, кто поймает – получит свободу и сто динариев!

Размахнувшись, он швырнул перстень, который, сверкая на солнце, описал крутую дугу и упал в самую гущу толпы, навстречу десяткам жадных глаз и хищных напряженных рук. Вокруг тут же закружился водоворот немытых потных тел, которые отталкивали, били, царапали и кусали друг друга…

– Проклятый перстень, порождение дьявола! – тихо сказал стоящий на трибуне Публий Крадок, рассматривая вспыхнувшую внизу драку.

Уже через несколько минут водоворот разгладился, и все успокоилось: люди недоуменно смотрели под ноги, но ничего не находили. Потому что раб Модус поймал дар прокуратора прямо в воздухе и сейчас, зажав вожделенный перстень в потной ладони, протискивался сквозь толпу, спеша к хозяину, чтобы получить вольную. Сердце колотилось, как пойманная птица, он никак не мог поверить своему счастью. И вряд ли он согласился бы со словами прокуратора.

Часть вторая

Вор «Студент»

Глава 1

Идеологическая работа

Станица Нижне-Гниловская,

август 1961 г.

– Настасья! Гомонова-а-а!.. – Дорохова оперлась о штакетник, но во двор заходить не решалась: вислоухий кобель Черт заходился лаем, того и гляди с цепи сорвется. От его ярости заводились другие псы, и лай стоял по всей узкой, кривоватой, круто спускающейся к реке улице. На зеркальной водной глади, несмотря на выходной, тут и там чернели рыбацкие лодки. Было жарко, но свежий ветерок с Дона разгонял полуденный зной.

– Нюська, слыш, что ль?! Ты там живая?!

Наконец, дверь отворилась и в проеме показалась грудастая женщина в платке, сбившемся на самый затылок:

– Чо орешь-то?

– Пошли в клуб.

– А чо я там не видала? – недовольно протянула Анастасия.

– Агитбригада приехала из Ростова. Концерт будет, лекция. Слепцовы уже пошли. Клавка расфуфырилась вся… Воскресенье как-никак!

Гомонова пренебрежительно махнула рукой.

– Какие там артисты! Я видела, автобус ехал, в окнах одни пионеры…

– Все равно интересней, чем на твоего Черта смотреть! Идешь, что ли?

– Да моего чертилы и дома нету: на Соминой яме сети ставит…

– Да я не про него, – закатилась Светка.

Настасья поняла и тоже улыбнулась, вытерла о широкий цветастый подол мокрые руки.

– Вечно ты, Дорохова, чего-то замутишь! Ладно, подожди, я хоть волосы поправлю…

Клуб, недавно перестроенный из рыбокоптильного цеха, был уже полон. Подруги с трудом отыскали свободные места в конце зала. Несмотря на открытые окна и двери, было жарко, воняло табаком, шум и гвалт стоял такой, что они друг друга не слышали. Первый ряд, как водится, заняли пацаны, они то свистели, то перекрикивались, то начинали аплодировать. Бабы смеялись и лузгали семечки, мужики громко переговаривались, курили – кто открыто, кто в кулак. В душном воздухе плавали клубы сизого едкого дыма. Наконец, из-за кулис вынырнул лысый субъект в смокинге и «бабочке», стал делать пассы руками, призывая к тишине, а когда немного поутихло, заулыбался и заговорил весело и громко, тщательно выговаривая слова:

– Здравствуйте, дорогие гниловчане!

В зале пронесся гул недовольства, послышались отдельные выкрики. Лысый сообразил, что промахнулся с обращением, и быстро поправился:

– Уважаемые станичники!..

– Вот то-то! – крикнул кто-то.

– Уважаемые станичники! – повторил ведущий. – От имени агитбригады «Нет у революции конца» позвольте мне приветствовать вас, тружеников…

Лысый опять запнулся, не сообразив, как величать собравшихся: в станице были и рыбаки, и крестьяне, и рабочие цементного завода.

– Тружеников трудового фронта! – кое-как выкрутился конферансье. – Мы очень рады посетить вашу станицу и выступать в таком замечательном Дворце культуры!

Он обвел рукой свежеоштукатуренные стены, от которых, если принюхаться вблизи, еще пахло копченой рыбой.

– Сегодня вы познакомитесь с лучшими артистами Ростова, которые очень волнуются и надеются, что вы их поддержите своими аплодисментами.

С улыбкой до ушей, лысый похлопал в ладоши, и кое-кто его действительно поддержал. Затем он спрятался за бордовый плюш, который тут же стал раздвигаться. Зрителям предстал пионерский хор, который дружно грянул под баян:

«Эх, хорошо в стране советской жить! Эх, хорошо в стране любимой быть!..»

Пионеры спели еще про орленка, замученного врагами, про партию-рулевого и, получив свою порцию аплодисментов, спрятались за кулисами.

– Я ж говорила, что не артисты, а детишки несмышленые, – прошипела Нюська на ухо подруге. – Сорвала ты меня, а я стирку наставила…

Но после хора неожиданно мужик с баяном стал аккомпанировать молодой солистке, которая вполне прилично спела пару «русских-народных» песен. Зал остался доволен и даже простил агитбригаде арию из какой-то оперы, которую исполнила тучная тетка под аккомпанемент того же баяниста. Потом две молодухи бегали по сцене в одних купальниках, размахивая развевающимися лентами и принимая завлекательные позы, так что мужики совсем отбили себе ладони. Потом выступили фокусник и жонглер.

Когда публика разогрелась, снова вышел лысый в «бабочке». Теперь он не веселился и не улыбался, напротив – был строг и официален.

– А сейчас перед вами выступит заведующий отделом обкома КПСС товарищ Бузякин Петр Васильевич! – со значением произнес он. И добавил почти приказным тоном: – Попрошу встретить Петра Васильевича аплодисментами!

Зал вяло захлопал. Лысый с помощником вынесли трибуну, на сцену уверенным шагом вышел худощавый мужчина в строгом темном костюме, галстуке и с пачкой листов в руке. Черные волосы были тщательно уложены и блестели, будто он только что вымыл голову. Все догадались, что это большой начальник, и даже шуметь перестали. Мужчина подошел к трибуне, разложил свои листки и начал рассказывать о революционной борьбе на Дону и заметном вкладе жителей Нижне-Гниловской в дело разгрома «белобандитов».