Ищейка - Вирджиния Бокер

– Проходи. Садись.

Я иду через огромную спальню. Она вся убрана оттенками красного: красный ковер, красные стены, красные покрывала на кровати. И даже свечи красные – их огни ритмично подмигивают со стен. Такое ощущение, будто я внутри бьющегося сердца.

Устраиваюсь в кресле. Сидящий рядом Николас выглядит еще хуже, чем накануне. Кожа посерела, седина гуще, чем вчера вечером, и даже темные глаза кажутся серыми. Секунду он просто смотрит на меня.

– Хотел бы потолковать с тобой о событиях этой ночи, – говорит он наконец.

– Годится. – Я перевожу дыхание. – Каких конкретно?

– Про появление Калеба и его спутников.

– Ты хочешь спросить, как они нас нашли?

Он кивает:

– Как они нас нашли, откуда узнали, что мы там. Они пришли не наугад, это не было случайностью. Они знали нужное место с точностью до деревни, знали время с точностью до часа. Как ты думаешь, откуда они знали?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – Но создается такое впечатление, что Блэквелл знает все. Откуда – непонятно. Этому может быть и простое объяснение, вроде шпиона, и сложное, вроде магии.

– Сложное, вроде магии, – повторяет Николас. – Тебе не приходило в голову, как это странно: что инквизитор – точнее, бывший инквизитор, – человек, посвятивший жизнь искоренению магии и наказанию ее адептов, сам ее использует?

– Блэквелл не пользуется магией, – говорю я. – Он… использует практикующих ее – в тех случаях, когда это необходимо для его целей.

– Мне трудно увидеть разницу.

– Разница велика. Блэквеллу пришлось использовать магию, чтобы обучать нас. Закалять. Нам приходится изучать магию, чтобы знать, как с ней бороться. Иначе он не смог бы нас подготовить – это словно обучать солдат, не давая им оружия.

Я повторяю ответы Калеба на эти самые вопросы – да, время от времени я их задавала. Но Николас только качает головой.

– То, что ты описываешь, пережитое тобой, это не просто заклинания или обычные чары. Сила, необходимая для такого, могла бы соперничать с моей. Но отсутствие всяких моральных барьеров… такие твари…

– Блэквелл их называл гибридами. Калеб – химерами. Я их в шутку называла василисками – по названию одного блюда, которое когда-то готовила на кухне.

Он кивает:

– Но создавать живые существа, подобные этим, – не шутка. Это сложная магия, очень трудоемкая, осваиваемая в течение многих лет практики, проб и ошибок. Далеко не каждый способен на такое. Как он подчинил магию такой силы?

Я не могу не признать, что никогда не задумывалась, как именно Блэквелл все это проделывал. Тем более что он вряд ли стал бы отвечать на мои вопросы. Он все проворачивал втайне, за закрытыми дверями и ставнями. Например, того, кто ставил на меня стигму, я даже не видела. Хотя в то время меня это не интересовало.

– Калеб говорил, что он использовал кого-то из пойманных нами колдунов, – говорю я. – Их было много, тех, кого мы арестовывали, но на кострах я их не видела.

– Почему же он тебя преследует?

– В каком смысле? – отвечаю я вопросом. – Ты сам знаешь почему.

Он отмахивается от моей непонятливости:

– Почему он с таким жаром взялся разыскивать тебя? Я, например, куда более крупная дичь, чем шестнадцатилетняя девочка. Зачем он дал себе труд выдвигать против тебя такие страшные обвинения? Ты искренне веришь, что он считает тебя ведьмой? Шпионкой? Изменницей?

– Мне он сказал, что я – помеха.

– Возможно, он говорил правду. По крайней мере, как он эту правду понимает. Точнее, как она была предвидена.

– О чем ты?

– О скрижали.

Я морщу лоб:

– Хочешь сказать, Блэквелл велел арестовать меня, зная, что я могу найти эту скрижаль?

– Да.

Я мотаю головой:

– Не вижу, каким образом он мог об этом узнать.

– Не видишь? Ты сама сказала, что Блэквелл использовал магию по мере необходимости. Если так, не мог ли он воспользоваться услугами ясновидца?

Я мотаю головой, но он продолжает:

– Это объясняет, как он отыскал нас у Веды, как узнал, что ты там. Может быть, ты встречала ясновидца у него в покоях, но приняла за обычного слугу. Может быть, это был ребенок?

Я вспоминаю ту ночь, когда Ричард отвел меня к Блэквеллу, – и мальчишку, прошмыгнувшего по коридору. Лет пяти, ровесника Веды.

Подняв глаза, вижу, что Николас на меня смотрит. И утвердительно кивает.

– Ну, допустим, есть у него ясновидец, – говорю я. – Это ничего не значит.

Николас набирает воздуху, будто слова – вес, который ему необходимо поднять.

– Элизабет, я давно слежу за Блэквеллом. Я видел, как из герцога, брата короля, он сделался лордом-протектором, фактически королем. А если бы и Малькольм тогда умер от чумы, то Блэквелл стал бы королем. Сомневаюсь, чтобы он хоть один день в году не сожалел об этом.

Тут я не могу не согласиться. Малькольм всегда знал, что Блэквелл его ненавидит, но не понимал почему. А у меня не хватало духу ему сказать: потому что его дядя желает его смерти.

– У Блэквелла за каждой переменой обычно следует перемена еще более крутая. Умирает король – герцог становится протектором. Принц становится королем – протектор превращается в инквизитора. Сейчас он передал этот титул твоему другу Калебу. Не думаешь же ты, что Блэквелла удовлетворит возвращение к прежнему титулу?

Я от неожиданности делаю резкий вдох.

– Ты считаешь, он намерен стать королем?

– Я думаю, что ставки очень высоки, – кивает Николас. – Стать королем или кем-то побольше короля.

Кем-то побольше короля. У меня холодок пробегает по хребту от таких слов.

– Каков бы ни был его план, но для его выполнения Блэквеллу нужно убрать с дороги меня, – продолжает Николас. – Он узнал, что ты можешь этому помешать, и был вынужден срочно действовать. Я думаю, поэтому он сейчас на тебя охотится. Поэтому, я думаю, он и проклял меня.

– Поэтому приказал тебя проклясть, ты хочешь сказать.

– Нет, я хочу сказать, что меня проклял он.

Эти слова повисают в воздухе, пикируя на меня и кружась, словно крылатые рептилии Блэквелла, и наконец доходят до меня, втыкаясь, как стальные перья: твердые, острые, пронзающие насквозь.

– Тебя проклял он, – повторяю я. Николас кивает. – Значит, ты думаешь… думаешь, что…

Я не могу закончить фразу, он договаривает за меня:

– Блэквелл – колдун.

Он не успевает закрыть рот, как я уже на ногах.

– Нет! – кричу я. – Нет, нет, нет! – Трясу головой так, что она начинает болеть. – Блэквелл – не колдун, нет! Это смешно, это невозможно! Это глупость!

– Он учил вас с помощью магии. Стигмы дал вам с помощью магии. Создавал предметы и странных существ с помощью магии – а значит, он сам умеет творить магию.

Николас перечисляет улики, как юрист перед судьей.

– Он этого не делал! – запальчиво кричу я. – Это другие колдуны! Которых мы ловили, но не сжигали. Это они, а не он.

Я хватаюсь за этот призрак возможности, как за маленький камешек, чтобы не упасть со скальной стены.

– Нет, – отвечает Николас голосом тихим, но твердым. – Нет. Я тебе уже говорил: все колдуны или ведьмы, кто был на это способен, сейчас мертвы. И я сам был свидетелем смерти каждого из них.

– Это неправда, неправда, неправда! – захлебываюсь я.

– Вся его жизнь – ложь, – говорит Николас почти сочувственно. – Ему пришлось хорошо выучиться лгать, молодому колдуну, живущему в доме охранителей. Иначе они бы в лучшем случае прогнали его, а в худшем… понятно. Мы же знаем, как они поступают с колдунами и ведьмами?

Я все трясу головой.

– К тому времени, когда его брат стал королем, когда он открыл дверь для возможного примирения охранителей с реформистами, Блэквелл уже сделал свой выбор. Ему было мало обрести наконец возможность использовать свою силу: он хотел с ее помощью править. Заполучить власть после восемнадцати лет уступок и скрытности. Наверное, поэтому он и запустил чуму: убить короля, убить Малькольма, присвоить себе трон.

Земля уходит из-под ног, все плывет. Камешек вылетает из стены, я падаю с обрыва, лечу навстречу жесткой земле и еще более жесткой правде: чуму запустил Блэквелл. Это он убил моих родителей. Блэквелл – колдун.

Я ухожу спиной в бархат кресла, охватываю голову руками. Не знаю, сколько времени я так сижу в красной, пульсирующей, как сердце, комнате. Может быть, минуты, может быть, часы.

– Что мне делать? – спрашиваю я наконец.

Нет смысла говорить, что я не могу найти скрижаль, что у меня и без того бед полно, что помогать ему – накликать на себя еще худшие беды. Хуже уже ничего не может быть.

Николас кивает:

– Прежде всего – и это очень важно – пусть никто не знает, что ты ищейка. Что Джорджу это известно, я знаю. Но остальным – ни-ни.

– Узна́ют ведь, – говорю я, нахмурившись. – Если меня ранят и рана заживет, или если начнется драка… очень трудно будет скрыть мою суть.

– Тем больше ты должна постараться сохранить эту тайну, – говорит он. – Не вступай в драки и не получай ран. – Пауза. – Я уже им сказал, что ты ведьма.