В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

безбожников? Испугались и бывшие феодалы: революция не временный катаклизм, она развивается, одолевая сопротивление врагов и авантюризм отдельных ее вождей. В один день рухнула надежда на закордонные силы: по просьбе правительства в Афганистан вступили советские войска. Это был ограниченный контингент, однако его появление заставило убраться с афганской территории отряды других иностранных войск, которые в смутное время аминовщины тайно заняли пограничные районы. Всякая интервенция стала невозможной — с русскими не шутят, — но от этого контрреволюция еще яростнее заскрежетала зубами. Кара-хан получил из Пешавара радиоприказ: поднимать в провинции мятеж.

К тому времени люди Кара-хана постарались вызвать в кишлаках голод, всячески направляя злобу населения против власти, и он рассчитывал сразу поставить под ружье тысячное войско. В горах это немалая сила. Разгром советского тылового лагеря с кровавой резней должен был показать силу повстанцев, а заодно посеять вражду между пришельцами и населением, плеснуть в костер мятежа целое море горючего. Все продумал Кара-хан, следуя советам закордонных покровителей, но аллаха на свою сторону не склонил...

Эти проклятые, вечно загадочные шурави — советские, — поставив свои палаточные городки на бесплодном камне и песках — чтобы не нанести даже малого ущерба полям и пастбищам, — протянули голодным горцам свой хлеб, и весть о нем пролетела по кишлакам с быстротой радиоволны. Эти безбожники, «красные дьяволы», взяли под охрану мечети, не оскорбили ни одного имама, ни единым жестом не вмешались в дела верующих.

Ни тысячи, ни полтысячи повстанцев Кара-хан не собрал. В его личном отряде числилось триста человек, на место сбора явилась неполная сотня: лишь бывшие помещики, ростовщики, торговцы, купленные и запуганные люди да те, кто соблазнился обещанными деньгами и возможностью грабежей. Кучарцев он заставил силой участвовать в нападении, но неурочный выстрел Самада сорвал операцию.

Кара-хан в ярости обозвал односельчан изменниками ислама, предателями родины, которых ждет кровавая расплата на земле и ад за гробом, если поголовно не вступят в его войско; горцы лишь угрюмо косились на короткие автоматы в руках его телохранителей и молчали. С ним ушли трое и Одноглазый, остальные возвратились в свои дома — напрасно пугал их возмездием со стороны властей и русских. Не поверили. Ему хотелось расстрелять всех, но нельзя с этого начинать «святое дело».

На базе его уже поджидал Ахматиар с пятнадцатью «воинами ислама»; другие начальники отрядов приводили и того меньше. Едва набралось полторы сотни к исходу следующего дня.

— С такой «армией» надо не воевать, а прятаться, — мрачно заметил Ахматиар.

— Мы будем делать то и другое: басмачить.

— Нас и так зовут душманами.

— Пусть. Провинцию мы будем держать за горло если не силой, то страхом.

Долго отсиживались в убежище, дожидаясь ухода войск. Пешавар не отвечал на запросы радиста, видно, место для связи оказалось неподходящим: вокруг поднимались мрачные громады гор. Многие «воины ислама» с тоской поглядывали в долины. А что будет, когда придет время сева? Надо как можно скорее обагрить их руки кровью, чтобы забыли дорогу в свои аулы и кишлаки, как забыл ее Одноглазый, застреливший кучарского старшину. Если его помилует правительство, не помилуют сыновья Самада: над могилой Самада теперь стоит красный флажок — клятва кровной мести.

Кара-хан разделил отряд на три части, каждой указал свой путь движения долинами и ущельями к одной из дальних баз. В рейд выступили одновременно, шли днем горными тропами, ночью, спускаясь, врывались в селения. Списки членов партии, учителей, милиционеров, старшин, рьяно служивших революции, были составлены заранее. При свете пылающей школы или жилого дома вешали и расстреливали, бросали в огонь книги, а с ними — тех, кто оказывал сопротивление. Для каждой новой казни Кара-хан назначал новых палачей, постепенно пачкая кровью всех приспешников.

Движение небольшой банды по разным маршрутам создало впечатление, будто провинция оказалась в руках душманов. Но идти стало опасно: днем над горами кружили самолеты и вертолеты. В одном из кишлаков отряд встретили яростным винтовочным огнем, несколько нападающих были убиты. Здесь не могло быть солдат, — значит, отряды самообороны вовсе не выдумка и самообман властей, как считал Кара-хан? Пришлось отступить, и его это сильно встревожило: голодранцы, бледнеющие при имени Кара-хава, могут осмелеть, почувствовать свою силу, и тогда с ними целой армией не справиться. Он поклялся вырезать кишлак до последнего младенца, только надо застать его врасплох, когда там не ждут нападения.

Клятва оказалась роковой для отряда. Днем на подходе к кишлаку их обнаружил армейский вертолет и огнем пушек загнал в теснину, с другой стороны запертую отвесной стеной. То, что они в ловушке, знал один Кара-хан, у него имелась карта. Он понял: конец. За вертолетом наверняка появятся солдаты или отряд царандоя, а прорываться из теснины открытым склоном под скорострельными пушками и пулеметами дьявольской летающей машины равносильно самоубийству.

Вертолет упорно кружил над тесниной, где под скалами прятались басмачи, сдерживая хранящих коней, и Кара-хану хотелось завыть от волчьей тоски. Но волк, попавший в капкан, перегрызает лапу и спасает жизнь, а чем Кара-хан хуже волка? Его лапа — отряд, зажатый капканом теснины, — так пусть же пропадет одна лапа! Он высмотрел нишу в стене ущелья на высоте в два человеческих роста. Там не скроешь отряда, но два человека скрыться могут, если внимание солдат сосредоточится на остальных. Кара-хан крикнул помощнику, чтобы уводил отряд в глубину теснины, которая прорезает хребет.

— Я хочу своими глазами увидеть, много ли солдат нас преследует. Может быть, мы устроим засаду. Одноглавый останется со мной, мы скоро вас догоним.

Перепуганный басмач послушно погнал коня в ущелье, за ним помчался отряд. Вертолетчики приметили его движение, гул машины стал отдаляться, короткой очередью ахнула бортовая пушка. Кара-хан подъехал к нише, встал на седло, забросил на уступ автомат и сумку с едой и патронами, крикнул Одноглазому:

— Давай твое оружие!

Потом легко взобрался на выступ, спустил вниз пояс.

— Прогони лошадей, чтобы они нас не выдали!

Ниша была тесной, они легли, плотно прижимаясь друг к другу, чувствуя сквозь одежду ледяное тело горы, замирая от каждого звука. Они слышали, как выл бронетранспортер, пробираясь по каменистому дну теснины, стук сапог, приглушенные короткие команды. Потом долго ждали стрельбы, но ее не было. От неловкого положения на жестком ложе тела их одеревенели, однако оба готовы были так лежать до самой смерти — лишь бы она отдалилась.

Где-то стороной пролетел вертолет, потом послышался бронетранспортер, застучали по камню конские копыта, донеслись молодые возбужденные голоса, и Кара-хану стало ясно: загнанные в тупик, душманы