В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

вместе с землей и долговыми расписками уходит феодальная власть. Пройдет год, другой, крестьяне почувствуют себя хозяевами земли — кто тогда станет кланяться Кара-хану? Он съездил в Кабул, поосмотрелся там, и ему совсем стало страшно. Он частями изъял свои вклады из кабульского банка, с помощью друзей большую часть денег превратил в доллары, фунты стерлингов и пакистанские рупии, иностранную валюту переправил за границу, афгани хорошо спрятал вблизи родового кишлака. В доме оставил только тех слуг, в кровь которых въелась собачья преданность господину, которые не могли жить иначе, как рабами хозяина. Он удвоил им плату, справил хорошую одежду, дал деньги, чтобы купили себе надежные винтовки с запасом патронов. Бывая на джирге, старался помалкивать, примечая тех из вчерашних кабальников-голодранцев, кто, осмелев после Апреля, слишком громко поднимал голос в совете. Его люди теперь тайком приходили то к одному, то к другому дехканину, заводили разговор о старых долгах: «Вспомни, одноглазый Сулейман, что сделал для тебя хозяин, наш благородный Кара-хан! Когда ты убил в драке кочевника-кучи, потравившего посевы, тебя хотели посадить в тюрьму, хотя сам ты лишился не только хлеба, но и глаза. Кто спрятал тебя в горах, а потом уладил дело с жандармами и внес плату за кровь тому племени, из которого был убитый? Наш благородный господин... А ты, Самад, разве забыл, кто в год большой бескормицы разрешал тебе пасти своих коз на горных лугах, чтобы они не пали, кто дал тебе пшеницу и кукурузу, чтобы не умерли твои дети? Он же, наш великодушный господин Кара-хан. Почему же теперь, когда пришли для него трудные времена, вы оба не хотите вернуть ему даже задолженность?» И Сулейману и Самаду хотелось крикнуть, что они, с тех пор как помнят себя, гнули спину на Кара-хана, что за арендованную землю отдавали ему четыре меры зерна из пяти собранных, доставляли корма для его лошадей и скота с высокогорных лугов на собственном горбу, кирками долбили камень, проводя воду на его поля, построили ему новый большой дом в кишлаке, и все-таки каждый год долги их росли. Но крикнуть они боялись: за вкрадчивыми словами гостя, за медоточивой улыбкой проглядывал волчий оскал. Извечный страх перед феодалом душил за горло, и оба соглашались вернуть старые долги, только пусть Кара-хан подождет годок-другой. У них теперь достаточно земли, но необходимо время, чтобы на ней что-то выросло. Гость ласково усмехался, обнажая белые зубы: «Вы теперь богаты, вы можете ждать, а господин наш беден, он ждать не может». — «Разве Кара-хай умирает от голода?» — «Он нуждается в деньгах, потому что собирается в дальнюю дорогу». «Но у нас нет ничего!» — отчаивались дехкане. И снова в ответ — волчья усмешка: «У вас есть языки, руки и ноги, есть целых три глаза на двоих. Ведь завтра вы собираетесь отвезти скупщику шерсть и овечьи шкуры». Дехкане опускали головы — все-то он знает, проклятый, значит, придется отдавать скудную выручку, на которую было столько надежд!.. А гость как бы утешал: «Вы можете пойти на базар и незаметно разбросать там эти листовки. Вы должны всем встречным говорить, что в Кабуле закрывают мечети, изгоняют суннитских священников, что наших детей насильно гонят в школы, где их отлучают от истинной веры и учат безбожию, а во многих городах с женщин силой срывают чадры». «Мы ничего такого не слышали», — удивлялись тот и другой. «Теперь услышали. Вести в горах ползут медленно, а правительственные комиссары и члены партии нарочно скрывают правду. Вы, правоверные мусульмане, обязаны перед аллахом и нашим господином говорить эту правду людям».

В конце концов оба соглашались исполнить волю Кара-хана и влипали в его паучью сеть, которая постепенно простиралась на все окрестные кишлаки. Лишь немногие воспротивились приказам Кара-хана платить по старым счетам, и один из них на джирге в его отсутствие назвал бывшего помещика оборотнем. Это он-де распространяет враждебные правительству слухи и листовки, это его люди ограбили и сожгли в провинции государственный склад зерна, созданный для сохранения семян и оказания помощи беднякам, это они разрушают плотины, ломают государственную технику, избивают тех, кто решил вступить в Народно-демократическую партию и Демократический союз молодежи. Кара-хана арестовали, но через две недели выпустили. Улик не было: во время акций, следуя совету Билла, Кара-хан старался быть подальше от тех мест, где по его приказу жгли, стреляли, травили, избивали и ломали. К тому же командовал местной жандармерией его племянник, хотя и не состоявший в тайной организации Кара-хана, но всегда готовый помочь ему при нужде — ведь это Кара-хан дал племяннику деньги на покупку красивой и образованной жены. Такие жены дорого стоят.

Выйдя на свободу и вернувшись в свой кишлак, Кара-хан сразу приметил, что многие стали кланяться ему с прежним подобострастием. Нет, одними декретами и митингами вековых порядков не отменишь, нужна сила, а еще неизвестно, у кого ее больше — у феодалов или нового правительства? Кара-хан ведь не один готовил могилу Апрельской революции. Уже по всей стране орудовали банды басмачей, в большинстве возглавляемые муллами, которые в штыки встретили Апрель.

У Кара-хана наладились связи с Пешаваром, поступали деньги и листовки; с одним из кочевых племен, к вождю которого Кара-хан писал в Исламабаде, пришла из Пакистана первая партия автоматических винтовок, с нею — ящики патронов, гранаты, противотанковые мины. Обирая крестьян, Кара-хан уже создал в горных тайниках несколько складов продовольствия и одежды, теперь туда было отправлено оружие, кроме мин и газовых гранат. Мины он намеревался скоро использовать на ближнем шоссе, гранаты его люди должны были бросить в толпы демонстрантов в Кабуле и провинциальном центре в день годовщины Апреля. Этот газ вызывал нестерпимую резь в глазах и жжение в горле; люди, вдохнув его, безумеют, и Кара-хан надеялся несколькими гранатами сорвать праздник, показать населению, что даже и в многотысячных колоннах выражать свою поддержку революции небезопасно.

Ахматиар оказался толковым помощником и опытным конспиратором. Через него шла связь с Пешаваром, он неутомимо сколачивал в окрестных селениях тайные боевые группы, брал на учет оружие, имеющееся у горцев, самолично учил диверсантов обращению с минами. Это его диверсии в дни ареста Кара-хана убедили жандармов, что схвачен не тот человек.

Если начальника штаба Кара-хану дали заграничные покровители, то политического помощника он решил найти себе сам. Выбор его пал на муллу провинциальной мечети, проповеди которого пользовались широкой славой. Мулла учился в Кабуле и Багдаде, побывал в Мекке; был нейтралом — тем важнее казалось привлечь его на свою сторону. Однажды