Покаяние - Геннадий Гусаченко

И тому, как муравей, проблуждав день по усыпанной листьями и ветками лесной чаще, находит свой муравейник.

И синхронным поворотам косяка сельди в морских глубинах.

И возвращению птиц на родной Север из Африки.

Ещё многое, недоступное человеческому пониманию, объясняют они словом «инстинкт». Легко и просто утверждать: «Это аксиома, не требующая доказательств».

Нет, уважаемые учёные мужи! Ваша притирка ушей неучёным годится для объяснения безусловных рефлексов: пищевых, оборонительных, половых и других. Наступил пару раз у печки на кочергу — в другой раз ладошкой лоб прикроешь.

Врождённые акты поведения организма, возникающие в ответ на внутренние раздражения, не могут пролить свет на почти сознательное побуждение лягушки упрямо разворачиваться в сторону далёкого и невидимого ей леса. Казалось бы, какая ей разница?! Обратно на болото плыть километров пять или столько же в хвойный лес?

Я мешаю ей веслом, препятствую продвижению — она упрямо разворачивается: ну, надо ей в лес, хоть ты тресни! Не хочет она опять туда, где нет теперь осоковых кочек, с которых было так удобно ловить комаров, туда, где разлившийся широко полноводный и спокойный Вах стал похож на штилевое море.

Не поймёшь, течёт река или на месте стоит. Но завяжи голопузой «красавице» её бессмысленно выпученные глаза, и она поплывёт к нужному ей берегу. А я с открытыми заблужусь.

Приходится признать: болотная тварь лучше разбирается в навигации. Господь Бог, создавая лягушку, наделил её бесценным даром получать информацию на расстоянии и обрабатывать её непостижимым человеческому сознанию образом. Обладай люди такими способностями — не понадобились бы им сотовые телефоны, гирокомпасы, компьютеры, спутниковые навигаторы и прочие приблуды современной науки и техники. И то было мудрое решение Господа. Быть может, когда–нибудь позволит Он человеку понимать язык меньших своих братьев, сделает доступным то, что чувствуют и ощущают они, как определяют свой путь. Пока же без тех приборов и в непроглядной ночи, пасмурной и беззвёздной, я не найду в темноте ориентир в нужное место. Получается, глупая лягушка в этом смысле умнее меня, считающего себя совершенным созданием.

Вот до чего додумаешься, маявшись бездельем на маленьком плоту и борясь со сном!

Спать нельзя!

Заснуть — значит, наскочить на препятствие, оказаться в холодной воде, а поскольку лягушачьего опыта в переплывании рек мне явно не достаёт, то лучше крепиться и бодрствовать. Продолжать в дневнике записи наблюдений, впечатлений плавания по Оби и воспоминаний о пережитом. Например, о том незабываемом дне, когда я неожиданно для себя оказался в команде китобойного судна «Робкий». Есть такая страничка в моей автобиографии.

Так и назову её:

В команде «Робкого»

Ноябрьским мглистым утром, сырым и ветреным, я слонялся по причалам бухты Диомид, пытаясь устроиться матросом на промысловое судно. Какой–никакой опыт работы в Дальневосточном пароходстве имелся. Уйти в рыбацкую путину, чтобы вновь полной грудью вдохнуть воздух моря, оказалось делом не простым. Уверяю вас: поступить в университет при диком конкурсе среди «блатных» легче, чем подняться на палубу сейнера в качестве полноправного члена его команды. Но не все бьются в отделах кадров за рабочее место на судне, подобно мне, ради романтических побуждений. Деньги, хорошие путинные деньги, полученные за год–полтора тяжелейшего труда вдали от родных берегов, проживание бездомного моряка в каюте, бесплатное питание на судне — вот главная причина длинных очередей в отделе кадров «Приморрыбпром», в конторах «Сахалинрыбпром», «Востокрыбхолодфлот», в управлениях активного морского рыболовства, китобойных и крабовых флотилий.

У морской братии свои понятия элитности судов и плавания на них.

Моряков Дальневосточного морского пароходства за их склонность трясти на барахолке шмутьём, купленным за границей, называют «торгашами». Научно–исследовательские суда управлений «Турниф» и «Тинро» — «научники». Танкеры — перевозчики нефтепродуктов — за опасность от малейшей искры взлететь на воздух слывут «гробами». Промысловые рыбодобывающие суда — «рыбаки». Есть ещё «спасатели», «ледоколы», «гидрографы». Моряки прибрежного плавания, не имеющие виз и не ходящие в «загранку» — «каботажники». Суда «Портофлота» — буксиры, плавкраны, земснаряды, водолазные катера, морские трамваи — «портовики» — на низшей ступени в «табели о рангах». Толкутся по заливам и бухтам. Их работники, свободные от вахты, ночуют дома, получают мало.

Вершина иерархии — китобои, зверобои и краболовы. И если первых двух на гребень морской славы манит жажда денег, то краболовные плавбазы привлекают мужчин огромным числом женщин. Около пятисот и более молоденьких искательниц удачи на каждом краболовном судне раз в десять превышают численность команды плавсостава и ловцов краба. Есть где разгуляться любителям слабого пола!

Припорошённые первым снежком поскрипывают канатами низкобортные зверобойные шхуны. С завистью смотрел я как готовятся к выходу на промысел их экипажи. Загружают продовольствие, снаряжение, оружие и боеприпасы.

Скоро выйдут охотники на льды Охотского моря с карабинами и острыми ножами. Загремят выстрелы, обагрится чистый снег кровью морских котиков, и трюмы шхун наполнятся засоленными дорогими шкурами этих зверей, обладающих на своё несчастье очень красивым мехом.

Всё, как в любимом романе Джека Лондона «Морской волк». С одной лишь разницей: шхуны не парусные, и капитаны на них не «волки».

Я обошёл их все, получая везде один ответ: «Матросы? Не требуются…».

Подняв воротник, я уныло брёл по загромождённому ящиками пирсу, раздумывая куда податься. Может, опять к «торгашам», в пароходство?

Хотелось есть, а в кармане ни гроша. Из комнатушки общежития выперли после увольнения из ДВНЦ и теперь появилась проблема ночлега.

С последней надеждой стать зверобоем я остановился возле шхуны «Лахтак», окликнул проходившего мимо моряка в меховой куртке, в сапогах с высокими голенищами, в мятой фуражке — «мице» и с поблекшим «крабом» на ней. Из–под клетчатого шарфа виднелся вязаный светло–коричневый свитер. Несмотря на отсутствие лоска, присущего комсоставу «торгашей», я интуитивно почувствовал в нём капитана: строгий, взыскивающий взгляд внимательных, пытливых глаз уверенного в себе сильного, волевого человека.

— Товарищ…

— Капитан «Лахтака» Тихомиров. Слушаю вас…

Он пристально посмотрел на моё элегантное пальто, на модную шляпу и галстук, на блестящие туфли, прикидывая изысканный вид незнакомца к его образованию, должности, морскому опыту. Не найдя в моём облике ничего такого, что соответствовало понятию «просоленный мариман», капитан зверобойной шхуны взялся за леер трапа с намерением уйти. Задержал ногу на ступеньке и опередил мой вопрос: