Покаяние - Геннадий Гусаченко

Порт Хакодате в южной части острова Хоккайдо.

Два иероглифа: Хако — коробка и дате (от дару — находить). Схоже с нашим приморским городом Находка. Хоккайдо — три иероглифа: хоку — север, кай — море, до — остров. Население Хакодате около трёхсот тысяч человек. Здесь университет, Центр морского рыболовства, предприятия нефтеперерабатывающей, судоремонтной, судостроительной, химической, лесопильной, деревообрабатывающей, рыбоконсервной промышленности.

Японский докер рассказывал нам, что планируется соединить Хоккайдо с островом Хонсю подводным тоннелем.

В составе группы моряков, руководимой первым помощником капитана, мы побывали в заповеднике Окума с большим заросшим озером и потухшим вулканом Комагатакэ.

Посетили храм русской православной церкви, построенной в конце девятнадцатого века на склоне высокой горы.

Осмотрели стены и башни старинной крепости Горёкаку.

Прогулялись по окраинам и паркам города, где много горячих минеральных источников.

И, разумеется, не миновали киосков и магазинов — главной цели экскурсии.

Наши знания разговорного языка способствовали покупке шариковых авторучек, дешёвых сувениров, настенных календарей, блескучих галстуков и носков, плавок, женских приколок и сеточек для сохранения причёсок, зажигалок–пистолетиков, брелков и прочих не дорогих вещиц. На большее у нас не было денег.

В больших японских магазинах первый этаж занят игрушками. Своеобразный детский сад. Заходит мамаша, оставляет капризное чадо на попечение продавцов и спокойно отправляется на эскалатор шастать по отделам. Дитё тотчас хватает любую игрушку и делает с ней, что хочет. Я наблюдал, как один мальчуган находил забаву в том, что, сидя на полу, бил об него игрушкой–грузовиком. Колёса от машинки отлетали, малыш хохотал и требовал другую. Девушка–продавец со стандартной улыбкой молча бросала в коробку поломанную игрушку и взамен подносила другую. И ничего. Это у них в порядке вещей.

Зато я опарафинился. Долго перебирал стопку свитеров, примеривал, прикидывал на себя, вертясь у зеркала, разглядывал этикетки и ложил на место.

Продавец–японец, терпеливо наблюдавший за мной, увидел, что выхожу без покупки и встал в проходе. Вежливо раскланиваясь и в улыбке обнажая безобразно торчащие зубы, безошибочно определил в покупателе русского моряка.

— Господин что–то искать? Могу помогай… Какой одежда господин искать?

Мне стыдно признаться, что денег нет, а роюсь в вещах просто так, из интереса. Практичным японцам такое не понять: смотришь, значит, конкретно ищешь нужную вещь и покупаешь.

Я нашёл выход из положения:

— У вас такого нет. Мне нужен свитер пуховый, чисто белый и с голубыми оленями на груди: один так, а другой вот так, — объяснил я ему на смеси японского, английского и русского, помогая жестами. Например, пух я показал, дунув перед собой, как дуют на пушинки. И для наглядности растопырил пальцы влево и вправо, изображая ими оленьи рога.

— Аната ва фунэ Орудзоникидзэ–мару–дэ ирассяимасита ка. Со дэс нэ, — спросил дотошный продавец, не желая смириться с тем, что покупатель не нашёл в его магазине нужную вещь. («Вы судном Орджоникидзе прибыли? Не так ли?».)

— Хай, со дэс. (Да, так), — смущённо ответил я.

— Сумимасэн, о-намаэ ва нан то оссяимас ка, — ощерился зубатой улыбкой японец. (Извините, как ваша фамилия?).

Чтобы поскорее отвязаться, назвал фамилию. Японец что–то начирикал в блокноте, и я поспешил убраться. Да не тут–то было! Вечером в порт прикатила «Тоёта». Из неё вылез всё тот же назойливый японец с красивой коробкой в руках. Как назло, я оказался вахтенным матросом у трапа.

— Ком бан ва! (Добрый вечер!), — поприветствовал он меня как старого знакомого. — Гусаитенко–сан! Корэ ва аната–но моно дэс. Кайтэ кудасай! Поджалиста! (Господин Гусаченко. Это ваша вещь. Покупайте!). И профессионально–привычным жестом раскрыл коробку:

— Доодзо! Тотэмо уцукусий моно дэс! Кайтэ кудасай! Ватаситачи ва коно моно-о росиадзин–ни ооку симасита. Гусаитенко–сан! Аната–но канэ ва кудасай…(Пожалуйста! Очень красивая вещь! Покупайте. Мы таких вещей для русских много сделали. Ваши деньги, господин Гусаченко…).

Японец развернул свитер перед моими изумлёнными глазами. Белоснежный свитер, пара голубых оленей скачут на груди. И снежинки–звёздочки серебрятся над ними. Супер–свитер. Загляденье! Глаз не оторвать. Показаться в таком в «Золотом роге» — все умрут от зависти. Шикарный свитер, с отворотом. Лёгкий, тёплый, из настоящего пуха, с лавсановой ниткой для прочности. Не носить, а повесить в каюте на переборку вместо картины и любоваться. Вот какой свитер привёз японец. Одна беда: чем платить?

— Моно ва амари ёросий дэс… Сицурэй дэс га, каимасэн, — ответил я, с сожалением возвращая свитер японцу. (Вещь слишком хорошая… Простите, но купить не могу). — Канэ-о … (деньги). В волнении я забыл как сказать «не имею» и заменил словом «не мочь, не в состоянии». Канэ-о дэкимасен…(деньги не в состоянии). В доказательство я вывернул пустые карманы.

Когда до японца дошёл смысл сказанного, его узкие глаза стали шире, улыбка с корявыми зубами сползла с лица.

— Гусаитенко–сан! Ваша капитана такаку кау. (Дорого платить) Вы заказывай… Мы делай. Не карашо. Оченна не карашо. Наша вызывай полиция.

Мимо старпом проходил. Всё сразу понял. По–японски немного говорил.

— Не надо полицию. О-канэ ва каимасё. (Деньги заплатим), — успокоил он японца. — Орудзоникидзе–мару–ни ёку ирассяимасита. (Добро пожаловать на судно «Орджоникидзе»).

Там из сейфа капитана Асатиани во избежание международного скандала, нужная сумма йен переложилась в портмоне настойчивого продавца, а я неожиданно для себя стал обладателем дорогого свитера. Покупатели — судовые барыги тотчас пристали: «Продай!», но я не уступил, решил рассчитаться своими силами.

Всё лето потом работал за этот свитер.

А японцы, им что? У русских мода на такие свитера? Нет проблем! На компьютере оленей нарисовали, на электронном станке–автомате нитки пуховые зарядили: одну белую, другую синию. К вечеру в магазине кипы таких свитеров лежали. Да наши барыги не успели ими затариться. Утром «Г. Орджоникидзе» отдал концы и проливом Цугару ушёл в Находку.

Следующей зимой во время ноябрьских праздников я слетал в гости в Иркутск к другу Петру Молчанову, студенту–заочнику юридического факультета. Вдвоём мы посетили в Улан — Удэ нашего товарища–подводника Гену Терёшкина, работавшего на заводе, после чего на «АН‑24» вылетели к родителям Петра в село Сахули на берегу знаменитой реки Баргузин. Сходили в тайгу, побелковали. Его отец — участник Великой Отечественной войны Пётр Николаевич и мать Наталья Аббакумовна радушно встретили меня и проводили, снабдив деньгами на обратную дорогу.