Итальянец - Артуро Перес-Реверте

на поверхности воды над нами возникают пузыри. Я вижу яркий свет прожекторов, направленный на нас; похоже, нас обнаружили.

Начинаю отступательный маневр. Слышу рокот моторной лодки и бурлящей воды все ближе и ближе. Я включаю четвертую скорость и плыву на глубине 20 метров, курс 350 градусов. Лодка идет над нами, и близкий взрыв доносит до нас взрывную волну. Оглушенный, задыхаясь от воды в маске, я пытаюсь удержаться на сиденье и тут замечаю, что Лонго на месте нет.

Мотор глохнет, и наш аппарат вдруг резко и бесконтрольно погружается. Пытаясь остановить погружение, я поворачиваю рычаг на всплытие и кручу штурвал. Безрезультатно.

Глубиномер показывает 30 метров, это его максимум. Через секунду носовая часть утыкается в морское дно.

На пределе физических сил включаю систему самоуничтожения моего аппарата и, почти теряя сознание, выбираюсь на поверхность. Срываю с лица маску, и свежий воздух приводит меня в чувство.

Из-за корабля, стоящего на якоре, меня не видно из порта. Подплываю к нему и, ухватившись за якорную цепь, снимаю ребризер и топлю его. Потом разрезаю ножом прорезиненный костюм и тоже топлю, завернув в обрезки свинцовую пряжку от ремня в качестве балласта.

Передохнув, плыву к берегу и выхожу на сушу неподалеку от отеля «Принц Альфонсо».

Прячу внутрь звездочки на воротнике и нашивки на рукавах рабочего комбинезона, чтобы не выдать, кто я, на случай, если меня обнаружат испанские карабинеры; иду по дороге к назначенному месту встречи с нашими агентами.

– Он мертв? – спрашивает Рой Тодд.

Гарри Кампелло прикладывает пальцы к сонной артерии вражеского водолаза. Кожа влажная и холодная.

– Да.

– Видимых ранений нет. Глубинная бомба?

– Вероятно.

– Вот сукин сын… В этом году уже второго вылавливаем.

Они снимают с мертвого дыхательный аппарат, и электрический фонарик капитан-лейтенанта Моксона освещает неподвижное, бледное лицо, на котором застыло выражение покоя; никаких признаков недавней агонии, разве что веки полуприкрыты, а на молу под мокрым телом лужа крови вперемешку с водой от лопнувших барабанных перепонок.

– Он, похоже, уже в годах, – замечает Моксон.

– Да нет, он молодой, – возражает Тодд. – Давление, долго добирался сюда под водой – это его состарило… Лицо скоро придет в норму.

– У него уже ничего в норму не придет, парень.

Вокруг собрались матросы и морские пехотинцы. С любопытством смотрят, курят, переговариваются. Командир британских водолазов приказывает им замолчать и разойтись, потом опускается на корточки и осматривает снаряжение погибшего.

– Может, там, подальше, еще кто-то есть? – спрашивает Кампелло.

Тодд пожимает плечами:

– Может, и есть.

– И когда мы будем знать наверняка?

– Вряд ли такое вообще возможно.

Обеспокоенный полицейский хрюкает:

– Даже сейчас?

– Даже сейчас.

Тодд кивает туда, где через равные промежутки времени продолжаются подводные взрывы – совсем близко, в ночной тьме, прорезаемой яркими лучами прожекторов.

– Поэтому мои моторки, – добавляет он, – и просеивают воду по обе стороны заградительных сетей… Если внизу и есть кто живой, ему, должно быть, хуже некуда.

Уилл Моксон показывает на лежащее тело:

– А этот откуда взялся?

– Давай глянем.

Кампелло замечает, что Тодд особенно внимательно осматривает дыхательный аппарат на груди погибшего. Каждый предмет, прежде чем снять его с водолаза, Тодд ощупывает и разглядывает: пояс, нож, часы, глубиномер. Он вытаскивает из кармана перочинный нож, разрезает мокрый резиновый костюм от шеи к низу и обнаруживает под ним серо-голубой рабочий комбинезон со звездочками на концах воротника.

– Итальянец, – утвердительно говорит он.

Он достает удостоверение личности в клеенчатом чехле и подносит к глазам, а Моксон светит ему фонариком.

– «Secondo nocchière Longo, Ettore, – читает он вслух. – Regia Marina».

– Второй рулевой, – говорит Моксон. – В нашей армии был бы капрал.

Тодд кивает, задумчиво глядя на тело. Очень внимательно и очень серьезно. Затем Кампелло видит нечто странное: положив в карман удостоверение личности погибшего, старший лейтенант протягивает руку к его лицу и закрывает прикрытые глаза покойника движением, исполненным дружеского участия. Этот почти братский жест удивляет полицейского.

– Он пришел издалека, – слышит он слова Тодда.

Такие речи не очень подходят мужчине-победителю. Теперь глухо слышатся далекие, но более сильные взрывы на юге темнеющей бухты. Это глубинные бомбы, которые бросают с двух корветов, охотящихся за возможной вражеской подводной лодкой, откуда сошел водолаз. С Центрального волнореза и с Южного мола лучи прожекторов продолжают бороздить акваторию порта. Тодд выпрямляется, держа в руках часы покойника.

– Уносите его, – приказывает он морским пехотинцам.

Несколько человек поднимают тело и удаляются между горами угля, которые высятся на молу. В неверном свете фонарика Уилла Моксона Кампелло замечает, что они забыли на земле нож итальянца. Он нагибается, будто бы собираясь завязать шнурок, берет нож и прячет. Нож еще мокрый, и Кампелло чувствует, как от холодной соленой воды намокает карман.

Лучи прожекторов скользят по воде, в восьми метрах над их головами. Этот рассеянный свет превращает пространство, где кружит майале с двумя членами экипажа, в темную, зеленоватую, смутно освещенную сферу, и она вздрагивает через равные интервалы от ударной волны глубинных бомб, взрывающихся поблизости. Порой свет добивает до самого дна с его нагромождениями водорослей и тины, и Дженнаро Скуарчалупо ясно видит голову и спину своего товарища Тезео Ломбардо и резиновые ремешки маски у него на затылке; Ломбардо наклоняется к панели управления и на четвертой скорости осуществляет маневр, который должен увести их от рокота винтов на поверхности и от бомб, которые бросают куда попало.

Скуарчалупо вцепился в поручень, изогнувшись всем телом от напряжения; он не знает, что произошло с майале капитан-лейтенанта Маццантини и Этторе Лонго. Невозможно понять, проникли те в акваторию порта, или их схватили враги, или они, как и Скуарчалупо с Тезео, пытаются увернуться от бомб. Последний раз Скуарчалупо видел их два часа назад, когда, надев защитные маски, экипажи разделились и погрузились на глубину, где каждый должен был действовать по своему усмотрению. Прошло полчаса, и затем Ломбардо вынырнул на поверхность, чтобы сориентироваться. Темная, долгая полоса мола Карбон в кабельтове от них; фонарь на молу был погашен, как и все