Летний дождь - Вера Кудрявцева

И отец… Какой он был добрый. Хоть бы один случай вспомнился Юрию, когда бы отец обидел его чем. А он, Юрий, не разговаривал с ним в то лето, после того случая на машинном дворе, не глядел даже на него. Юрию вдруг вспомнилась Валентина, какой она была тогда. Молодая, тоже добрая, приветливая. Лицо белое-белое, а волосы — просто рыжий сноп. И еще вспомнился тот день... Как она все-таки любила отца, рыжая Валентина. Повезло ему с ней...

…В тот день погрузили они свои манатки на полуторку, Юра на узлах этих устроился. Мать, совсем исхудавшая от решимости своей героической, к кабине подошла. Отец… Никогда Юрий — не видел его таким несчастным… Отец топтался рядом, ловил глазами взгляд сына. А он все отворачивался от него — верил тогда; из-за отца уезжают они, из-за него отрывают Юрия от родной деревни, от родной школы, от Шуры…

И вдруг вбегает во двор Валентина. Кинулась к матери.

— Я говорю, что это вы удумали, я говорю! Да как же вы так можете-то? Я говорю, отца от сына, сына от отца отрываете! Никого не жалеете! Я говорю, никого не жалеете, все об себе! Все только об себе, я говорю! — И слезы хлынули из ее тоже рыжих глаз, поползли по бледным щекам. — Такого человека! Я говорю, такого человека обидеть, я говорю!

— Во-он! Во-он отсюда! — дико, с визгом даже, закричала мать.

— Это вы зря, — успокоилась вдруг от этого крика Валентина — Я говорю, зря вы это. Мне перед вами виниться не в чем.

И она вышла в открытые ворота.

Но, отойдя, остановилась — не все сказала:

— А любить… любить никому не воспрещается, я говорю!

— Уйми ее!*1—визжала мать.

— Если бы ты его так любила, как я, я бы лучше уехала! Я говорю, я бы лучше уехала! — захлебнулась слезами Валентина, побежала, мелькая рыжей головой, к речке.

— Беги за ней, — кричала мать отцу. — Беги — утопится! Ну, что стоишь?

— Она не такая дура!^-сказал отец. — Э-эх, Надежда! — И, скрипнув зубами, закаменел у ворот.

Машина дернулась, поползла вдоль улицы. И пока! видно было, стоял у ворот отец, смотрел им вслед.

Когда отъехали от деревни, упал Юра на. узлы, заплакал: не перед кем было скрываться, дорога впереди, за машиной пыль столбом, а кругом лес.

«…Не пожалели отца… И ничего уже не изменишь, ничего…» Юрий вдруг представил, что это Саньку увозят от него на полуторке. Навсегда. Сел, обхватил голову руками, закачался от горя: «Отец! Прости, отец!»

С рассветом немного забылся. Очнулся, достал из колодца воды, окатился ею, ледяной, напился жадно.

И вдруг показалось ему, что не уезжал он отсюда никогда: такой долгой, такой насыщенной была жизнь его здесь, в родном доме, и такими короткими и пустыми — взрослые его пятнадцать лет… Кроме Саньки, и взять из них с собой нечего… «Куда взять?» — спросил сам себя Санькиным голоском. Звякнул пустым дырявым ведрышком о подгнивший сруб колодца. «Вот- с этого и начну, — снял со сруба трухлявую крышку. — Пока не обвалился, поставлю-ка новый сруб…»

И опять зааукало по-за речкой, по-за лесом эхо:

— Тюк-тюк! Тюк-тюк!

Копошилась в своем огороде бабушка Лиза, приговаривала:

— Дай-то бог, дай-то бог, а вдруг да надумает, а вдруг да укоренится…

А он все махал да махал топором.

За этим занятием и застала его Лена.

— Юра!

Он разогнулся, увидел осунувшееся ее лицо.

— Ты здесь? — заплакала она. — Как ты на папу похож. Пойдем, а? Мама переживает, где ты… И... и товарищ Степанов у нас, тебя ждет…

Когда проходили новой совхозной улицей, издалека увидел Юрий Шуру. Качали они во дворе с мужем трехлетнюю дочку, посадив ее в цветастый половик, как в гамак. Рядом лежала стопа уже выхлопанных таких же ярких половиков. Дочка взвизгивала от восторга, ухватившись ручонками за края половика, как за края лодки. Смеялись и родители и сильнее и сильнее раскачивали дочку. Катался на велосипеде вокруг них мальчишка лет восьми…

— Лен, — окликнула их продавщица Груня. — Лен, — разговаривала с сестрой, а смотрела на Юрия. — У меня пальто есть, чистая кожа, вам бы подошло. — А в глазах слезы. Понял Юрий: так выражает она сочувствие.

У отцовского дома стоял голубой «Москвич». Вышел из него Степанов, видно, уже собирался уезжать, крепко пожал Юрию руку. Помолчали.

— Александр Евгеньевич, Юра, — вышла к ним потемневшая и как-то сразу состарившаяся Валентина Андреевна. — Зашли бы в дом, я говорю…

— Спасибо, Валентина Андреевна, недосуг. Заехал вот попроведать, как вы, — глаза увлажнились.

«Хороший он все же человек, — подумал Юрий. — Отцу было бы с ним легко работать…»

Сели на скамью у палисадника. Помолчали.

— Слыхал я, Юрий Петрович, дом вы решили в Воронино подправить.

Юрий удивился, покачал головой: ничего здесь от людей не укроется. А вслух сказал:

— Хотите узнать: не надумал ли остаться?

— Хочу!

— Надумал, — спокойно объяснил Юрий, — В совхозе нет механика. А я технику люблю и знаю…

— Сергей говорил… Рад, очень рад, — растрогался секретарь.

— Вот справлюсь ли только… Страшновато… Заново все…

— Здесь, я заметил, бытует такая поговорка — от мала до велика козыряют: мы-де не по-банному крыты, — усмехнулся Александр Евгеньевич.

— Вроде не по-банному, — отозвался Юрий.

— Вот и хорошо. С Сергеем вы уже сработались, можно сказать, — обо всем знал этот человек.

— Парень — что надо!

— У меня уже два молодых директора, — не без гордости сказал Степанов. — Ничего, работают! Если Сергей согласится, третий будет.

— Правда? Сергей? — обрадовался Юрий.

— Да пока думает… уломаю! Ну, до встречи, Юрий Петрович! — крепко пожал его руку. — До встречи! — не скрывал он приподнятого решением Юрия настроения.

Когда Юрий шел по двору своего городского дома, соседки вежливо здоровались с ним, замолкали, глядя сочувственно ему вслед, потом начинали судачить, покачивая головами. На площадке этажа встретила его еще одна, вышла к нему, запела:

— Юрий Петрович! Как хорошо! А то я все вас поджидаю, поджидаю! Рина Ивановна с Борисом Александровичем отдыхать уехали, в Гагру. Саша в пионер-лагере! Ему там нравится — на вторую смену остался. А ключ у меня, пожалуйста!

— Не надо, — буркнул Юрий и, не заходя в квартиру, заторопился назад.

Они встретились в самой гуще детского магазина, у отдела игрушек.

— О-о! Мир тесен! — кинулась к нему девушка-студентка, — Здравствуйте! А я уж думала — не увижу вас больше. И в институте ни разу не встретила! — лучились от радости ее глаза.

— Ну как — экзамены позади? — спросил Юрий, с удовольствием рассматривая счастливое юное лицо.

— Позади, слава богу! Вот домой собралась. Тоже племяшам надо игрушек купить, — кивнула она на автомобиль в руках Юрия. — И вы домой?

— Домой. Скажите, — спросил он вдруг, неожиданно для себя. — А что такое аорист?

— Аорист? Вам достался аорист? Ужас! Ну, это древнерусский глагол такой, прошедшего времени. Прошедшего-препрошедшего! Например, «…и встретих друга…». Это значит, не сейчас вот встретились друзья, а давно-давно и навсегда… — И смутилась отчего-то, замолчала. И заторопилась: — До свидания! — Пошла было, обернулась:

— Ой, совсем забыла: а вы-то экзамены сдали?

— Сдал, — засмеялся Юрий. — Кажется, сдал… пока… сдал…

— А сколько еще! — вздохнула девушка.

— Много…

— Много… До свидания! — помахала ему из толпы.

— До свидания! Всего вам!

— И вам того же…

Сидя рядом с отцом в автобусе и крепко держа подаренный ему автомобиль, Санька сказал:

— Как все-таки хорошо, что ты взял меня из этого пионерлагеря, а то я уже так устал отдыхать!

Он так наскучался об отце, что не отставал от него ни на шаг: куда отец, туда и он. Держится за руку крепко, широко вышагивая по деревенской улице.

— Пап, а я теперь всегда здесь с тобой буду жить?

— Как захочешь, Санька. — Юрию не верилось, что сын рядышком, вот он.

— Я захочу сперва с тобой пожить, потом с мамой! — обрадовался Санька.

И в кабинете, где шло собрание актива совхоза, сидел скромненько в сторонке, играл автомобилем.

Собрание вел Сергей, поблескивал смущенно очками.

— Вот, — сказал он, представляя Юрия, — прошу, как говорится, любить да жаловать: наш новый главный механик, Юрий Петрович.

И вдруг замолчал на слове. И все посмотрели туда, куда смотрел Сергей: с портрета улыбался их прежний директор Петр Иванович. И получилось так, будто почтили они в это мгновение минутой молчания память ушедшего от них друга.

И вспомнил Юрий тот далекий день… Отец легко оторвал его от земли, подбросил вверх, посадил к себе на плечи, смеясь. И он увидел с этой высоты золотое сияние поля.

Санька, привлеченный внезапной тишиной, поднял голову и тоже посмотрел туда, куда смотрели все.