Пригоршня тьмы - Алексей Атеев

Тетя Катя, побледнев, слушала Фросю. Рот ее вытянулся в ниточку. Глаза горели сумасшедшим блеском.

– Истинная правда! – хрипло произнесла она и поднялась.

Все молчали, потрясенные проповедью.

– Ну, я пойду, – обыденным тоном проговорила Фрося.

Три женщины, как завороженные, продолжали молча взирать на нее.

Фрося удалялась, и в ее утиной походке ощущалось некое величие. Она и сама не знала, откуда взялись эти слова, которые так страстно произносила еще минуту назад. Казалось, они шли откуда-то извне. А может, все эти мысли копились в ней давным-давно и только ждали повода выплеснуться наружу?

Некоторое время троица сидела молча, потом так же молча они встали и разошлись по своим норкам. Однако начало событиям было положено.

Молодая мама Ворожейкина, принеся свое чадо домой, молча, без обыкновенного сюсюканья и лепета, уложила его в кроватку, потом принялась готовить ужин: вот-вот должен был прийти с работы ее благоверный. Делала она все как-то автоматически. Обычно Ворожейкина во время работы по дому напевала народные и популярные песни, сейчас же словно воды в рот набрала.

Щелкнул замок входной двери, появился муж Ванечка.

– Здорово, мать, – весело сказал он, – как вы тут без меня?

Ответом было гробовое молчание.

– Ты чего невеселая? Или съела чего не то? – Шутки Вани обычно отличались незамысловатостью и простым здоровым юмором. – Чего у нас на ужин? – с интересом спросил он.

– Щи, – односложно ответила Ворожейкина.

– Ага, щи, – миролюбиво произнес Ваня, – щи – это хорошо. Муж приходит с работы и спрашивает жену: что, мол, пожрать? Она отвечает: на первое щи похлебать, на второе меня… «Первого не надо, – отвечает муж, – давай два вторых».

Допотопную эту побасенку Ваня излагал с удручающим постоянством. Обычно Ворожейкина по окончании рассказа игриво хихикала, но сегодня отреагировала по-новому.

– В другой раз, – жестяным голосом сказала она.

– Что в другой раз? – не понял Ваня.

– …

Ваня недоуменно пожал плечами, но промолчал. Обычно он старался не вступать в спор со своей супругой, которая была на голову его выше.

Ужин продолжался в молчании. Ворожейкин понял, что «половина» почему-то не в духе, и старался вести себя сдержанно. Однако попытки сохранить мир не увенчались успехом.

– Гадство! – взорвалась Ворожейкина и в сердцах швырнула на пол крышку от кастрюли.

Ваня испуганно уставился на грохнувшую крышку, потом на жену. Та дула на обожженные пальцы. Потом презрительно посмотрела на мужа и произнесла в пространство:

– Уродов плодить!

– Не понял?! – спросил муж с легкой угрозой, за которой читалась надежда поставить супругу на место.

– Мозгляков, себе под стать.

При этих словах Ворожейкина подняла крышку и теперь держала ее, как древние скифы щит, используя ее как средство защиты.

– Я не понимаю, Нин, что это ты такое говоришь? – примирительно сказал Ваня. – Чем ты недовольна?

Но Нина, демонстративно хлопнув дверью, выскочила из кухни.

Ваня молча доел свои щи, одновременно наполняясь гневом. Он вошел в комнату с намерением дать бой.

Ворожейкина, пригорюнившись, словно Аленушка, сидела возле детской кроватки. Халат туго обтягивал ее могучее тело. Пуговицы, казалось, вот-вот оторвутся и со свистом, словно пули, полетят в разные стороны, уничтожая на своем пути все живое.

Ваня посмотрел на ее злое распаренное лицо и решил не связываться.

– Зря ты так, – только и сказал он, повернулся и шагнул к входной двери.

– Иди-иди, заморыш! – ударили в спину заключительные слова.

Отсутствовал Иван Ворожейкин примерно полтора часа, а когда вернулся, то был изрядно навеселе и полон грозного пыла. Выпив с приятелями на заросшем бурьяном пустыре, он пожаловался им на свою тяжелую долю и на бабу, неизвестно почему поднявшую мятеж.

– Поучить надо, – сказал самый сведущий из приятелей, сам, правда, не женатый. Остальные дипломатично молчали.

– Надо бы, конечно, – тоскливо сказал Ваня, – главное, понимаешь, ни с того ни с сего.

– А ты смелей, – посоветовал все тот же знаток, – не смотри, что она баба здоровая. Рявкни как следует, а нет, так… – И он угрожающе поднял кулак. – Иван! Помни о своем мужском достоинстве, а так бабьё и на голову может сесть.

– Ни за что! – в ярости выкрикнул Ворожейкин и побежал домой. Приятели с сомнением смотрели ему вслед.

Когда он ворвался в квартиру, жена гладила. По случаю жаркой погоды, а может, для полной боевой готовности она сняла тесный халатик и предстала перед мужем в угрожающем неглиже. Вид был впечатляющим. Не каждый мужчина, даже имеющий навыки рукопашного боя, решился бы сразиться с ней. Намерение биться у Ивана мгновенно прошло. Сделав маслeное лицо, он заискивающе приблизился к Нине и несильно ущипнул ее за могучую грудь.

Страшный удар последовал в ответ на эти заигрывания.

Иван отлетел в противоположный угол комнаты и некоторое время лежал, не шевелясь. Губы его были разбиты в кровь.

– Ах, ты так, – прошепелявил он, приподнимаясь, – ах, ты так!

– Лежи, прыщ, где лежишь, – совершенно спокойно промолвила Ворожейкина, – полезешь – еще получишь.

Иван провел рукой по губам и увидел кровь. Вид крови привел его в бешенство. Не помня себя он рванулся к жене, но получил новый сокрушительный удар.

Эх, был бы тут, как на боксерском ринге, рефери, сказал бы вовремя «брейк» и развел соперников по углам. Но не случилось рефери, и бой на этом не закончился.

Иван лежал на полу и только слабо постанывал. В этот момент, разбуженный баталией, в кроватке завопил ребенок.

– Говнюк поганый! – в исступлении закричала Ворожейкина и стала наступать на поверженного мужа. – Ребенка разбудил, недоносок. Пашеньку моего разбудил… – Тут она прекратила атаку и бросилась к кроватке, достала сына и взяла его на руки.

– Тише, тише, маленький. Тише, тише, ти… ты на папку посмотри, – пропела она, – ты на папку посмотри, на ублюдка посмотри…

Тот, о ком пели такие странные песенки, готовился к отчаянному броску.

– А, впрочем, какой он тебе папка, – равнодушно продолжала Ворожейкина, – он вовсе и не твой папка. Другой у тебя папочка. Тоже, впрочем, мерзавец. На четвертом месяце была, а он, подлец, жениться не хотел ни в какую, пришлось идти за этого мозгляка…

Услышав такие речи, Иван сделал молниеносный бросок, но его опередили. Страшный удар ногой, которая больше напоминала слоновью, нежели человеческую, отбросил его, словно футбольный мяч. При этом Ворожейкина не выпускала из рук ребенка.

– А теперь, – спокойно сказала она, – терпению моему пришел конец. Хватит, помытарил! – Она использовала словечко Фроси, которое доселе не употребляла. – Помытарил, гад! Теперь держись.