Чужие - Фло Ренцен

расплачивается, давая, как положено, чаевые. Движения его при этом столь уверены и непринужденны, будто бар этот принадлежит ему, ему здесь все положено бесплатно и в двойной дозе, но он доволен работой персонала и он сегодня добрый.

Я начинаю сомневаться в своих предположениях, что он, возможно, на мели, а он ведет меня за руку по осеннему бульвару, на который через час опустится вечер.

Так.

Внутри у меня все кувыркается подобно тошниловке-рогатке — она по-хорошему мотылялась бы вон там, на площади, не будь теперь короны, а будь хербсткирмес, осенняя ярмарка.

Ты звал меня знакомиться?.. Что ж, познакомились. Либо на большее тебя не хватило, либо у тебя времени в обрез, вот ты и не хочешь терять его даром. Только что не рискнул дотронуться, а теперь хватнул и тащишь — куда, кстати?

Рик будто читает мои мысли и снова выпускает мою руку из своей, будто идти еще далеко и он боится, что я слишком рано, прямо на светофоре начну вырываться и звать на помощь.

Снова давлюсь от смеха, как дурная. На самом деле это напряжение — от его близости, от прикосновения его пальцев, от ледяной клубники с газиками.

От того, как он только что сжимал в своей руке мою руку — крепко, уверенно, привычно — меня бьет почти нервный смех, от которого еле заметно корчусь в надежде, что он не заметит. Бросаю на него взгляд — и обмираю: на меня горят-смотрят с такой яростью, что это, мать его, тебе и взгляд номер один, а с ним и номер два, и три впридачу. Или сколько я их там у него насчитала.

Я ведь упоминала, что не боюсь? О, нет, только не этого. Потому что это возбуждает до чертиков. Этот черт возбуждает, вводит дозу сексуального влечения, вернее, сажает на то, на чем, похоже, сидит и сам.

Бросаю на него испытующий взгляд — не ошиблась ли? Заодно и проверю на вшивость — устоит ли, выдержит? Не даст ли слабину под этим взглядом? Кто-то — да Миха, больше же и некому — как-то говорил мне раздраженно, чтоб не смотрела так — исподлобья, сложив губы. Будто красивая, расчетливая сука.

Рик слабины не дает и, кажется, злится лишь сильнее.

Мы топаем по городу уже черт знает сколько. Одно из двух: или это он так со мной гуляет, выгуливает, или я со своими выкидонами заставила его растрынькать мелочь, сбереженную на такси. Впрочем, я взвинчена «по самое-самое» и усталости не чувствую. С Лютцовской он тащит меня через пестрый парк, наряженный в цветастые осенние шмотки, оттуда — вдоль Ландвер-канала, которого хоть не видно за прибрежными зарослями, но мне от общей взбудораженности едва не начинает мерещиться найденное там сто лет назад тело Розы Люксембург. Когда переходим на ту сторону и все вокруг давным-давно напоминает мне мой Панков, я отключаю внутренний «навигатор».

«Злой, да?» — подначиваю его взглядом. «Чего ж ты злишься?»

«Ты разозлила» — «рычит» мне в ответ его взгляд.

«Как так?» — мой взгляд валяет дурочку, голубые глазки «снизу-вверх» расширяются фальшиво вопросительно, губы слегка округляются, формируя идеальный бантик.

«Познакомиться по-человечески не смогли. Какого хрена раззадорила?»

«И не думала. Вообще не знала, куда еду и что будет» — продолжают сокрушенно оправдываться мои глаза, а сами то и дело вспыхивают, торжествуя.

***

Глоссарик к ГЛАВЕ СЕДЬМОЙ Экшн или Lillet

Фридрихсхайн — район Берлина

Макс Эрнст — немецкий художник-экспрессионист и авангардист

Киц — Kiez, квартал, часть района; термин, применяемый в Берлине

Ландвер-канал, тело Розы Люксембург — канал реки Шпре в Берлине, в котором в 1919 г., через четыре месяца после убийства крайне-правой группировкой, было обнаружено тело Розы Люксембург

***

Вечереет. На улице, на которой мы очутились, нас приветствует грохотание с вездесущей двухкилометровой эстакады и вжиканье машин слева, а справа — пестреющий интернационал из магазинчиков и многоэтажек. По правой разномастный народ гуляет-прет по своим воскресным делам.

С одного из фасадов над ними потешается сюрреализм в графити, какому позавидовал бы не то, что Макс Эрнст, но и сам Сальвадор Дали.

Что мы пришли, понимаю не сразу, также не сразу узнаю, что — Котти. Коттбусские Ворота. Кройцберг. Жуткая жуть, в Берлине жутче некуда.

Но… черт с ними сейчас, говорит мне мой разгулявшийся, и, кажется, помутившийся от похоти разум.

Не может быть, чтоб я опять была пьяна. Не может быть, чтобы настолько отдавалась чувственным ощущениям. Не может быть — и раньше не было. Нет, раньше я неизменно контролировала себя, аккуратно шла по улицам и предельно точно отдавала себе отчет в том, куда, в какое здание входила. И тем не менее я уже не разбираю — лифт, не лифт, вот мы перед какой-то дверью. Его рука держит мою, в глазах уже больше нет ярости, а только неприкрытое желание меня. Желание течет по его венам, выступает из них, пропитывает его, просачивается к нему под кожу и, выступая наружу, впитывается в мою руку — иначе как бы и я сейчас его чувствовала?

Не уследила, какой этаж. Дверей тут много — он отмыкает одну. В этот момент на мои губы подобно мягким, не сухим еще осенним листьям ложатся его поцелуи, сначала первый, за ним — другие. Много.

Все переворачивается, все. Он снова открывает во мне дверь, за ней — еще одну и еще. Со стоном отправляю ему навстречу свой язык. Он запускает пальцы ко мне в волосы. Я слабо вскрикиваю, когда он вставляет руку ко мне между ног, прямо под трусики. Вскрикиваю снова, так же тихонько — это он слегка прогибает меня назад, покусывает шею. Моим вскрикам вторит его тихое порыкивание, когда зубы его неглубоко вгрызаются в мою кожу.

Не сразу соображаю, что мы уже больше не на лестничной площадке, а в его квартире — я не заметила смены пространства вокруг нас. Все происходит между нами и внутри нас.

Будто случайно «роняю» на пол плащ и помогаю ему освободиться от куртки. И больше не могу ничего — только