Истребитель - Глеб Исаев

"Ага, как это у вас, русских. И рыбку съесть, и… — усмехнулся голос. — Поверь, другого варианта нет. Симбиоз неизбежен".

"Кто? — Павел озадаченно прислушался к себе. — Сим… чего?"

"Соединение, иными словами, — пояснил немец. — Да, ты можешь поменяться, и психология, и мировоззрение, и предпочтения. Это реально, но ведь и я, в свою очередь, рискую стать другим. Не тем летчиком, и кавалером рыцарского креста, воспитанном на лозунге "Германия превыше всего", а непонятно кем, получеловеком. Ведь именно так вас, русских, характеризует наша пропаганда".

"Вы — захватчики, оккупанты, враги, — попытался добавить себе уверенности Паша. — Я не имею права на сочувствие к фашистам".

"Снова здорово, — совсем по-русски отреагировал собеседник. — А мне, выходит, доставит удовольствие получить порцию коммунистических лозунгов и призывов. А что касается вражды, тут ты прав. Мы противники. Но кто мог предположить этакое? Легче всего вынуть из кобуры «Вальтер» и прикончить своего врага одним выстрелом".

Бесплодную, граничащую с сумасшествием, перепалку прервал посыльный.

— Ваша форма, господин обер-лейтенант, — с порога доложил солдат, втаскивая в комнату тяжелый сверток.

— Спасибо, солдат, — отозвался Пауль. — Свободен.

"Времени у нас достаточно, однако, решать нужно. Или мы станем одним целым, и мои знания станут и твоими, или завтрашний день принесет нам куда больше сложностей, чем ты думаешь".

"Да, уж", — согласился Говоров, задумчиво глядя на край торчащий из свертка каски.

Глава 13

"Принять мимолетное решение, от которого зависит судьба, нетрудно. Частенько такие события проходят вполне обыденно для самого человека. Поди, отличи судьбоносный поступок от того, который станет одним из многих. А вот каково это, когда точно знаешь, что последствия могут стать вовсе непредсказуемыми", — Павел устало откинулся на спинку жесткого, обитого прохладным дерматином кресла.

"Ну что ж ты так себя рвешь?" — не выдержал вынужденный наблюдатель. Пауль, которому мучения его двойника были видны, как на ладони, отвлекся от разглядывания убогой гравюры, повешенной комендантом для создания хоть минимального уюта в аскетично обставленной комнатке офицерского общежития.

"Прошу, не отвлекай, — отозвался Паша. — Не все так просто". Он уже принял решение: "Что ж, если суждено двойнику стать частью его существа, то какой смысл таиться?"

"Чего он так опасается? Возможно, последствий непредсказуемого эксперимента? А что, разве это столь невероятно? Кто знает, чья сущность возьмет верх? А если вспомнить про полученные Пашей в свое время способности, то риск возрастал неимоверно. Своими, так сказать, руками отдать врагу этакий козырь? Шутка? В то же время он прекрасно понимал непрочность своего положения здесь. Пауль доходчиво все объяснил. Конечно, он ни словом не обмолвился о выводах, но умному достаточно. А ну, как надоест двойнику прозябать на задворках сознания, сгорит Паша, как осенний лист. Вспыхнет и сгорит".

"Ладно, — решительно хлопнул Говоров в подлокотники кресла. — Быть по сему. Рискнем".

Он поднялся, стянул мешающий галстук и опустился на кровать.

"Эх, может в последний раз… " — подумалось ему. Закрыл глаза и медленно, словно раскручивая туго сжатую пружину, начал ослаблять контроль за сознанием. Круговорот возник где-то на окраине. Однако с каждой секундой вращение усиливалось, и вот уже все в голове у него поплыло и перемешалось. Сознание, перестав отличать свои и чужие мысли, плавно отключилось.

"Вот и все, — успел подумать он, перед тем как уйти в забытье.

В уши лез назойливый, противный звон. Лежащий на кровати летчик попытался спрятать голову под подушку, но вовремя вспомнил о назначенном на утро визите к сотруднику службы безопасности.

Открыл глаза и осторожно, чтобы не уронить будильник, прижал пуговку звонка.

— Гутен морген, — протянул офицер, сладко потягиваясь. И замер. Всплыли в памяти вчерашние события.

"Выходит, эксперимент удался?" — понял летчик. Провел сухими ладонями по лицу и сел на кровати. Прислушался к себе и попытался сообразить, кто же он теперь?

— Хм. А вот такого варианта не ожидал, — произнес он вслух.

Странное дело, он не ощущал себя ни Павлом Говоровым, ни Паулем Кранке. Нечто совершенно необъяснимое. Впрочем, если говорить о воспоминаниях, то они сохранились. Причем все. Он мог с легкостью рассказать о своей жизни в далеком сибирском городе, комсомольских собраниях, учебе в авиаклубе, но в тоже время прекрасно помнил холодные комнаты дюссельдорфского приюта для сирот погибших в первую мировую войну солдат. Драки с толстыми детьми бюргеров, которые дразнили приютских безродными побирушками, экскурсию в Зальцбург, на родину фюрера, авиашколу, первый полет на старенькой «спарке».

— Брр… — замотал головой он. — "Доигрался? Кто ж ты теперь? А? — задумался, но ответить не сумел. — Что сказать, похоже, сознание перемешалось настолько, что я теперь и сам не сумею отличить, где кто. Такое чувство, что я умудрился прожить две жизни. Ну и ладно. Будем жить дальше, — сумел перебороть он ступор. — Раз я в теле немца, в его стране, придется смириться. Хорошо, пусть этот новый будет зваться Пауль. Но сдается мне, что теперь это вовсе не тот сорвиголова, что был раньше".

"Стоп, — остановил себя офицер. — Время семь, а нужно еще привести себя в порядок, переодеться и подготовиться.

Отложим моральные терзания и психоанализ на потом. Сейчас главное — дело".

Пауль поднялся, захватил полотенце, туалетные принадлежности, и направился в умывальник.

"Ничего не попишешь, — глянул он на отбитый край раковины. — Не Уолдорф. Хорошо, хоть вода горячая есть, — покрутил летчик бронзовый барашек. И тут же поймал себя на мысли: — А вот это у меня от Кранке. Паше-то горячая вода в кране и не снилась".

"Это точно", — согласился он сам с собой, намыливая щеку. Вынул дорогую, купленную в берлинском универмаге, бритву «Золингер».

"Бритье — дело ответственное, потому приказываю отставить метания. Не хватало явиться к новому руководству с изрезанной физиономией", — приказал себе офицер.

Однако мысли, сформировавшиеся на дикой смеси немецких и русских слов, никак не способствовали внутреннему согласию.

Хлопнула дверь, и в умывальник вошел двухметровый, заросший курчавыми рыжими волосами, здоровяк. Удар дерева о косяк оказался настолько силен, что вздрогнула хлипкая стена.

Пашина зубная щетка, стоящая в целлулоидном стаканчике, выскользнула наружу. — Поймал у самой земли и аккуратно вернул на место.

— Ого. Гут, — одобрительно рыкнул громила, увидев с какой ловкостью подхватил незнакомец предмет туалета. — Поздравляю, камрад, у вас отменная реакция, — похвалил он летчика.

— Отто, — протянул гигант широкую, словно совковая лопата ладонь, — Отто Скорцени.

— Пауль Кранке, — отозвался Паша, пытаясь обхватить ладонь незнакомца.

— Польщен, — добавил летчик. — Мы с вами встречались в ставке, — припомнил он свою поездку в Берлин.

— Ага, точно, — прогремел здоровяк. — Я тогда, правда, был не в себе, эта треклятая дизентерия… поэтому, мало что соображал, но… Вы летчик? Как же. Я сам мечтал пойти в люфтваффе, увы, сказали, что уже старый. Нет надо же, а? в тридцать — и старый? Но ничего, личный полк фюрера — тоже неплохо. Какими судьбами здесь, в первом отделении?

— Простите, — глянул на часы Пауль. — Вынужден торопиться, Представляюсь начальству… как мне предварительно сообщили, переведен на новое место службы. Кажется, в управление.

— Да, кадровики любят темнить, — Отто намылил щеки. — Я думаю, что все вскоре прояснится. Я уже получил назначение… — он не стал уточнять куда. — Предлагаю встретиться вечером в двадцать ноль-ноль в холле. Здесь неподалеку есть прекрасное кафе… Стоит отметить встречу. Договорились?

— Хорошо, — согласился летчик, вытирая лицо. — Простите, опаздываю, — бросил он уже на ходу.

"Так вот он какой, знаменитый Скорцени", — припомнил все, что слышал о новом знакомце, Пауль. — Впрочем, куда большей неожиданностью это знакомство стало, скорее, для Пашиной половинки. А может, и нет".

"Все, все, — перебил он новую попытку самокопания. — Никаких разбирательств. Радует, что догадался приготовить новую форму до своего эксперимента, — облегченно подумал Павел, натягивая свежую сорочку. — Хорош бы я был в мятом мундире, да еще без знаков отличия".

Осмотрел затянутую в черную форму фигуру. "Хорош, — невольно выдохнул ас, повязывая на шее орден. — Красавец".

"И это говорит советский летчик, — вдруг подумал он. — Хотя, если честно, форма, конечно, богатая. Умеете, вы… мы, немцы, создать настроение".