Истребитель - Глеб Исаев

Исаев Глеб Егорович

Истребитель

(Главы с 1 по 15 Редактура и правка уважаемого Александра (nav51).)

Глава 1

Этот боевой вылет ничем не отличался от прочих. Сопровождать бомбардировщики в этот день пришлось уже в третий раз. Все как всегда. Петляковы, утробно гудя двигателями, зашли на цель, густо заставленную вагонами узловую станцию, скинули груз и отвалили, а четверка истребителей сопровождения, связав чуть припоздавшее к раздаче звено «мессеров», помешала им кинуться вдогонку за тихоходными «пешками».

Схватка вышла короткой, но отчаянной. Минуты круговерти, и вот уже хоровод распался. Разошлись, как говорят, краями. Задымил, вывалился из боя, и прижимаясь к земле ушел в сторону один мессер, досталось и атакующим. Сыпануло горохом по фюзеляжу Ишачка случайная очередь.

Боясь потерять подопечных командир эскадрильи поспешил вслед за оставшимися без прикрытия бомберами, а истребители врага, повязанные приказом охранять свой квадрат, кидаться вдогон не стали.

Павел крутанул головой, определяясь в пространстве. Его «аппарат», вынырнув из суматохи воздушного боя с десятком пробоин, заметно сбавил скорость. Кашлял мотором и норовил завалиться на крыло.

Павел качнул крыльями, привлекая внимание ведомого, и ткнул пальцем в радугу. Андрюха ответно развел ладони в сожалеющем жесте: — Все понимаю, жаль, а что делать.

Теперь сам.

Пилот проводил взглядом уходящие вперед машины товарищей и сосредоточил внимание на управлении. Прикинул ориентиры, глянул на мелькнувший в разрывах облаков изгиб речки со странным названием «Зябь» и перевел взгляд на приборы.

"Так и есть, сглазил". Стрелка бензиномера уверенно сползла к левому краю, сообщая, что горючее на исходе.

— Ети его… — несвязно, но от души выругался Говоров. Торопливо оглянулся по сторонам: чуть сбоку, за левым крылом едва заметная радуга от вылетающего в пробоину топлива.

"Ну вот, раскудахтался — кино, домино", — и уже не раздумывая, дернул карабины, проверяя крепление парашюта.

— Учлет Говоров, доложите причины, вызывающие увеличение расхода топлива, — задал вопрос инструктор. Павел начал говорить о заслонке карбюратора, открученном трубопроводе. Тогда это казалось главным, однако инструктор вынул кусок железа и, подбросив на ладони, катнул по столу: — Вот, один осколок. И, привет пехота. Поняли? Именно. Не нужно умничать. Уходит топливо, значит, поймал железо и готовься к мягкой посадке на две конечности, если повезет. И помните. Пока в воздухе, старайтесь определиться. До боли в глазах всматривайтесь в карту и перекладывайте ее на землю. Потому что по ней, матушке, вы через пять-десять минут потопаете. И от того, как вы запомните, зависит ваша жизнь, зяблики.

Бесполезная, как тогда казалось, наука совсем скоро стала самой что ни на есть явью.

Тишина упала, словно опустили стеклянный колпак.

Винт провернулся и встал колом. Проявились ободранные красно-белые полосы краски.

"Механик покрасить не успел, теперь и… — с несвоевременной сентиментальностью вздохнул Павел. Похлопал фанерный борт кабины: — Прощай, старик".

Набирая скорость, истребитель ушел в пике. Пока не круто, но с каждым мгновением все больше заваливаясь и ускоряясь. «Пора», — Решился Павел, неловко, борясь с перегрузкой и цепляясь меховым регланом за рычаги, словно купальщик из узкой лодки перевалился за борт.

Заорал во весь голос. — Падать страшно, хоть с вышки, хоть с километра. А с криком, так вроде легче. Наконец сумел сгруппироваться и проводил взглядом хвост падающего почти отвесно самолета. Досчитал до десяти и дернул кольцо.

Купол, словно сделанный не из тончайшего шелка, а из брезента, ударил по спине, по лицу, дернул, расправляясь.

Земля понеслась навстречу, мелькнула тревожная зелень деревьев, парочка стогов.

Унты скользнули по свежей траве, но, уже заваливаясь набок, исхитрился погасить купол. Наконец, стропы ослабли. Подскочил, завозился, сбрасывая толстый, меховой кожан, отстегивая сбрую. Короткая перебежка по полю, и вот уже парашют исчез в глубине стога.

Павел выждал пару секунд, восстанавливая нарушенное падением с высоты давление в голове, и, настороженно озираясь, рванул в сумрак небольшой рощицы.

Березки, шумя подсохшей от жаркого июльского солнца листвой, надежно укрыли от посторонних глаз.

"Может и зря все эти предосторожности, — рассудил он, успокаивая дыхание, — но лучше подстраховаться, чем после локти кусать…

Чуть отдышавшись, присел на подломанный комель и развернул карту: "Как ее? Зыбь. Похоже, она и есть, — провел пальцем по гладкой поверхности карты. — Чуть дальше — овраги и точка села. Маленькое, даже название не пропечаталось, или стерлось на сгибе. Одно радует, деревня — в восточном направлении. Подъем".

Спрятав карту в сапог и вытрусив из планшета бумаги, скомкал и подпалил. Пепел, схваченный теплым ветерком, исчез, разлетелся по полю. "Вперед, славяне", — выдохнул Павел и рванул через открытое пространство. Однако в середине выдохся. Рухнул в тени разваленной копны и отдышался.

"Говорила тебе мама: Учись, балбес, музыке, — невесело пошутил летчик. И тут же поправился: — Музыка, не музыка, все одно, если суждено, собьют. Серегу, вон, в первый же вылет, свои и… Зенитчики «садят» без разбора. Ба-бах, и нет Сережи. А тут, считай, повезло".

Пока петлял по сенокосу, перевалило за полдень. Жара чуть спала.

"Может, лучше было на вынужденную пойти? — вернулись мысли к пережитому. — Лучше-то лучше. Да вопрос. А ну, как у немцев? Точно, "переход с машиной" впаяют и даже "пропал без вести" не удостоят.

Как там, в присяге?.. "Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся".

Лучше уж так. Пешочком. Да и куда тут сядешь?"

Наконец, бугры и закончились, и летчик вышел на проселочную дорогу. Она, петляя, уходила к пригорку. "Все легче. Хоть кочек нет". Поднявшись на холм, осмотрел раскинувшиеся перед глазами окрестности: «Красота». Поля, перерезанные редкими перелесками, а чуть левее строения.

"Далековато, — прикинул он расстояние. — Километров пять по жаре топать. Ну да чего тут". Он двинулся к деревне, повторяя в такт фразу: "Все выше и выше, и выше". Дичь, но мысли отгоняет.

Однако про музыку Паша вспомнил не для красного словца. Он, и впрямь, учился музыке. После школы, когда вместе с аттестатом получил диплом музыкалки, подал документы в консерваторию. Класс рояля, звучит. "Весь вечер за роялем". Все лучше, чем "Весь вечер на манеже". Но промучился год и заскучал. Однажды в «консерву» пришел летчик, набирать в авиашколу. Авиатор сразил наповал. Кожаная куртка, фуражка с синим околышем, блестящие сапоги. Павел понял — это судьба. Прошел комиссию, подал заявление. Только получив письмо с вызовом, сообщил матери. Жестоко, конечно. Однако радость так ослепила, что ни о чем не подумал. Авиашкола, взлет-посадка. Девять месяцев, потом "Борис и Глеб", как прозвали в народе Борисоглебское училище летчиков истребительной авиации. Пресловутый приказ 0362 от 22 декабря 40 года встретил уже в полку. Потому и успел получить лейтенанта, хотя в казарму все же перевели. Да и ладно. Это семейным туго пришлось. Попробуй, отправь семью, как предписывал строгий документ, на Родину, и всего за две тысячи. А холостому — ерунда. Свои тридцать часов налета он из училища привез. Только привык, осмотрелся, и на тебе…

"…В четыре часа утра, без объявления… Киев бомбили", а дальше по тексту… Голос товарища Молотова, сухой и чуть гундосый, сообщил новость. Какая тревога? Аж руки зачесались: "Да мы их на тряпки порвем". В первый вылет, как на парад, собирались. А вернулось — треть группы. Это уже после, втянулись. Когда над танковыми колоннами полетали, да поняли, что это, как сказал Ильич, "всерьез и надолго". Павел даже оглянулся. Его шуточки, иной раз до неприличия острые, уже вызвали задумчивый взгляд замполита, и вполне могли стать лыком в строку.

"…А не было у вас гражданин лейтенант умысла на теракт? Ох, разошелся. Дойти еще надо". За такими упадническими настроениями и не заметил, как отмахал километра четыре. А по жаре это совсем немало. "Ноги отваливаются. Но дойдем. Немного. Вот и околица показалась". В мягком свете зависшего у горизонта светила показалось, что деревья над маленькими домишками засветились церковными свечками. "Надо же, в детстве бабка всего раз сводила, а в память запало". Павел спустился с горки, перешел трухлявый мосток через невзрачную речушку, с кувшинками и осокой, и, пошаркав сапоги о голенища, вступил в населенный пункт. Не то, что шел наобум. Постоял, внимательно наблюдая за возможным присутствием неприятеля: "Никого, словно вымерли. Может, сбежали? Вряд ли. Тогда бы ставни позакрывали, а если бы увезли, то хоть собаки выли. А тут тишина, — шел спокойно, слегка помахивая отломанным прутиком. — Наглость — второе счастье. Но не до темноты же в кустах сидеть?"