Истребитель - Глеб Исаев

"А вот наколка у лейтенанта интересная, — вспомнился Говорову странный «партак» оперативника. — Не положено ведь?»

Он всмотрелся в темноту: "Ох ты, как здесь сидеть? Тут и стоять невозможно".

— Входи, орелик. Чего застыл, как не родной? — прозвучал из глубины надтреснутый баритончик.

— Кто тут? — Паша вздрогнул.

— Кто-кто, хвост от пальто, — разухабистый голос напомнил о заполонивших улицы в последний мирный год блатняках.

Лейтенант напрягся, собираясь дать отпор урке.

— Да не журись, босота, — добродушно хохотнул обитатель подвала. — Мы с тобой здесь оба арестанты, чего ты? Садись вот на ящик. Сейчас огня запалю.

Чиркнула спичка, и затрепетал слабый огонек коптилки. Из темноты выплыл низенький потолок, кирпичные стенки, заросшие плесенью. И невысокий мужичок в пиджаке и характерной кепочке-шестиклинке. Рубашка апаш, куча значков на широком клетчатом обшлаге. — " Точно уголовник, но что он тут делает?»

И словно отвечая на немой вопрос, парень приподнял кепку. Оттопыренный палец и задорная улыбка. Сверкнула сталь фиксы.

— Жора. Кличка «Маленький», — представился человечек. — С Бобруйской кичи немцы выпустили, живи не хочу. Так нет, патриот хренов, решил на восток уйти, вот и дошел. Повязали. Свои и взяли… Уже в тылу. Шпионаж лепят, — попросту объяснил новый знакомый свой статус. — Верь не верь, а вот он я, — и добавил: — А ты, смотрю, козырный. Летчик? Чего ж в трюм-то? Али Родину продал? — от легкости, с какой произнес сокамерник страшные слова, бросило в жар.

Офицер вскочил, норовя ухватить провокатора за шиворот. Однако не рассмотрел брошенную на пол рванину, запутался и чуть не упал.

— Ладно, ладно. Молчу, — босяк отодвинулся. — Вижу, идейный. Ты не гоношись. Вспомни, что и тебя не на курей бабкиных разводят. Ведь так? Ну представь, что и я не предатель. Может такое случиться? Воот. А то сразу.

Павел немного успокоился и вернулся на место, замер, осознавая свое положение. А и верно. Скажи я кому. Мол, по ошибке. Что подумают? Отмазывается, скажут, подлюка. Глаза отводит. Органы не ошибаются. Сам ведь сколько раз слышал.

Нехотя произнес: — лейтенант Павел Говоров. Истребитель.

— Бывший, — пробормотал из угла собеседник.

— Чего? — опешил офицер.

— Бывший, говорю, истребитель, — объяснил Жора. — Мы ведь с тобой, соколик, за НКВД сидим. Так что? По закону военного времени, меня в расход, тебя уж, как повезет. Или в могилевскую губернию, или в лагерь. А после зоны назад хода нет. Кто изменнику самолет доверит?

— Да я ж не виноват совсем. Какое дезертирство. Три «мессера» завалил. Как же?

Павел обхватил голову руками, начиная сознавать, что все это всерьез.

Понемногу отчаяние поутихло. Лейтенант вскинулся и завертел головой, осматривая уголки подвала.

— Дохлый номер, — жиган затянулся папиросой и разогнал вонючий дымок. — Я прошмонал. Голые стены.

— Так и сидеть? Ждать? — лейтенант вздохнул. — Глупо.

— Жизнь — штука несправедливая, — протянул сосед, — хотя бы тем, что конечна.

— Ого, да ты философ? — нашел силы усмехнуться пилот.

— Станешь тут… На зоне сейчас столько умных людей, куда твоим университетам. Только слушай.

— Много сидел? — поинтересовался от нечего делать летчик.

— Сидел, бежал, да на вокзал, — отговорился шуточкой сосед. Помолчал. — Да было дело, — уже серьезно отозвался он, поправляя фитилек. — Нам не сидеть никак невозможно. Урка в тюрьме дома, на свободе в гостях.

— Не понимаю. Это как-то неправильно. Разве можно к тюрьме привыкнуть? — Павел, не имевший дел с блатными, не мог постичь психологию вора.

— А мне выбор был? — Жора подсел ближе. — Я сам с двадцатого. Отца в тридцать третьем НКВД взял. Мамка померла, через год. Беспризорничал. А оттуда одна дорожка — по этапам, по централам… День прожил, скажи спасибо. Вот и на фронт потому не забрали. У тебя, говорят, судимость непогашенная. Да я и не рвался. Прости за прямоту. Без меня есть кому…

— Да ты контра?.. — не зло, скорее, недоуменно, протянул Павел.

— Сам ты «контра», а я "социально близкий". Понял? Товарищ Сталин так и сказал: "Уголовник — это тот же пролетарий, только еще несознательный".

— Ой, брешешь, — не поверил Говоров. — Чтобы Он так сказал? Брешешь.

— Ну-ну. Вот если повезет, и тебя в ближайшем лесочке в распыл не выведут, а по трибуналу на четвертной пристроят, тогда и поймешь, кто такие уголовники, — парировал Жорик.

Содержательную беседу прервал ужин. Старшина приоткрыл дверь и поставил на пол два котелка с горячим.

— Лопайте. Да быстро, а то посуду сдавать нужно, — поторопил он заключенных.

Павел брезгливо попробовал жидкий супчик. Вонючая капуста, несколько полусырых картофелин.

— Да, уж. Не офицерская столовая, — рассмеялся жулик, сноровисто работая ложкой. — Ты давай, давай, не тяни, а то он, если не успеешь, утром вообще не даст.

Кое-как проглотив баланду, лейтенант почесал затылок: — Да как тут спать-то?

Жора прикурил от слабеющего огонька: — А как есть, так и спи. Не до жиру.

Ночь прошла беспокойно. Только к утру удалось заснуть. А проснулся от громкого пения. Заполошно покрутил головой. В свете лучей утреннего солнца, бьющих сквозь щели досок, увидел, что сосед его уже проснулся.

— …Дорога дальняя, казенный дом, — самозабвенно выводил Жорик.

— Ты чего орешь? — изумился Павел.

— Орешь — это ты, а я исполняю… — отвлекся певец. — Вставать пора, кончай ночевать. Сейчас перекусим, и по новой начнется, — он потянулся. И продолжил:

…Допрос окончился, прощай, обновочки,

Дан под копирочку нам приговор.

Всего три подписи… печать и корочки.

Теперь мальчишечка — навечно вор.

Хрипловатый голос, выводящий блатной мотивчик, звучал в грязном подвале как нельзя уместно.

— Не грусти, военный. Все пройдет, — жулик с замашками философа подмигнул сокамернику. — Ты, главное, за справедливость сильно не ори. Отобьют все внутри. Потом замаешься. Молчи и слушай. Сами решат чего и сколько. И слова твои только тебе и навредят, — наставил бывалый арестант Говорова.

Однако до самого обеда никто за арестантами так и не пришел. Во дворе суетливо бегали солдатики, протарахтела санитарная полуторка. — Эй, начальник, пожрать давай, — не выдержал Жора и замолотил в дверь, когда время подошло к вечеру.

Ответом стал тяжелый удар прикладом. Часовой, призывая к порядку, долбанул по доскам.

— Странно, — протянул Маленький, — думал, может, забыли про нас. Не, помнят. Тогда что? Подождем, — он повесил на гвоздь пиджак и, скинув короткие, смятые в гармошку, сапоги, улегся на доски.

— "…Когда спишь, обедаешь" сказал Д' Артаньян слуге, — пробормотал он, закрывая глаза.

И тут загремел ключ в замке. Дверь отворилась, и голос старшины скомандовал: — Арестованный Говоров, на выход.

Жорик подскочил с импровизированного ложа: — Начальник, а пожрать?

— На том свете покормят, — усмехнулся выводной так, что у жигана мигом исчез весь гонор.

Присел у стены и пробормотал, глядя, как собирается офицер: — Ну, не пуха тебе, браток. Если что, наверху встретимся, — хлопнул он по плечу уходящего. — Не боись, это недолго…

Оставшись один, арестант вздохнул и вполголоса затянул какой-то мотив.

Глава 4

— Стоять, к стене, — рявкнул конвоир, введя арестованного в штаб. Навстречу им, сопровождаемый командиром полка, шагал настоящий генерал. Картина сама по себе необычная, а в захолустном, расположенном вдалеке от дивизии, а тем более, от округа, и вовсе фантастическая.

Полы украшенной командармовскими звездами шинели разлетались от гигантских шагов необычного гостя, открывая взорам алые лампасы генеральских галифе.

Сердито глядя в одну точку, тот распекал подполковника: — Я тебе что, мальчишка? Ждать. Ты понимаешь, я завтра должен быть у хозяина. Чья обязанность следить за воздухом? Командующего фронтом едва не сбили. В собственном тылу, стыдоба. А теперь этот идиот мне говорит, что некого отправить в сопровождение. Вы что, сдурели? — генерал выговорился и закончил, неожиданно спокойным, и даже интеллигентным, тоном: — У вас, подполковник, полчаса: подготовить самолеты прикрытия и обеспечить вылет. Все. По истечении срока решать этот вопрос будет другой командир полка.

Не слушая оправданий командира о боевых вылетах личного состава, он миновал замершего по стойке смирно часового, но остановился и повернул голову к арестованному.

— А это кто? Что за анархисты у тебя, подполковник, по штабу гуляют? — спросил он у командира части.

— Почему не по форме? — сломав кустистую бровь в гримасе, уставился он на расстегнутый ворот Пашиной гимнастерки.