Истребитель - Глеб Исаев

Возле первой хаты остановился. Тихо. Негромко позвал: — Эй, хозяйка? Кто живой есть?

"Понятно. Идем дальше. Деревушка-то всего пятнадцать дворов, но сельсовет должен быть. Уж это как пить дать". Обойдя с десяток, забеспокоился. В следующий двор проник, легко перепрыгнув невысокий заборчик.

"Знаем мы этих кобелей. Молчит, молчит, а потом галифе на портянки", — опасливо оглянулся по сторонам непрошенный гость.

Крыльцо скрипнуло под сапогами на удивление музыкально. Тепло и чисто. Павел стукнул в добротную дверь и шагнул в сени, пахнувшие травами и пылью. Несколько шагов сделал наугад, пока глаза не привыкли сумраку. Перекинул пистолет в левую руку и потянул ручку на себя. С громким стуком, заставившим сердце прыгнуть к самому горлу, входная дверь, словно вбитая неслабым ударом, отрезала солнечный лучик. Реакция сработала быстрее рассудка. Рыбкой нырнул в проем, затем перекатом по некрашеным половицам и замер, вытянув вперед руку с зажатым в ней стволом.

Сумрак и прохлада избы. Русская печь, стол из потемневших от времени досок, буфет с резным верхом и вечная зелень герани на окне.

Короче, чистота и уют. Картинку портила только плетеная из разноцветных полосок ткани дорожка, волной улетевшая к печи. Павел выпрямился и, не сводя глаз с входа, собрался шагнуть дальше, из кухни в комнату.

— Ну что ты щлындраешь, полы топчешь? — прозвучал скрипучий старческий тенорок. Донесся он из угла кухни, где, а в этом летчик мог поклясться, еще секунду назад никого не было. Голос вызвал легкий озноб. Паша крутанулся, приседая. В красном углу, прямо под иконами с потемневшим от времени окладом, сидел матерый старикан. В истертом треухе, ватных штанах и валенках. Дед усмехнулся, собрав морщины на небритых щеках, и продолжил: — Что, Паша, боязно? Иль как?

Говоров замер. Да и что тут ответить, если все неправильно.

— Да ты присядь, милок, а то стоишь, как оглобля, — ткнул старик скрюченным пальцем в табурет у стола. — Разговор говорить сиднем, оно легшее.

Хозяин словно специально коверкал слова, однако "в цвет".

— Летчик я, истребитель. Возвращался с задания… Самолет подбили, пришлось прыгать, — заученно произнес Павел, чуть успокаиваясь. — Немцев не было? А куда народ подевался? — выпалил он.

— Не трынди ты, — поморщился хозяин, — сам знаю, что истребитель. Промухал немчуру, вот он тебе и впаял, по баку. А, считаю, и правильно. Не зевай, милок, ежели воевать взялся… Да ладно, теперь чего уж.

— Про людей забудь, нет тут никого. Да и деревни тоже нет. Морок то. Моих рук дело, — непонятно закончил явно больной на голову старик.

Летчик, сообразив, что дед не в себе, сокрушенно махнул рукой и, собираясь выйти, дернул ручку. Дверь подалась трудно, и с громким скрипом. Однако в распахнувшуюся дверь увидел все ту же горницу и дедка, сидящего в красном углу.

Ноги подкосились, и Павел хлопнулся на неведомо как возникший под ним табурет.

— А говоришь, не в себе… — расплылся в усмешке ехидный старикан. — Слушай, не перебивай, а то обижусь.

— Война, Пашенька, будет страшная, — чистым, совсем не старческим голосом продолжил он. А ты словно в бирюльки играешься. Хочешь, научу, как немцев одолеть? Только для того тебе придется, милок, им самим стать…

"Провокатор? — обомлел Павел и потянулся к висящей на поясе кобуре, но вдруг передумал. — Какой еще провокатор? Совсем от политинформаций охренел? Нет его. Чудится мне это…"

— Не мучь ты себя, — словно расслышав его мысли, вступил дед. — Звать меня… ну, если хочешь, Иваном. Или дед Иван, уж как сподручней. Кто я, про то знать не велено. Так ответь мне, наконец, горе луковое: — Хочешь, аль нет, врагов бить, и силу на то иметь? — слегка осерчал сказочник.

Павел пожал плечами, примиряясь с наваждением: — Бить, да. Конечно. А силы? Так я вроде и не слабый? — повел плечами паренек. — Здоровье есть.

Дед сердито поморщился, махнул сухой ладонью, предлагая молчать: — Главное сказано. Об остальном после.

— Плесни-ка ты водицы из жбана, — указал дед Иван на стоящее возле печи ведро, прикрытое чистой тряпицей.

Павел, уже ничему не удивляясь, встал и зачерпнул половину ковша. Поднес к столу, собираясь подать старику.

— Сам пей, — приказал тот.

Пилот глянул удивленно: — Да, вроде, не хочу я.

— Пей, сказал, — рявкнул хозяин так, что дрогнули стекла.

Паша поднес ковш ко рту и глотнул прохладной воды. "Вкусно как?" — поразился он. Даже после выпускной гулянки, когда отходил с жуткого похмелья, не казалась ему вода такой сладкой. Сам не заметил, как допил всю. Опустил ковш, и словно волна прошла по телу. Он ощутил в себе такую силу, что даже оробел.

— Ох, ты? — выдохнул гость.

— Почуял? — не то спросил, не то подтвердил дедок ехидно.

— Не все, еще давай, — он снова кивнул на ведро. Второй заход Павел сделал уже без страха. Но вода показалась ему уже другой. С легкой горчинкой, и вдарила в голову, как свежая брага. Однако дурман прошел, а в голове закрутились мысли, чувство было такое, словно давно забытое что-то вспомнил, и сейчас вертится в голове ответ и вот-вот отыщется…

Третий ковш набирал с опаской. Предчувствуя. Да и советчик его построжел.

— Вот, Паша, самый главный миг. До дна выпить нужно. Как бы тяжко ни стало. До дна. С богом, — благословил он.

Причину напутствия осознал, едва глотнул. Вкус не поменялся. Только с каждым глотком менялось в душе у паренька. Горесть появилась, или печаль. Но совсем невмоготу стало к середине. Потекли непрошенные слезы. Да что потекли, ручьем хлынули. Грудь сдавило такой болью, что и никаких сил терпеть. Однако зажал ручку, аж хрустнули костяшки пальцев, и осилил. Схлынул морок. Исчезла боль и тревога. А пришла мудрость и понимание важного, чему и названия нет.

Павел взглянул на благостно улыбающегося старика: — Ну что, дед Иван? Выполнил я урок?

— Выполнил, — согласно кивнул тот. — Молодец. Да и то сказать, пора мне уже. Напоследок вот что скажу. Сам все поймешь. Понемногу спознаешь. Но помни, не я один такой. Есть и у ворога вашего, свои… А вот крестника его, ты обязательно когда-никогда встретишь. По отметине его признаешь. Тогда и будет твой день страшный и для кого-то последний. Для кого? Мне неведомо. Что суждено, то и будет. А пока ступай, Павел, ступай с богом.

Он встал и легко, но словно касаясь лучиком света, перекрестил гостя. А Павел понял, что ни спрашивать ни о чем, ни говорить с ним дед больше не будет. А лучше для всех, чтобы ушел он из этой хитрой горницы как можно скорее. Он встал, развернулся и в два шага вскочил в темные сенцы. Еще миг, и уже стоял на крыльце. Солнце ударило в глаза, ослепило. Прикрыл глаза ладонью, а когда убрал, увидел, что нет вокруг ни домов, ни огородов. Стоит Паша посреди луга и глядит на скошенную траву. Повернул голову. Сколько хватает глаз, только поля и редкие березовые околки. И никакого намека на деревеньку. "Заснул, голову напекло, вот и привиделось, — облегченно выдохнул летчик. — Тоже мне Илья Муромец", — усмехнулся он чудной истории. И тут приметил столб пыли, поднятый подскакивающей на колдобинах полуторкой. Он сорвался и побежал к дороге, огибающей поле, размахивая руками и крича водителю.

Три часа в кузове, ночь в комендатуре захолустного городка, и уже на следующий день вернулся в часть. Что и говорить, кругом повезло. Упади раньше, так просто бы не отделался.

В казарме тишина и покой. Все на поле. "Рассчитывать на машину глупо. Вдоволь надежурюсь", — расстроенно думал он, лежа на кровати. В штаб вызвали, едва задремал. Пригладил вихры и рванул. "Ясно, что не за орденом. Сейчас всю душу вымотают.,- не без оснований сокрушался летчик.

Однако комполка лишь укоризненно ткнув пальцем в донесение, где, как следовало понимать, был отражен и его «подвиг», заговорил о другом: — Ты, Паша, нынче у нас безлошадный, так что готовься. Завтра, едешь получать новые машины, и на учебу, будешь осваивать.

"Невиданное дело? — изумился лейтенант. — Хотя? По сути, работа нервная. Пока изучишь, загрузит. Проблем выше головы, а уж если что не так, то, как водится. По закону военного времени… Мало не будет".

Однако узнал, что ехать придется не куда-нибудь, а в родной Новосибирск, где на заводе 153 и клепали "крылья Родины", как назвал товарищ Главковерх истребители. "Отпуск — не отпуск, но совсем другое дело".

— Слушай, Павел Тимофеевич, — внезапно обратился комполка к подчиненному не по уставу. — Не пойму, ты, никак, подрос? Или повзрослел? Давно пора, а то все пацан пацаном.

Назад бежал, как на крыльях. Объяснять не надо, какая радость — родных повидать. И только на подходе, сообразил: "Я в тыл, а ребята "на боевые"? — но долго не переживал. — Наверстаю".

В расположении эскадрильи его встретил приятель и ведомый Андрей. — Дошел? Молодец. А я ведь понял, ты меня прикрыл, когда «мессер» выскочил. Мое это железо было, — сказал приятель, когда, сидя в курилке, вели разговор о произошедшем.