Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья - Юрий Модин

После победы на Курской дуге мощное контрнаступление наших войск отбросило захватчиков за пределы советских границ.

За эти два удивительных подвига Джона Кэрнкросса наградили орденом Красного Знамени. Орден доставили в Лондон, где Крешин торжественно вручил его Кэрнкроссу, объявив, что это одна из самых высоких наград в Советском Союзе. Кэрнкросс подержал коробочку, отделанную красным бархатом, на котором покоился орден, и со слезами на глазах посмотрел на него. Было видно, что он очень доволен. Потом Крешин деликатно забрал у него награду, упаковал ее, отнес в резидентуру и отправил в Москву.

Вскоре после встречи с Крешиным Кэрнкросс сказал своему начальнику, что хотел бы оставить работу в Блечли Парке и заняться чем-либо другим в разведке. Его перевели сначала в Немецкое бюро 5-го отдела, а оттуда — в 1-ый отдел (политический), где он проработал до окончания войны.

Когда я принял его на связь, Кэрнкросс продолжал пересылать нам все, что мог. Но в ту пору важность его материалов стала уже далеко не столь значительной. Документы, передаваемые им, не шли ни в какое сравнение с теми, которые поставлял Филби, занимавший очень высокое положение в разведке. А Кэрнкросс, старательно служивший своей стране, оставался всего-навсего младшим чиновником.

Я перевернул последнюю страницу двух папок в бежевых обложках — личное дело Джона Кэрнкросса. Я составил себе более или менее полное представление о его жизни, но мне и в голову не могло прийти, что этому человеку когда-нибудь придется посвятить все мое время.

Сообщения из Лондона, особенно важные, поступали в Москву по большей части в виде шифротелеграмм. В то время наше Управление внешней разведки работало в основном на Политбюро, то есть на Сталина, Молотова, Берию. Наши документы редко попадали в низшие сферы министерства иностранных дел и другие ведомства. Все материалы, которые получал МИД, находились в единоличном распоряжении Молотова.

Документы, содержавшие военную развединформацию, направлялись в Главное Разведывательное Управление либо непосредственно верховному командованию Советской Армии. Что же касается других государственных учреждений, то руководство НКВД не проявляло слишком большой готовности ставить их в известность о своих делах. Оно считало необходимым давать информацию только в том случае, когда без нее нельзя было обойтись, и предпочитало концентрировать усилия своих иностранных агентов на сборе информации для Кремля.

Во всех других странах мира секретные службы стараются добыть как можно больше информации по самым разным вопросам, затем она оценивается и распределяется между различными правительственными организациями, которым может понадобиться. Наши методы работы были совершенно иными. Мы всегда получали приказ свыше добывать только строго определенную информацию. Сталин, например, хотел точно знать о всех разговорах Черчилля и Рузвельта. Поэтому нашим агентам за границей давалось указание во что бы то ни стало достать именно эти сведения. Такой в высшей степени авторитарный стиль давал отличные результаты. Информация, которую мы получали из нашей лондонской резидентуры, оказывалась чрезвычайно полезной. Например, в 1942 году, когда наши союзники обсуждали вопрос об открытии второго фронта, Черчилль дал Сталину честное слово, что это произойдет буквально на следующий год. А когда он разговаривал с американцами, то было принято совместное решение совершенно обратного характера. Дескать, время для этого еще не созрело, западные союзники не подготовлены к высадке на континент. Союзников вполне устраивало существовавшее тогда положение дел. Пусть, мол, немцы еще годик повоюют на востоке. Им хотелось видеть русских, стоящими на коленях, вконец обескровленными, прежде чем стоило начать наступление, которое облегчит положение России.

Несмотря на неоднократные уверения Черчилля, Сталин быстро понял, что в 1943 году ждать от союзников открытия второго фронта не придется. Поэтому секретная информация, приходившая к нему из Лондона, имела огромную ценность в свете прогнозов дальнейшего хода войны.

То же самое произошло и в 1944 году, когда СССР попросил у союзников поставок взрывчатки. Конец войны приближался, и взрывчатые вещества оказались жизненно необходимы для наших войск, развивавших свое наступление на запад. А англичане и американцы затеяли саботаж. В Мурманск не пришло ни одно судно с порохом. Сталин был вне себя от ярости.

Однако он успокоился, когда узнал через Бёрджесса и Филби, что союзники действовали умышленно. Их совсем не устраивало быстрое продвижение советских войск к границам Германии. Сталин же, информированный заранее, мог принимать решения, не дожидаясь милости союзников.

Мы в НКВД хорошо знали, что Сталин и его кремлевские аппаратчики не верят Черчиллю, несмотря на официальные обещания помочь СССР, которые английский премьер, не скупясь, давал в своих выступлениях и при встречах с советскими представителями. Мы понимали, почему Сталин так интересуется англо-американскими переговорами. Ему надо было знать, о чем союзники договариваются друг с другом. В 1944 году беспокойство Сталина возросло, когда начали распространяться слухи о встречах между немцами, англичанами и американцами в Швейцарии и Швеции. Он опасался, что теперь, когда исход войны предрешен, союзники могут встать на путь измены. Антирусский союз англичан, немцев и американцев означал бы бессмысленную гибель миллионов русских солдат в ходе второй мировой войны.

Когда рассматриваешь сложившуюся тогда ситуацию, легко можно понять, почему внешняя политика союзников представляла для нас такой интерес. Не случайно основные усилия советских секретных служб сконцентрировались на этом аспекте.

В начале 1945 года к нам просочились сведения о том, что американцы ведут переговоры с немцами в Швейцарии. Я своими глазами видел несколько документов, подтверждающих этот факт. Причем речь шла не о сепаратном мире, а о пакте, который позволил бы немцам стянуть все свои войска на восток, против России.

В течение этого критического периода я регулярно получал сообщения о секретных переговорах, которые велись в то время между английским и американским генеральными штабами. Речь шла о возможной войне против России в том случае, если Советская Армия продолжит свое наступление на запад после захвата Берлина. Но Сталин не считал эту информацию достоверной.

Если хозяина Кремля донимали реальные или воображаемые козни, которые затевали против него союзники, то для Молотова в списке необходимой информации на первом месте стояли англо-американские переговоры о создании атомной бомбы. Нашим агентам за границей поручили заняться этой проблемой. Даже самой скудной информации придавалось приоритетное значение. Шифрограммы, которые мы получали, как правило, не содержали технических данных. Мы чаще всего знакомились с протоколами политических дискуссий и конспектами переговоров. Оценивалось моральное состояние участников, вскрывались скрытые мотивы. С 1942 года от наших агентов, особенно Кэрнкросса, стали поступать сведения, что англичане и американцы при участии Канады ведут тайную разработку ядерной программы. Американцы старались привлечь в Соединенные Штаты выдающихся ученых, чтобы как можно скорее создать атомную бомбу. Мы также знали, что американцы обманывают англичан на каждом шагу. Они значительно отставали от англичан в области теории и рассчитывали продвинуться вперед на базе достижений своего союзника и с помощью таких ученых, как немецкий физик, беженец из Германии Клаус Фукс, который позднее был заключен в тюрьму за шпионскую деятельность в пользу Советского Союза. Позднее американцы, догнав англичан, постарались отделаться от них.

Без преувеличений могу сказать, что мы в СССР знали абсолютно все о технических и политических аспектах, предшествующих созданию атомной бомбы.

Среди наших источников был один, имевший ключевое значение для получения политической информации об англо-американской ядерной программе. Это был «Гомер» (Дональд Маклин). В начале 1944 года он занял пост первого секретаря английского посольства в Вашингтоне.

Мелинда не последовала за ним в Вашингтон, хотя и назвала посольство в качестве своего официального адреса. Она взяла с собой сына Фергуса и переехала в Нью-Йорк в дом своего отчима и матери, госпожи Данбар. К тому же она ожидала второго ребенка. О Маклине говорили, что, находясь в Соединенных Штатах, он не хотел жить со своей женой. На самом же деле, Мелинда поселилась у родных в Нью-Йорке только потому, что в этом городе находился связник «Гомера». Раз или два в неделю Дональд ездил из Вашингтона на Манхэттен под идеальным предлогом навестить семью.

Время от времени он отправлялся в Лондон, где встречался с Гаем Бёрджессом и передавал ему собранную информацию.