Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья - Юрий Модин

Изредка выдавался свободный день, и мы выезжали за город. Зимой ходили на лыжах, летом гуляли в лесу или купались в речке, иногда ездили в дом отдыха. У нас имелись свои спортивные базы и дома культуры. В 1945 году я стал победителем в соревнованиях по конькам и лыжам Первого Управления.

Вне работы мы вели обыденный образ жизни, небогатый событиями, как и большинство советских граждан в то время. Я встречался с друзьями, главным образом своими сослуживцами, знакомился с девушками, которых встречал на работе. Некоторые сотрудники вызывали у меня антипатию. Особенно один из них — известный ученый, который отвечал за работу технической службы англо-американского отдела. Он страшно раздражал меня, потому что все время старался демонстрировать перед нами свою значимость.

До войны во время школьных каникул я несколько раз ездил в Судак, где влюбился в одну девушку. Мы часто писали друг другу, но когда началась война, наша переписка оборвалась. В 1944 году, вернувшись в Москву, я решил ее разыскать. Адрес нашел быстро. Оказалось, что она живет здесь в городе с матерью-учительницей. Одетый в форму НКВД с небесно-голубыми погонами, я отправился к ней. Но девушка приняла меня очень прохладно, несомненно из-за моей формы. О возобновлении нашего знакомства не могло быть и речи.

Дело в том, что к тому времени отношение народа к сотрудникам НКВД резко изменилось. Люди встречали нас все с большей и большей антипатией. Сначала я ходил по улицам в форме, не чувствуя необходимости скрывать своей принадлежности к этой организации. Не пытался держать этого в тайне и от своих гражданских друзей. Но вскоре ситуация изменилась, хотя вопреки распространенному мнению офицерам НКВД никогда не запрещалось иметь друзей в городе.

Один из них, очень умный молодой человек, сказал мне (это был уже 1945 год), что хочет уехать из Москвы. Его решение показалось мне довольно странным, потому что тогда практически все мечтали жить в столице. Он объяснил, что не может остаться в городе из-за своего еврейского происхождения.

— Ну и что из этого? — спросил я. — В НКВД полно евреев. Мой начальник Коген — еврей, и у него нет никаких проблем.

Мой друг только покачал головой и уехал жить в Днепропетровск.

Помимо собственной семьи меня никто особенно не интересовал. Я был поглощен работой. Филби и Маклин оставались звездами в глазах НКВД, другие агенты по сравнению с ними уже не имели прежнего значения, ведь война уже кончилась.

«Пауль», «Медхен», он же «Хикс», как тогда называли Гая Бёрджесса, тоже не давал важной для нас информации. Перед своим отъездом в Соединенные Штаты в октябре 1944 года «Генри» попросил его сделать все возможное, чтобы поступить на работу в министерство иностранных дел, так как с отъездом Маклина у нас там никого не осталось. Бёрджесс выполнил задание, но на это у него ушло около года. Вначале он устроился на работу в пресс-отдел, что не давало ему доступа к полезной информации. Он с трудом «подкармливал» Крешина, но тот не беспокоился, ибо хорошо знал Бёрджесса и был совершенно уверен, что тот сам не захочет оставаться на месте, где не сможет принести пользы.

И Крешин оказался прав. В 1946 году Бёрджесс стал личным секретарем Гектора Макнейла, второго лица в министерстве иностранных дел лейбористского правительства Клемента Эттли. Новая ключевая должность давала ему несметное количество информации. Теперь он имел доступ ко всей дипломатической корреспонденции Форин Оффис.

Бёрджесс и Крешин обычно встречались вне Лондона и лишь иногда в самом городе. Гай притаскивал с собой огромные папки. Документы фотографировались и незаметно возвращались в кабинет Гектора Макнейла. Наиболее интересные материалы мы сразу же отправляли в Москву.

Однажды после встречи с Бёрджессом чемодан Кретина неожиданно раскрылся и оттуда по всему полу бара рассыпались сверхсекретные документы и телеграммы министерства иностранных дел. Крешин, ругаясь как извозчик, бросился их собирать. Ему любезно помог один молодой англичанин. Никто не заметил ничего подозрительного, и Крешин благополучно пошел своей дорогой. Страшно подумать, какой разразился бы колоссальный политический и дипломатический скандал, если бы в Лондоне арестовали советского агента с полным чемоданом документов, украденных из министерства иностранных дел. Не надо забывать, что тогда шел первый год «холодной войны» с его истерическим накалом страстей.

Второй министр иностранных дел (назначенный лейбористами в помощь первому) Гектор Макнейл был человеком чрезвычайно умным и прямолинейным. К тому же он держался очень просто и никогда не подчеркивал своей значимости. Он превосходно ладил с Бёрджессом. Помимо больших достоинств, Гектор Макнейл имел и свои слабости, главным образом — лень. Вместо того, чтобы корпеть за письменным столом, он любил посещать рестораны, кино или театры. Гай сразу же подметил это и без единой жалобы взвалил на свои плечи всю работу Макнейла. Когда министра просили составить отчет или дать анализ целой подшивке документов, он поручал эту работу Бёрджессу. А Гай рад был услужить шефу. Все делалось оперативно. Макнейлу оставалось только поставить свою подпись и отправить документ в правительство или премьер-министру. В дальнейшем признательный босс проникся к Бёрджессу таким доверием, что поручил ему вести учет всем докладам и телеграммам, поступавшим с международных послевоенных конференций.

В апреле 1946 года Бёрджесс имел на руках все документы, подготовленные министерством для конференции министров иностранных дел большой четверки, которая должна была состояться в Париже. Вячеславу Молотову (СССР), Эрнесту Бевину (Англия), Джемсу Бернсу (США) и Жоржу Биду (Франция) предстояло решить судьбу бывших союзников нацистской Германии. Благодаря Бёрджессу, Молотов уже тогда знал, что предложение России установить четырехсторонний мандатный контроль над Руром и передать Югославии контроль над Триестом не имеет никаких шансов на успех.

Подобное случилось и в марте 1946 года на конференции в Москве. Молотов был информирован о том, что говорят за его спиной другие участники конференции. Знал, что американцы, которых представлял их новый государственный секретарь Джордж Маршалл, выскажутся против советских предложений в отношении будущего Германии. Они скорее вообще сорвут конференцию, — что позднее и произошло, — нежели согласятся с позицией Молотова.

Так что Бёрджесс продолжал помогать нам и в начале послевоенного периода.

А Энтони Блант взял совсем иной курс. Его связь с НКВД почти что оборвалась. Работа Бланта в английской контрразведке носила временный характер: его держали там только во время войны. В тот период секретные службы брали к себе всех необходимых им гражданских специалистов: инженеров, профессоров университетов, лиц интеллектуальных профессий. Не малое значение имело и другое соображение: правительство не хотело пустить цвет нации на пушечное мясо.

После победы эти люди вернулись на свои прежние рабочие места, а в секретной службе остались только профессионалы. Блант, как и многие другие, ушел из МИ-5 и стал хранителем картинной галереи короля, что его вполне устраивало. Эту должность учредил в 1625 году Чарльз I. Хранитель должен был обеспечить сохранность королевского собрания картин и давать монарху советы при покупке новых экспонатов. В то время Бланту было только тридцать шесть лет и такое престижное назначение стало венцом в его карьере ученого искусствоведа. Он посоветовался с Крешиным, который вскоре дал ему ответ, что МГБ не возражает против его ухода с активной работы в МИ-5.

Я думаю, что, соглашаясь на уход Бланта из М И-5, Москва имела свои особые соображения. В Центре знали, что Блант состоит в дружеских отношениях с Георгом VI. Они часто встречались, проводили много времени вместе, посещали картинные галереи, разговаривали об искусстве. Должно быть руководство сочло, что Блант, обеспечив себе прямой доступ в Букингемский дворец, получит новую ценную информацию.

Во всяком случае Крешин и Блант решили, что если Энтони узнает что-нибудь важное, то сразу же свяжется с нами прямо или через Бёрджесса.

Позднее это согласие МГБ на уход Бланта из М И-5 одинаково озадачило как английских журналистов, так и офицеров разведки. Питер Райт в своей книге «Охотник за шпионами» считает, что МГБ позволило Бланту уволиться из контрразведки только потому, что внедрило в МИ-5 другого агента. Райт довольно поспешно сделал вывод, что этот другой — Роджер Холлис. Не мне доказывать обратное, но я думаю, что тут Райт допустил ошибку. В 1987 г., когда была издана книга Райта, английская разведывательная служба провела тщательное расследование, но так и не подтвердила предположение Райта, который в свою очередь не нашел для этого никаких доказательств. Не очень-то это порядочно, бросить тень серьезного подозрения на коллегу без достаточно веского основания!