Операция "Фауст" - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
—Э, нет, Сашок. Спать тебе нельзя. Давай о чем-нибудь говорить.
Я стараюсь изо всех сил поднять тяжелые веки и вспомнить — о чем это я хотел поговорить с Жуковым? Ведь что-то очень важное было, что я хотел у него спросить.
— Славка мне говорил, что у вас там заморочка с Фаустом вышла. Тут вот какая ситуация...
Ну да, конечно, Фауст!
— ...У меня одна дама сердца имеется, врач в Большом госпитале. Она мне рассказала, что у них есть секретное отделение, где держат наших больных солдат с галлюциногенными расстройствами. Представляешь себе, что это значит?
— Немножко.
— Вот и я тоже. И что эти расстройства — следствия инъекций препарата под названием (Жуков достал из кармана бумажку) фенол-алкалоид-ультра-стабилизирующий. Усекаешь? Нет? Повторяю фенол — это Ф, алкалоид—А, ультра—У, стабилизирующий Ст. ФАУСт. Я не уверен, что это его официальное сокращение, действие его вроде бы схоже с действием эликсира молодости доктора Фауста из одноименного произведения Гете. Все эти эксперименты держатся в строжайшей тайне. Мы со Славкой придумали план проникновения в это секретное отделение, туда днем идти нельзя, врачи приходят в восемь утра. Ночью дежурит врач. Охрана, конечно, будь здоров. Но их надо обмануть.
— Женя, я что-то туго соображаю. Может быть, можно мне самому поговорить с этой... дамой сердца?
Жуков посмотрел на часы:
— Через полчаса она придет в госпиталь. Коли ты за это время выучишь фарси, то вполне сможешь с ней объясниться...
— Она что... афганка?
-Ну.
Действительно «заморочка».
— Мне с тобой все равно в госпиталь идти, пусть она твою черепушку проверит. И хребет. Остальное чепуха... Да, крепенько он тебя приложил... — Жуков снял с меня полосатый халат и осмотрел мое тело. — ...Живого места нет.
— Черт с ними, с синяками, — сказался Жукову, а вслух подумал: — Не умер все-таки! Женя, я не могу лететь с вами в Москву.
— У тебя, видно, с головой не совсем в порядке. Это мы с тобой летим, а не ты с нами. Тебя надо срочно отсюда эвакуировать.
— Я не окончил намеченное в Афганистане расследование, у меня по плану было — найти однополчан Дубова и выяснить причину его гибели. У меня есть фамилии —Смирнов, Халилов. Я не могу уехать, не поговорив с ними. Через них я смогу выйти на второго убийцу Ким. Ведь он существует, Женя! И он для меня даже важнее. Ведь именно его знала Ким, она ему открыла дверь. Ивонин не врал — он ее видел впервые в день убийства.
— Очень впечатляюще. Но если ты не вылетишь отсюда немедленно, тебя вряд ли что-либо спасет от молодчиков генерала Серого. Что же касается Смирнова и Халилова, то мы со Славкой раскопали списки ивонинского взвода: со времени гибели Дубова трое откомандированы на курсы, семь погибло... Уточняю: на сегодняшнее число — девять... Остальные — госпитализированы.
— Ранены?
— Вот тут заморочка. Все наши раненые поступают в Большой госпиталь, дольше чем на сутки в полевых не задерживаются. Но в списках раненых ни один из взвода Ивонина не числится. Анаит подозревает, что они в секретном отделении.
— Кто такой Анаит?
— Это она. Моя... знакомая.
Жуков вытащил из кармана джинсовой безрукавки сложенный вчетверо лист и протянул мне. На бланке Главного медицинского управления Министерства обороны СССР текст:
«Начальнику Центрального госпиталя города
Кабул (Афганистан)
генерал-майору мед.службы
товарищу Валояту Хабиби
Уважаемый товарищ Хабиби!
Для изучения культуры вирусного штамма меробиуса направляются микробиологи Главного медицинского управления Министерства обороны СССР майор медицинской службы тов. Клочков Виктор Петрович и главный психиатр ташкентского отделения Центрального института усовершенствования врачей кандидат медицинских наук тов. Осипов Борис Ильич.
Предлагаю Вам обеспечить указанных товарищей необходимым материалом (история болезней лиц, находящихся на излечении в отделении АБ Вашего госпиталя), а также контакт с больными по представленному списку. Поскольку действие вируса меробиус, переносчиком которого является азиатский комар мерби, оказалось молекулярно-активным в значительно более высокой степени, чем мы предполагали, просим оказать товарищам Клочкову и Осипову всяческое содействие незамедлительно.
Начальник Главного медицинского управления Министерства обороны СССР генерал-полковник медицинской службы...»
— Кто это такие — товарищи Клочков и Осипов? —- спросил я Жукова, напряженно вчитываясь в строчки и стараясь понять их смысл.
— Я думаю, что микробиолог — это ты, а психиатр —я... Не напрягайся, Саш, кроме подлинных фамилий генералов, все остальное псевдонаучный вздор, который мы вчера со Славкой изобрели. Боюсь, что времени у нас уже нет. До прихода врачей осталось два часа. Мы же не знали, что с тобой такая заморочка получится, надо было идти ночью...
— Женя, мы сейчас же поедем в госпиталь, понимаешь, сейчас же... Только как же я в таком виде?..
Жуков пристально посмотрел на меня и хлопнул ладонью по столу:
— Ладно.
Он ушел в другую комнату, откуда доносилась разноголосица храпа Грязнова и Бунина, и вернулся в одной руке с костюмом на вешалке, в другой — со свертком.
— Поскольку моей Анаит удалось спереть только одну форму военврача из каптёрки, мне приходится оставаться штатским.
— Подожди, Женя. Ну какой из меня микробиолог, я ни одного термина даже не знаю, да еще синяк под глазом...
— Синяк сейчас загримируем. Насчет терминологии я тоже не силен. Ты просто должен издавать звуки как микробиолог. Сегодня ночью дежурит врач-диетолог Клопова, она же жена главного хирурга. В микробиологии она понимает столько же, сколько и ты. А в психиатрии — меньше, чем я.
— Слушай, а комар этот, как его?— меробил — он действительно существует?
— Весьма возможно, — невозмутимо ответил Жуков, натягивая голубую рубашку. — Кстати, еду с одним условием: сначала пусть Анаит проверит твою башку и хребет. Она специально приедет в полседьмого.
— Женя, сейчас не до этого.
— Ну, тогда я снимаю новые штаны...
— Хорошо. Десять минут — согласен.
— Давай натягивай форму, я вывожу из гаража мотоцикл.
Мне очень хочется выглядеть мужественным перед этой потрясающе красивой женщиной, и я делаю громадные усилия, чтобы не морщиться от легких прикосновений ее пальцев к моим ушибам и царапинам. Но мой стоицизм нисколько не трогает Анаит: она смотрит на Женю Жукова через мое плечо, вернее, они смотрят друг на друга, причем так, как будто в кабинете, кроме них, никого нет. Глаза у нее такие голубые, что мне просто непонятно, как это могут быть такими голубыми глаза у женщины по имени Анаит Седдык.
Она что-то сказала Жукову, тот перевел:
— Тебе надо сделать рентген. Два ушиба головы и удар по позвоночнику, это плохо. И она просит тебя не притворяться, потому что ты путаешь клиническую картину.
Анаит засмеялась, и я кое-что заподозрил.
— Вы знаете русский?
—Да, конечно. Я закончила Первый медицинский институт в Москве. Только акцент у меня ужасный. Я показал Жукову кулак.
— ...И я не всегда ищу правильные слова.
— Может быть, можно без рентгена?
— Нет. Нельзя.
Ого. Характер.
— Это скоро. Десять минут. Или надо сказать «быстро»?
— Вы хирург? — зачем-то поинтересовался я.,
— Нейрохирург. Я проходила практику в институте Бурденко.
При этих словах они с Жуковым так смотрят друг на друга, что я догадываюсь: они там и познакомились, у Бурденко. Жуков месяца три провел в этом институте по какому-то делу, которое он вел года два с половиной назад. И еще я догадываюсь, что главной причиной Женькиного бегства в Афганистан было вовсе не знание фарси.
— Надо подождать две или три минуты, — сказала Анаит, сделав штук десять снимков на различных рентгеновских аппаратах, и провела меня в маленькую комнатушку.
Где-то пели под гитару. Я подумал: «Не спится ребятам»,— и приоткрыл дверь, прислушался. Какой-то знакомый мотив, но слова я слышал впервые:
Рассеял ветер над Кабулом серый дым.
Девчонка та идет по улице с другим,
Девчонка та, что обещала: «Подожду».
Растаял снег — исчезло имя на снегу...
Рыдает мать, и словно тень стоит отец,
Как много их, невозвратившихся сердец,
Как много их, не сделав в жизни первый шаг,
Пришли домой в суровых цинковых гробах...
— Можно одеться, — услышал я голос Анаит. — Что-нибудь случилось?
— Н-нет... Можно мне посмотреть, кто это поет?
— Вам понравилось? Они очень хорошо поют.
Больше грустные песни.
Анаит открыла дверь в палату: на кроватях сидели молоденькие ребятишки, как и полагается раненым — у кого голова, у кого рука перевязана.