Операция "Фауст" - Фридрих Незнанский

   В связи с расследованием уголовного дела об убийстве Ким Лагиной, по Вашему поручению мною, старшим инспектором МУРа ГУВД Мосгорисполкома капитаном милиции Грязновым В. И., с помощью Е. И. Жукова, бывшего старшего инспектора МУРа, ныне и. о. начальника Строительно-монтажного управления № 1 Спецмонтажтреста № 4, на территории ДРА была проведена оперативно-агентурная работа, направленная на выявление лиц, совершивших это убийство, а также свидетелей, обладающих важными сведениями по поводу обстоятельств данного дела.

Проведенной работой установлено:

   У ЕвгенияЖукова сохранились значительные контакты в Полицейской службе Кабула. Один из его «источников» продвинулся по службе в правительстве Бабрака Кармаля (генерал Сайд Халег, к примеру, стал первым заместителем министра госбезопасности —ХАДа), а другие, уйдя к партизанам, стали руководителями Сопротивления (так, один из высших чинов афганской полиции, Голам Нираки, сейчас возглавляет кабульское городское партизанское движение). Естественно, каждаяиз сторон имеет разветвленную агентурную сеть на территории Афганистана. Войдя по моей просьбе в контакт с генералом Саидом Халегом и генералом Голамом Нираки, Жуков получил ценную информацию, а также предоставил мне возможность для оперативной деятельности.

   Используя агентурные связи Жукова, мне удалось проникнуть в распоряжение казармы офицеров спецназа и изъять из тумбочки В. Ивонина принадлежащие ему ботинки американского производства, в которые он был обут при совершении убийства К. Лагиной. (Поскольку на месте происшествия оставлен след от этого ботинка, данное вещественное доказательство было мною изъято для приобщения к материалам дела).

   Генерал Халег является личным другом генерала спецназа Серого. Они вместе проводят свободное время, развлекаясь в злачных местах Кабула, посещают рестораны и подпольные притоны. Общение с Серым дает Халегу ценную информацию, которой он поделился с Жуковым. В частности, речь идет о перестройке системы личной охраны членов Политбюро ЦК. Дело в том, что руководитель спецназа—маршал Агаркин убедил Генерального секретаря ЦК КПСС в ненадежности личной охраны, состоявшей из сотрудников КГБ, которые снабжали руководство госбезопасности сведениями о личной жизни прежних генеральных секретарей партии. Два месяца назад была сформирована новая служба охраны членов Политбюро, состоящая из спецназовцев—офицеров, прошедших подготовку в Афганистане. В настоящее время обязанности начальника личной охраны генерального секретаря выполняет майор спецназа Эдуард Троян, в прошлом командир батальона, в котором служил В. Ивонин. Троян и Ивонин — близкие друзья. Троян ходатайствовал об откомандировании Ивонина в состав охраны генсека.

   Сообщаю также о том, что с помощью Голама Нираки и его партизан нам удалось спасти от гибели следователя Турецкого. (Он был выкраден спецназовцами и брошен в тюрьму. При попытке преступников убить Турецкого, не пожелавшего вступить в контакт с генералом Серым и прекратить расследование в отношении Ивонина, мы были вынуждены ликвидировать Владимира Ивонина и его сообщника Цегоева.)

   В связи с тем, что дальнейшее пребывание нашей оперативно-следственной группы в Афганистане опасно для жизни членов бригады, принято решение свернуть работу в ДРА и вернуться в Москву.

   Прошу уничтожить данное спецдонесение после ознакомления с ним.

       Ст. инспектор МУРа капитан милиции В. Грязнов» 23 июня 1985 года

— Интересно, этот Троян —тоже «укушенный»?

  —Я думаю, мы узнаем это в Москве, когда проявим пленки. — Грязнов указал большим пальцем вверх, где на полках ручного багажа лежал чемоданчик Жукова... — У-ух! Опять воздушная яма. Не люблю я эти ямы, Сашок. А уши у тебя закладывает? Нам еще часа два лететь. Скорее бы, к лешему, приземлиться.

   — Может, выпьем чего? Я, между прочим, обед проспал.

  —Крепкие спиртные напитки на борту самолета употреблять запрещено, —донесся хрипловатый баритон Жукова с плохо скрытой ноткой сожаления.

  —Можно взять пару бутылок рислинга,—о живился Бунин, как будто бы он не храпел только что, точно медведь в берлоге.

   При помощи стюардессы-сержанта мы устраиваем пикник на борту авиалайнера: опрокинув спинки сидений, импровизируем стол, берем три бутылки рислинга (в развитие ценного предложения Бунина), а сержанточка притаскивает четыре порции холодной курятины и песочные пирожные.

  Ныряя в воздушные ямы и прорываясь сквозь плотные облака, мы разрабатываем план дальнейшего расследования. Через час выясняются два обстоятельства: во-первых, нам требуется еще одна, нет, две бутылки рислинга, а во-вторых, наш самолет в связи с сильной грозой в районе Москвы произведет посадку на военном аэродроме под Калинином'. Приходится внести в план расследования некоторые коррективы, и мы попадаем в Москву только к десяти часам вечера, проболтавшись три часа в электричке с конечной остановкой на Ленинградском вокзале, откуда я и звоню Меркулову. Выслушав мой короткий рапорт, изредка прерываемый икотой (следствие воздушных ям или — по предположению Жукова — кислого вина) Меркулов предлагает всем хорошенько отдохнуть и явиться завтра в прокуратуру к двенадцати часам.

  Вот так, не зажигая света, в одних носках пройти через комнату к креслу, по дороге нажав на кнопку магнитофона. Я дома. Как давно я здесь не был! Месяц, год? Не надо пороть сентиментальную чушь, Турецкий. Всего два дня. Даже пыль не скопилась больше обычного на полированных подлокотниках. Два дня?! Я опустил руку на телефон. Позвонить маме? Сказать, что я жив? Она даже не знает, что я куда-то уезжал. Трубка тихонько дрогнула под ладонью — звонок. Прежде чем ответить, я подумал: и не надо орать в мембранное отверстие, как в Кабуле, а просто снять трубку и спокойно сказать:

— Слушаю.

И я услышал низкий грудной голос.

— Ты приехал.

  — Как хорошо, что ты здесь... Нет, как хорошо, что я здесь, — лепетал я какой-то вздор, обнимая прохладное тело Ланы, — я думал, что я никогда, что ты никогда, что мы никогда больше не увидимся.

  Мне очень хотелось рассказать ей о кабульских приключениях, хотелось, чтоб она меня пожалела — как солдатка израненного мужа. Грязнов тогда сказал — она равнодушная, а я подумал: неправда, просто гордая. А может, и то и другое вместе? Нет, я не знал, какая она. Я вообще ничего о ней не знал. Я только знал, какие у нее сильные, требовательные руки, я знал, что она самая красивая женщина на свете, каких у меня никогда не было и не будет.

Я закурил сигарету. Лана приподнялась на локте.

— Теперь я знаю, почему ты не зажигал света.

Она смотрела на мою щеку, где красовался огромный фингал.

— Это украшение стоило тех сведений, которые завтра я доложу Меркулову.

— Завтра воскресенье.

— Не важно... В двенадцать мы собираемся в прокуратуре. Ты знаешь, мы, в общем, расследовали обстоятельства убийства Ким.

Я почувствовал, как напряглось ее тело.

—Ты нашел убийц?

  Нет, она не равнодушная. Я увидел, как в темноте блеснули ее глаза — два изумруда.

— Одного.

— А сколько их было?

— Понимаешь, это сложная история. — Понимаю. Следственная тайна.

Я усмехнулся. Вообще-то она была права.

  Лана откинулась на подушку и прикрыла глаза. И снова стала далека от меня, как и прежде, как в тот день, когда я впервые увидел ее на улице: вот она вошла в метро и скрылась навсегда... Я почти со страхом ждал, что она сейчас как всегда скажет: «Я пойду»...

  Она посмотрела на часы и выскользнула из-под моей руки.

— Я пойду...

  Я закрыл глаза и увидел себя высоко над желтой землей. Еле слышно прикрылась за Ланой дверь, и, засыпая, я опять услышал, как когда-то, звуки гимна. Ровно полночь... Если верить пифагорейцам, все в жизни повторяется. И ты не можешь вспомнить, когда уже так было. Ты знаешь точно, чувствуешь, ощущаешь—вот точно так все было, но не можешь вспомнить — когда же: вчера? год назад? в предыдущей жизни? Вот так же тихо она сказала: «Я пойду», неслышно закрылась дверь, и сквозь сон я слышал далекую мелодию надоевшего гимна.

  В котельной было влажно, душно. Мы с Буниным карабкались по мокрой и горячей лестнице. Вот лестница кончилась, и мы повисли в воздухе, еще минуту — и мы свалимся в полыхающую огнем огромную воронку. И тогда зазвонил телефон. Я хотел крикнуть Бунину — не снимай трубку, здесь нет телефона! — и проснулся. Я зажег свет. Двадцать минут первого. Телефон молчал. Показалось? Я встал, прошел на кухню, взял новую пачку сигарет. Кто-то стоял у входной двери, переступая с ноги на ногу. Я достал туристский топорик и рывком распахнул дверь. На пороге стояла Ирка Фроловская. У нее было такое лицо, что излишне было спрашивать «что-нибудь случилось?». И так было ясно, что что-то случилось.