Операция "Фауст" - Фридрих Незнанский

  — Вы пришли в себя, Турецкий? — спросил мужской голос.

  Мужчина был бос, в шортах, в майке с эмблемой спортобщёства «Динамо». Он стоял вполуоборот, смотрел мне прямо в глаза, направляя на меня свет яркой настольной лампы.

  Я молчал. Мужчина кивнул седой, подстриженной ежиком головой, и солдаты кинулись сдирать с моего рта повязку.

  — К-то в-вы т-такой? — в свою очередь, спросил я.

— Фамилия моя вам не нужна. Я командир части...

  — К-какой части? — спросил я, чуть заикаясь. Мне было больно шевелить губами. — Кармалев-ской, душманской?

  — Советской, советской части... Бросьте придуриваться.

  Он прошелся по комнате, как бы разминаясь перед гимнастическим снарядом. Лицо у него было в резких морщинах, но руки и ноги налиты силой, выдавали профессионального спортсмена-гимнаста или акробата.

  — Хорошо, — сказал «спортсмен», — развяжите ему руки... Садитесь!

    Я опустился на подставленный стул.

  — Все проще пареной репы. Нам нужно поговорить начистоту. Мы выкрали вас, чтобы решить: или — или. Или шлепнуть вас, и концы в воду. Или договориться с вами о сотрудничестве.

  — Вы допустили ошибку, товарищ Серый! Мои товарищи смекнут, что меня похитил спецназ!

  — Ого! Вы меня вычислили! Слушайте, а вы мне нравитесь! Хотите выпить!

— Хочу.

  Серый достал из холодильника, вмонтированного в железный шкаф, запотевшую бутылку «Московской», тарелку с бутербродами с колбасой и сыром, банку огурцов, бутылку «Боржоми». Поставил все это на стол и разлил водку по кружкам.

— Выпьем.

Затем налил минеральной воды.

  — Знаете, — отдышавшись, сказал он, — любого шпиона отгадаю по тому, как он пьет водку. Иностранец пьет, не запивая спиртягу водой. В отличие от нас, русских.

Я усмехнулся.

  Серый внимательно посмотрел на меня. Глаза у него были какие-то странные. Водянистые, будто налитые слезой.

— Чему смеетесь?

  — Не ожидал, что буду пить водку в Афганистане в таких условиях. Вот будет смеху, когда я расскажу об этом в Москве...

— Не думаю, что это вам удастся. Впрочем, если мы придем к общему знаменателю, вы, пожалуй, сможете рассказать в Москве о гостеприимстве генерала Серого...

— А если не договоримся?

  — Тогда... тогда ваши косточки сгниют здесь, на афганской земле...

— Только пугать меня не надо!

  — А я и не пугаю. Я вам правду говорю. — Серый вздохнул, улыбнулся. — Итак, к делу. Скажите мне, пожалуйста: с чем вы сюда приехали, в Афганистан?

  — Вы же знаете — взять под стражу и этапировать в московскую тюрьму одного из ваших подчиненных.

— Кого из подчиненных?

  — И это вам отлично известно. Я приехал за Ивониным.

  — Вот как! За Ивониным! — он нахмурился, ноздри у него раздулись, а лоб собрался резкими морщинами — И что же он натворил?

  — Я веду дело об убийстве сотрудницы городской прокуратуры, — я решил поднять значимость проводимого мною следствия,—дело на контроле в ЦК КПСС, а срок мне предоставлен минимальный.

— Дальше.

  — Я располагаю доказательствами, что женщину убил именно Ивонин, когда был в Москве, получал свою награду. Это он нанес ей смертельный удар. Мне теперь по закону надо предъявить его для опознания свидетелям, провести очные ставки...

  — А ошибки у вас быть не может? Знаете, как у нас бывало — расстреляют, а потом выясняется, что убийство совершено другим.

— Ошибки нет.

— И у вас уже есть санкция на его арест.

— Есть.

— Где она?

— В моем портфеле.

  Он прошелся своей пружинистой походкой к шкафу, достал мой обтрепанный портфель и протянул мне...

  Серый курил, рассматривая подписи Меркулова, Горного и Рогова.

  — Что это за статья такая, девяностая? — поинтересовался Серый. Я объяснил, как на экзаменах по уголовному процессу:

  — Следователь имеет право задержать подозреваемого на десять дней. Если за этот срок он соберет достаточно улик, он предъявит обвинение, подозреваемый остается в тюрьме до суда.

— А если не соберет? — поторопил Серый.

  — Если не соберет, следователь обязан его отпустить. На все четыре стороны...

  — Вот как! — обрадовался генерал. — Если я вас правильно понял, вы намерены арестовать одного из лучших офицеров частей особого назначения! Так сказать, рыцаря без страха и упрека! А доказательств у вас — с гулькин нос?

  — Разве я сказал, что улик недостаточно? Вы спросили, я объяснил вам закон...

— Свидетели, очные ставки! Какая чушь! Свидетель любую чепуху подтвердить может! Я вот сейчас скажу своим ребятам. И они где хочешь подтвердят, что никакого Турецкого в расположении части не было. Ребята, подтвердите?

  Солдаты засмеялись. Серый посмотрел на часы и заторопился:

  — Оставим это. Скажите другое: какой процент раскрываемости убийств у вас в Москве?

Я не отгадал ребуса. Не понял, куда он гнет.

  — В среднем по Москве раскрывается восемьдесят-восемьдесят пять процентов умышленных убийств...

  — Из десяти виновных двое разгуливают на свободе... Это хорошо.

  — Чего хорошего? Убил — и ходит по улицам. Пиво пьет...

  — Хорошо потому, — твердо сказал Серый, — что в эти двадцать процентов вы включите Ивонина! Иначе вам отсюда не выбраться!

  И Серый уставился на меня своими - слезящимися глазами.

— Вы что — хотите меня запугать?

— Нет. Перевербовать.

  — Но это запрещено инструкцией. Сотрудники прокуратуры не имеют права работать на иные службы. Вплоть до КГБ.

  Серый подошел ко мне. Взял за подбородок сильными пальцами, откинул мою голову и внятно сказал:

  — На КГБ—нет. На партию — да. Спецназ служит только партии. Причем только ее центральным органам. Так что это не перевербовка, дорогой мой, это — другое.

  — У вас ничего не получится, — парировал я. — Упущено логическое звено. Чтобы замять дело, со мной договориться мало. Надо поладить по крайней мере еще с пятерыми! И все они не здесь, а в Москве.

  — Это не твоя забота. В Москве договорятся без нас. Мое дело договориться с тобою, с Турецким. Таков приказ.

— Чей приказ? — спросил я.

  Он не ответил, снова подошел к шкафу и достал пакет.

  — Слушай меня внимательно! Сейчас я отблагодарю тебя за то, что ты найдешь способ закрыть дело Ивонина. Я дам тебе деньги. Много денег. Здесь десять тысяч. И ты при свидетелях возьмешь эти деньги. И дашь мне расписку в том, что следователь Турецкий взамен обязуется вывести из дела Ивонина Владимира. И прочее в таком духе. Сам знаешь...

  Он подошел ко мне вплотную, открыл пакет: толстая пачка сторублевок. Аккуратно положил пакет мне на колени.

Я сбросил его на пол:

  — Взяток не беру. И... вообще в эти игры не играю.

   Серый невозмутимо сел на место. Но пальцы его дрожали.

 — Без соглашения, извини, я тебя отсюда отпускать не имею права. Хотя ты мне и нравишься... — Генерал повернулся к солдатам.

— Отведите его в камеру!

  И в мою сторону: — Я жду два часа, Турецкий! Только два часа. Или — или!

  Я прокручивал в голове ход беседы с Серым, сидя в камере-одиночке  с зарешеченным окном. Вообще-то мне ничего не стоило написать любую расписку этому Серому. Я бы выкрутился. Во всяком случае, Меркулов бы мне поверил, что у меня не было другого выхода и я просто-напросто спасал свою жизнь. И он нашел бы точный ход — связался бы через Емельянова с товарищами на самом верху. Мог ведь я обмануть генерала. Ей-богу, я сам себе удивлялся, валяясь на нарах, почему я этого не. сделал. Но еще не все потеряно. Серый мне дал срок для раздумий. Все будет выглядеть очень натурально: все взвесил, решил, что погибать ни за что в таком возрасте не стоит. Берите своего Ивонина, я его в гробу видел... Но вот ведь какая штука: я знал,. знал с самого начала, что ни при каких обстоятельствах не пойду на компромиссы. «Турецкий, нам надо поговорить»... Она взяла меня за руку. Какие у нее ледяные руки... И море крови, а посреди него, как островок, безжизненное тело Ким. «Клянусь, я найду его, Ким! Я, следователь, найду твоего убийцу»... Говорят, ученые недавно сделали открытие, так называемые рецепторы мозга, запрограммированные центральной нервной системой, избирательно воспринимают действие лекарств. Рецепторы моего организма избирали единственно приемлемый ход мышления — я должен обезвредить Ивонина, и эти самые рецепторы не могли позволить совершиться никакой сделке, даже если бы это мне стоило жизни.

  Но если быть до конца честным, то я не верил, что они меня прикончат. Ивонин лишен охранительного разума, это ясно. Но ведь генерал Серый — умный мужик. Он-то понимает, что ему придется отвечать за пропавшего следователя Мосгорпрокуратуры.

  В камеру кто-то вошел. Конвоир, решил я, пришел отвести к Серому — два часа истекли.

— Стален велел спросить, чего надумал?