Собрание сочинений в четырех томах. Том 4. - Николай Погодин

— Как дома? — спросил Ростик.

— Нормально, — ответила мать, и в ее словах слышалось: «Ты же знаешь…»

Ростик действительно знал, что дома всегда нормально. Мать была для него примером высшей организованности. Он спросил просто потому, что странно было молчать, когда вокруг слышались радостные голоса, веселые возгласы, смех. А говорить друг с другом Елена Васильевна я Ростик не умели, так как были слишком похожи друг на друга.

Они сели в автомобиль — новенький «Москвич» с шелковыми занавесками, который привел сюда Вася Бляхин, возивший спортивное начальство и обслуживавший Крохиных частным образом. Ростислав сам водил свою машину, но наблюдал за ней Вася Бляхин, честно любивший «это дикое железо».

Когда мать с сыном сели в машину, им по–прежнему не о чем было говорить. Обоим казалось, что все сказано уже давным–давно. Повторяться было просто скучно.

Ростик вел машину с небрежным изяществом, управляя одной правой рукой. Ему было хорошо, и больше он ничего знать не хотел. Указав на обе стороны дороги, мать заметила, что, пока он был за границей, здесь с чудесной быстротой выросли новые дома.

— Разве? — удивился Ростик.

Ему было хорошо, и он не чувствовал потребности смотреть по сторонам.

Елена Васильевна размышляла о будущем. «Делая сына», она, естественно, должна была делать и его будущее. Прежде всего Ростику необходима хорошая семья. При его склонностях нужна сила, которая умела бы им управлять. Проще говоря, нужна хорошая жена. И не когда–нибудь, а именно теперь, пока дурное еще не развилось в нем, как скрытая болезнь, которая может погубить человека, если ее не захватить вовремя.

Мысли Елены Васильевны как–то сами собой обратились к Ирочке. Уже не впервые за последние дни она думала об этой девушке.

Ирочка понравилась Елене Васильевне. Она была хорошая девушка, скромная, неглупая, правдивая.

Для того чтобы проверить это свое впечатление, Елене Васильевне пришлось познакомиться с Ниной Петровной. На все свои предприятия Елена Васильевна всегда шла смело, без всякой застенчивости, чем и располагала к себе людей, не видевших в ее намерениях ничего подозрительного. Выяснив, когда Нина Петровна возвращается домой, Елена Васильевна позвонила и зашла к ней.

— Мы соседи, — приветливо и радушно сказала Елена Васильевна. — Давайте познакомимся. В жизни бывает всякое. Можем пригодиться друг другу. Кстати, я врач.

Последнее сообщение Нина Петровна приняла холодно. Врачи достаточно надоели ей на службе. Но гостья ей понравилась. Интеллигентная женщина, ничего не скажешь.

— С врачами я имею дело всю жизнь, — ответила Нина Петровна, стараясь улыбаться как можно любезнее. — Сама почти врач, хоть и без диплома. Но за визит спасибо.

Они познакомились.

Разговорившись с Ниной Петровной, Елена Васильевна узнала, что Ирочка сирота. Когда она узнала об этом, ее словно осенило.

Сирота… Характер Нины Петровны стал ясен проницательной Елене Васильевне с первой же минуты. Хорошо, что сирота. Значит, ей живется не сладко. Они с Ростиком могут ее осчастливить. Конечно, это звучит несколько старомодно, но что поделаешь — правда остается правдой. Должны осчастливить… Девочка работает где–то на улице, просеивает песок. Они с Ростиком запретят ей работать на улице. Надо поскорее приблизить к себе Ирочку, пока та не набралась уличных манер. Впрочем, все это, в сущности, старые предрассудки, с которыми давно пора покончить.

На правах соседки Елена Васильевна стала захаживать к Нине Петровне. Сидя однажды за кофе, она вызвала Нину Петровну на откровенный разговор.

— Не признаю старых предрассудков, — с искренним воодушевлением говорила Елена Васильевна. — Свой круг, не свой круг… Сама вышла замуж за человека своего круга. Одна радость, что сын родился хороший. А кто его сделал хорошим? Я сама. По–женски говорю вам, Нина Петровна, не знала я настоящей любви. Муж был и собой хорош, и своего круга. А что толку? Ничего я в жизни не испытала, и виной всему старые предрассудки.

При всей своей строптивости Нина Петровна не обижалась на Елену Васильевну за то, что соседка все–таки как бы признавала превосходство своего круга.

— Приятно, — отвечала Нина Петровна, — очень приятно… Я тоже старых предрассудков не терплю. Мы революцию сделали, классы уничтожили, а эта гадость нет–нет да и вылезет. «Я выше, ты ниже». Приятно, что вы так рассуждаете, Елена Васильевна, очень приятно.

Казалось бы, почва была подготовлена, следовало приступить к прямому разговору, но Елене Васильевне не хотелось раскрывать своих намерений. Над всем предприятием, которое она затеяла, висела тень, тайно удручавшая ее. Дело в том, что у ее Ростика уже несколько раз расклеивалось то, что именуется романом, любовью, женитьбой. Не ломалось, не взрывалось, а именно расклеивалось, тихо, гладко, без всяких катастроф. Одну девушку — ее звали Катя — Елена Васильевна даже полюбила, но вдруг Катя стала бывать у них все реже и реже, а потом и совсем куда–то пропала. Елена Васильевна не знала, в чем дело. Ростик делал вид, что тоже не знал. Может быть, он недостаточно любил Катю и поэтому нисколько не страдал, когда она ушла. Но примерно через полгода после этого от него ушла другая девушка, Юлечка, которую он, казалось, любил. Его поведение тогда не на шутку испугало Елену Васильевну: он исчез и не ночевал дома несколько дней. Вернувшись, он как будто искренне проклинал свою судьбу. Но почему ушли Катя и Юлечка, почему медленно, но верно расклеивались их отношения с Ростиком?

Елена Васильевна не знала, что ее сын уже довольно давно встречается со Стеллой Зубаревой. Это можно было скрыть от матери, но Катя и Юлечка каким–то непонятным Ростику чутьем очень быстро разгадали, что он ведет нечестную игру.

Властная и деятельная натура Елены Васильевны не привыкла мириться с неизвестностью. Елена Васильевна хотела наконец взять в свои руки и эту сторону жизни сына и до конца в ней разобраться. Поняв источник беды, можно покончить и с самой бедой.

Теперь, сидя в машине рядом с Ростиком и размышляя о его будущем, Елена Васильевна думала, что сына нужно укрепить в домашней жизни. В общественной он сам не пошатнется. Но ненадежность домашней жизни может когда–нибудь отразиться и на его общественном положении. Надо спешить… Вот он сидит за рулем, неподвижный, как мрамор. Его голова действительно кажется высеченной из мрамора. Вот он сидит — сама стойкость и выдержка. Сама молодость и красота. Пусть она преувеличивает опасность, даже наверно преувеличивает. Пусть, пусть! При всех обстоятельствах ему лучше жениться. Что скрывать, ведь Елена Васильевна подумывает тайком о дипломате Ростиславе Крохине, аккредитованном, полномочном и все прочее, что в таких случаях пишется в газетах… Ему надо жениться на хорошей девушке. Миссия Елены Васильевны может оказаться не такой уж трудной и щекотливой, если Ирочка и Ростик понравятся друг другу. А если опять все начнет расклеиваться? Как быть тогда? Тогда Елена Васильевна вмешается со всей властностью своего характера. Надо наконец понять, в чем здесь дело.

— Значит, хорошо съездил, сын?

— Отлично, — машинально ответил Ростик.

— Ну и слава богу. — Она вздохнула.

Ростислав так же машинально спросил:

— Почему ты вздыхаешь?

Она заговорила медленно, с деланным равнодушием:

— Человек — ничто по сравнению со своим личным делом.

— Это я уже слышал, — без всякого интереса отозвался Ростислав.

— Человек может тысячу раз измениться, но то, что записано в его личном деле, никогда не меняется.

— Ты говорила…

Делая вид, что не слышит, она продолжала:

— Человек умирает, а личное дело остается. Так говорил твой отец.

Ростислав понял, что это только прелюдия. Главное в музыке впереди. Он приготовился слушать. Мать никогда не вспоминала про отца без делового повода. Ростислав ждал, но мать молчала. Видимо, решила отложить главное до другого раза.

— Маман, — сказал Ростислав, продолжая следить за дорогой и поэтому не поворачивая головы, — я выполнил все ваши поручения.

— Спасибо, милый, — ответила она таким тоном, словно эти поручения были мелкими и ничтожными.

О том, чть Ростик привозил из–за границы, они между собой почти никогда не говорили. При посторонних людях они называли это презрительно — тряпье. Но посторонние — одни со злостью, другие добродушно посмеиваясь, — говорили, что Елена Васильевна и ее Ростик никак не могут обходиться без заграничного тряпья. Всюду в мире есть множество людей, убивающихся по всему заграничному. Эту маленькую слабость люди, вероятно, простили бы и Крохиным, если бы у них не получалось так, что красивые заграничные вещи, так называемое тряпье, они носили чуть ли не по какому–то принуждению. Это было ханжество, которое у одних вызывало злость, у других — добродушную усмешку.