Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Реджинальд Пэйджет

На процессе, как и в Нюрнберге, применялась система синхронного перевода. Переводчики сидели в кабинках и переводили все произнесенные в суде слова, поэтому, когда звучала немецкая речь, можно было надеть наушники и слушать английскую версию того, что говорилось. Это экономило время, однако переводы зачастую страдали серьезной неточностью. Адвокат обращался к суду не со своего места, а с кафедры, или, как ее называли, с трибуны, возвышающейся перед стойкой с членами суда. Это означало, что, если требовалось что-то сказать, приходилось вставать со своего места и идти через весь зал. Из-за этого у микрофона порой случалась толчея.

Когда начался процесс, члены суда вошли гуськом и заняли свои места. На каждом была надета красная мантия и красная судейская шапочка, которые они одновременно сняли и положили на скамью рядом с собой. Сидя за своей драпированной британским флагом стойкой, члены суда казались все на одно лицо, и у меня возникло не вполне уместное ощущение того, что это Алек Гиннесс (британский актер театра и кино. – Пер.) исполняет одновременно роли всех членов суда. За стойкой присутствовали: генерал-лейтенант, генерал-майор, два бригадира (военный чин выше полковника и ниже генерал-майора; в некоторых армиях ему соответствует чин бригадного генерала. – Пер.) и три полковника. Все они были штабными офицерами, и никто из них ни в каком качестве не участвовал в боевых действиях с 1918 г. Я считаю это огромной неудачей, поскольку им приходилось судить действия человека, постоянно находившегося на театре военных действий. Как штабные офицеры, они имели склонность к бумажной работе по законам и правилам, никакого опыта действий в условиях стрессовых ситуаций, выпадающих на долю боевого командира, у них не было. Военно-юридическую службу представлял судья Коллингвуд, судья графства, поднявшийся до верховного суда. Ему досталось незавидное назначение. В его обязанности входило все три месяца процесса держать под контролем и приводить в порядок свидетельские показания, включая тысячу документов, при этом не имея ни одного помощника. Он должен был рассматривать и выносить решения по важным и сложным вопросам международного права, в котором совсем не разбирался, да еще и не имея под рукой библиотеки международного законодательства. Вдобавок ко всему судье Коллингвуду приходилось еще и поддерживать порядок в зале суда, где порой бушевали нешуточные страсти.

После принесения присяги председатель объявил, что следующие 20 минут будет производиться фотосъемка. Думаю, он сам не ожидал последовавшей за этим сцены. Вспыхнули электродуговые лампы, зажужжали кинокамеры, и около 50 фотографов со своими камерами и вспышками ввалились в зал суда. Нависая над стойкой, они принялись фотографировать членов суда. Потом столпились вокруг скамьи подсудимых, чтобы заснять фон Манштейна со всех ракурсов. Я немедленно поднялся и покинул зал суда. Генерал Симпсон вытерпел где-то пять минут и, наступив на свою судейскую шапочку, с выражением гнева на лице вышел из зала. За ним последовали и остальные члены суда. В оставшиеся четверть часа в распоряжении фотографов оказались лишь прокурор и несчастный обвиняемый. Подходящее начало для политического балагана.

Как только члены суда вернулись на свои места, я тут же заявил, что Королевское предписание неправомерно и суд не является правомочным. Это был первый случай, когда оспорили Королевское предписание, потому что на предыдущих процессах немецкие адвокаты находились под неверным впечатлением, будто положение Королевского предписания о том, что возражения по поводу правомочности суда не могут быть приняты, запрещает им оспаривать и само предписание.

Я рассматривал свое заявление как крайне важное, поскольку – с чем согласилось даже обвинение, – если бы мне удалось добиться для фон Манштейна военного суда, его наверняка оправдали бы. Полный протокол прений приведен в приложении. Мой первый пункт гласил о том, что Манштейн является военнопленным. Германия и Британия пребывали в состоянии войны, и мы находились в зоне английской военной оккупации. Поэтому статус военнопленного – неотъемлемое право фельдмаршала, которое не зависит от свободы выбора той страны, которая содержит его в плену. И пока продолжается состояние войны, содержащая в плену страна не может изменить положение военнопленного. Если бы содержащая в плену страна могла по своей воле изменять статус военнопленного – имеющего по международным законам определенные права – на статус заключенного, лишенного всех прав, то вся защита, предоставляемая военнопленным международным правом, попросту сошла бы на нет.

Военнопленный имеет право на то, чтобы содержащая в плену страна обращалась с ним так же, как и со своими военнослужащими. Это подразумевает право предстать перед таким же судебным органом и по той же юридической процедуре, что и военнослужащие содержащей его в плену страны. Статья 63 Женевской конвенции (имеется в виду конвенция 1929 г., которая являлась документом, регулирующим обращение с военнопленными во Второй мировой войне, предшественница конвенции 1949 г. – Пер.) предусматривает, что «приговоры в отношении военнопленных выносятся теми же судьями и в том же порядке, какие установлены для лиц, принадлежащих к составу армии державы, содержащей пленных». Определенно трудно сыскать более ясную формулировку, однако Верховный суд США большинством голосов постановил, что это право применимо только к преступлениям, совершенным во время пребывания в плену. А поскольку на такое решение можно было ссылаться как на убедительный прецедент, оно было оспорено особым мнением меньшинства, указавшего на противоречия в директивном решении председателя Верховного суда Харлана Фиска Стоуна (в 1941–1946 гг. председатель Верховного суда США. – Пер.). Женевская конвенция касается главным образом не того, что делают военнопленные, а того, что для военнопленных сделано. Не имеет значения, когда было совершено преступление; значимо только то, что процесс проводится во время пребывания в плену, и то, что сделала пленившая страна для военнопленного во время его пребывания в плену. Конвенция предусматривает, что если военнопленный подвергается суду содержащей его в плену страной, то суд должен быть справедливым, и определяет справедливый суд как суд, который рассматривается содержащей его в плену страной в качестве справедливого суда для своих собственных военнослужащих, то есть, в случае нашей армии, это военно-полевой суд.

Возражения обвинения выглядели довольно слабыми. Без особого энтузиазма приводился тот аргумент, что срок освобождения фон Манштейна уже истек и теперь он не является военнопленным. Простым ответом на это было то, что дата освобождения установлена содержащей его в плену страной, которая, в соответствии с международным правом, не может в каком-либо виде совершать действия, ущемляющие права военнопленного. Во всяком случае, обвинение не слишком настаивало на этом аргументе, поскольку не подлежало сомнению, что все – фельдмаршал Кессельринг и многие другие, судившиеся на основе Королевского предписания, – считались военнопленными. Обвинение в основном опиралось на американские прецеденты, причем не могло совершенно ничего возразить на приведенные мной доводы того, почему постановления американского суда явно лишены доказательности в случае английского законодательства. В конце концов обвинение выдвинуло совершенно ошеломляющий аргумент – военные преступления настолько серьезны, что могут быть доказаны при помощи свидетельств, которые оказались бы недостаточными в случае меньшего преступления. Из чего, видимо, должно следовать, что свидетельство, которое могло бы привести к вынесению приговора за убийство, может оказаться недостаточным для обвинения в езде на велосипеде без включенной фары.