Белояннис - Михаил Витин

Журналисты поехали в полицию района Каллитея, но и полицейский офицер сказал, что ему ничего не известно, что время уже позднее, и посоветовал им ехать домой.

Корреспонденты начинали уже верить тому, что никаких сенсационных событий в городе не ожидается. К тому же наступило воскресенье, а по существовавшей традиции смертные приговоры в воскресенье в исполнение не приводились. Все же журналисты решили вернуться к тюрьме Каллитея и подождать там до рассвета.

Тем временем проводившаяся в полной тайне подготовка к убийству Белоянниса вступала в свою завершающую фазу. В 2 часа 45 минут перед тюрьмой Каллитея появилась колонна военных автомашин. Первой следовала выкрашенная в черный цвет машина-клетка с номером Е.В.Х.-99. Обитая железной решеткой дверь с небольшим окошком находилась в задней части кузова. К ней вели три железные ступени. За этой машиной шел грузовик с солдатами карательного отряда, а за ним следовали три «джипа» с офицерами военной полиции.

Колонна автомашин остановилась против тюрьмы. Из «джипа» вышел офицер, показал охране приказ, и ворота со скрипом открылись. Черная машина развернулась и въехала во двор. Остальные машины остались у ворот. Из них сейчас же вышли и направились в тюрьму королевский прокурор и офицер, командовавший карательным отрядом, в сопровождении солдат.

Но никого из тюремной администрации в этот поздний час на месте не оказалось.

Королевского прокурора и сопровождавших его карателей встретил старший надзиратель тюрьмы. Прокурор потребовал выдать карательному отряду приговоренных к смерти Белоянниса, Калуменоса, Аргириадиса и Бациса для приведения в исполнение смертного приговора. Но старший надзиратель ответил, что ничего не может сделать. Начальника тюрьмы сейчас нет, и официального предписания министра юстиции о выдаче Белоянниса военным властям не получено. Королевский прокурор настаивал на своем требовании. В это время явился начальник тюрьмы с только что полученным официальным предписанием министра о выдаче военным властям Белоянниса и трех других осужденных. Он тут же приказал выполнить распоряжения министра юстиции.

Старший надзиратель вместе с группой солдат карательного отряда отправился в ту часть тюрьмы, где находились камеры восьми осужденных на смерть. Пройдя по коридору, они остановились возле камеры № 2, в которой находился Белояннис.

Стукнули о каменный пол приклады винтовок.

Белояннис спал и не слышал ни шума открываемой двери, ни того, как в камеру вошли люди. Старший надзиратель подошел к койке Белоянниса.

— Никос, слышишь, Никос, вставай, — сказал он, трогая Белоянниса за плечо.

Никос проснулся, сел на койку и, взглянув на стоявших в коридоре у приоткрытой двери солдат, иронически спросил:

— Пойдем подышать воздухом?

— Да, Никос, — ответил надзиратель, — тебя поведут на расстрел.

Белояннис сохранял полное спокойствие. Он быстро надел ботинки и встал у своей койки. Как позднее говорил надзиратель, впервые за все время пребывания в тюрьме Белояннис в ту ночь спал одетым. Никос сказал, что он готов, но хочет попрощаться с женой. Надзиратель кивнул головой, солдаты посторонились, и Белояннис вышел в коридор.

В это время Элли, находившаяся в соседней камере, проснулась. Она услышала шум в камере Белоянниса, Поняв, что к нему пришли палачи и уводят его на казнь, Элли зарыдала, бросилась к двери и стала изо всех сил стучать и бить в нее руками и ногами. Увидев через дверной глазок одетого Никоса в сопровождении солдат военной полиции, Элли закричала:

— Никос, мой Никос, я тоже пойду с тобой!

Даже в этот момент спокойствие не оставило Белоянниса. Он вплотную подошел к двери камеры Элли и ласково сказал ей:

— Нет, Элли, на расстрел вместе со мной тебе идти незачем. Ты должна жить, жить, чтобы отомстить за меня, за всех нас.

Через дверное окошечко Никос передал Элли все, что у него осталось: бумажник, часы, авторучку и фотографию. В конце коридора появился офицер, солдаты загремели прикладами.

— Прощай, Элли, — сказал Белояннис, — теперь я тебя больше никогда не увижу. — И он попытался через закрытый решеткой глазок поцеловать жену.

Белояннису надели наручники и вместе с другими осужденными повели к выходу.

В камере продолжала рыдать Элли. Ее крик «Нет, нет, Никос, я хочу умереть вместе с тобой!» продолжал раздаваться, хотя уже затих звук шагов в коридоре.

Шум в камере Белоянниса, стук винтовочных прикладов, отчаянный крик Элли разбудили тюрьму. Политические заключенные поняли, что Белоянниса и его товарищей увозят на расстрел.

Из всех выходящих во двор окон тюремных камер заключенные приветствовали Никоса и слали проклятия его убийцам. Тюрьма гудела; бушевала, протестовала. А Белояннис и трое других осужденных на смерть шли по коридору к выходу во двор тюрьмы. По существующему обычаю они должны были исповедаться у военного священника, который ожидал их в адвокатской комнате.

Адвокатская комната, находящаяся во внутреннем дворе тюрьмы, была довольно большой. Посреди стоял массивный стол, вокруг него было расставленно много стульев. Окна в этой комнате, как и в камерах, были закрыты массивными железными решетками. В этой комнате заключенные встречались и советовались по разным делам со своими адвокатами. Сейчас в ней был только военный священник, ожидавший для исповеди уводимых на расстрел.

Первым вошел Белояннис. На руках его были кандалы. Твердым, спокойным шагом он пошел к священнику, поднявшемуся ему навстречу.

— Господь долготерпелив и многомилостив. Он прощает все прегрешения своих… — начал священник.

Белояннис не дал ему договорить и мягко сказал:

— Отче, прошу вас, не омрачайте эти минуты. Что вы от меня хотите? Что вы можете теперь мне сказать и что я вам отвечу?

Священник пытался убедить Белоянниса исповедаться и причаститься, говорил о божеском всепрощении, но Белояннис твердо ответил:

— Еще раз прошу вас, отче, не омрачайте эти последние для меня минуты. Ведь вы же знаете — я иду на расстрел.

Трое других осужденных один за другим, как и Белояннис, с кандалами на руках подошли к священнику, но от исповеди и причастия отказались.

По бокам каждого осужденного встало по двое солдат, вместе с заключенными они вышли во двор и направились к черной машине.

А тюрьма продолжала гудеть, заключенные, прижавшись к окнам, смотрели во двор, криками приветствовали Белоянниса и прощались с ним.

До, черной машины-клетки оставалось несколько щагов. Белояннис повернулся к окнам тюремных камер и, подняв вверх закованные в кандалы руки, громко крикнул: