Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

правления? Чтобы не было необходимости нанимать за огромные деньги в Европе иностранцев и сажать их на работу даже в таможни? Если какой-нибудь иностранец захочет узнать, почему за эти шестьдесят лет вы не сумели увеличить государственный бюджет столь обширной и богатой страны хотя бы на миллион туманов, чтобы потратить его на укрепление обороны родины, какой довод приведете вы в свое оправдание? А ведь за этот срок другие ближние и дальние страны увеличили бюджет в несколько раз и во столько же раз приумножили свою мощь и способность к процветанию. Если ваша собственная совесть спросит у вас, какая польза видеть доходы государства лишь во взимании взяток и штрафов и пренебрегать такими возможностями, как разумное использование налогов, расширение сферы торговли и увеличение площади посевов, что вы ответите на это, чтобы не сгореть со стыда? Или вы боитесь, что от разработки лесов, от пуска в ход бесхозных заброшенных копей, от объединения перевозочных средств вам будет меньше выгоды, чем от грабежа народа? Разве вам не ведомо, что народ — это руки и ноги государства и что следует поощрять их к работе, а не обрубать их. Народ — орган защиты для тела государства, и если сегодня он в жалком состоянии, то через каких-нибудь пять дней это станет причиной вашего собственного упадка и унижения. Тут министр не выдержал:

— Кончил ты свою болтовню или нет? — закричал он. — Нет у меня терпения слушать дальше твой бред! Безмозглый человечишко! Какой это негодяй научил тебя подобным дерзостям? Да разве я пророк, чтобы пробудить мусульманство? Каждый имеет тысячи своих забот и огорчений, а ты, идиот, попусту мелешь языком два часа. А я-то еще слушаю, не скажешь ли чего дельного! Глупое ничтожество! Встань, убирайся! Вот дуралей! А ну, вставай да выметайся!

Волей-неволей мне пришлось встать и уйти с чем пришел. Выйдя, я увидел Мешеди Хасана, одиноко дремавшего в саду под деревом. Я сказал:

— Вставай-ка, братец, пойдем, не время спать.

— Ты уже кончил свои дела у министра? — спросил он.

Я лишь горько усмехнулся. В это время я был в раздумье, стоит ли идти к министру обороны и министру иностранных дел или нет. Но я сказал себе: человек должен быть хозяином своего слова. Хотя от них вряд ли добьешься лекарства для излечения недугов родины, все же лучше пойти: ведь, высказав все, что хочу, я хоть немного облегчу свою измученную Душу.

— Теперь пойдем в министерство иностранных дел, — предложил я Мешеди Хасану.

— Что ж, пойдем!

И вот мы достигли дома министра иностранных дел. У дверей я увидел несколько фаррашей и одного русского казака. Я спросил у них о Мирзе Казим-беке, и мне его показали. Я увидел человека с приятным лицом и, поздоровавшись с ним, протянул ему записку хаджи-хана. Он прочел ее и весьма любезно осведомился, изволю ли я говорить по-арабски. Я ответил, что говорю.

Тогда он указал мне на стул и сказал по-арабски:

— Присядьте, сделайте милость.

Он велел подать чаю, после чего встал и вышел из комнаты. Вернувшись через несколько минут, он сказал:

— Подождите немного. У министра сейчас первый секретарь русского посольства, они совещаются.

Мне пришло на ум, что русское посольство, наверное, сейчас в смятении от того, что Англии уступили какую-то концессию и что все эти разговоры-переговоры касаются одного: или расторгнуть эту концессию, или же получить для себя такую же. Через некоторое время я совершенно случайно узнал, что так оно в действительности и было.

Между тем через час Мирза Казим-бек снова появился, на этот раз в сопровождении одного из приближенных министра, и, препоручив меня ему, попросил представить министру.

Мы вышли из комнаты, и мой спутник, подняв какую-то занавеску, пропустил меня вперед. Я очутился в комнате и увидел министра, который быстро шагал из угла в угол.

Я почтительно поздоровался.

— Ну, в чем дело? — спросил он.

Начав с того же вступления, что и при посещении министра внутренних дел, я попросил разрешения присесть. Прежде чем ответить на мою просьбу, он спросил:

— Ты из Каира?

Я ответил утвердительно, поняв, что Мирза Казим-бек осведомил его об этом.

— А какой страны ты подданный?

— Ирана, — сказал я.

— Я слышал, — заметил министр, — что в Каире все состоятельные иранцы оставляют свое подданство и стремятся принять подданство другой страны.

— Все, кроме меня, — почтительно ответил я.

Он слегка усмехнулся, но ничего не сказал и, сев, приказал мне также садиться.

Я опять начал умолять его, чтобы он выслушал мои слова до конца.

— Никто и не собирается гневаться, главное, чтобы слова не были вздорны и бессмысленны, — возразил он.

Я снова почтительно доложил ему, что все, что я говорю, проистекает от моей страстной преданности родине и посему не прошу ни о чем другом, как только выслушать меня.

Министр сказал:

— Говори, послушаем.

— Господин министр, — начал я, — к вам обращается с вопросами человек, приехавший издалека, но всеми силами души любящий иранский народ. Знаете ли вы о тех позорных деяниях, что творят за границей ваши консулы? До каких пор государственные паспорта, которые в глазах иностранцев являются почетным знаком принадлежности к иранской нации, не будут ставиться ни во что, как какие-нибудь жалкие мятые бумажонки для обертки лекарств? До каких пор нашими почтенными национальными документами будут торговать, как простой бумагой, везде и повсюду по самым сходным ценам, например: в Тегеране — пять кранов, в Тебризе — один туман, на берегах Арса — полтора тумана, на Кавказе — четыре рубля с полтиной, в Турции — восемьдесят пять пиастров? Доколе ваши чиновники будут повсеместно продавать эти паспорта за жалкие гроши любому вору, мошеннику и бродяге иностранного подданства, чтобы эти негодяи и преступники под видом иранцев позорили бы нас в семидесяти двух странах? И только когда эти воры и карманники попадают в руки властей, при расследовании выясняется, что они из армян или из грузин, а то и турецкие грабители и мародеры, которых наши консулы снабдили иранскими паспортами. Какой может быть при этом авторитет у наших консулов, какое может быть уважение к нашим паспортам, как бы они ни были разукрашены внешними знаками принадлежности к нашему государству? Разве допустимо, что некоторые ваши консулы забыли о своем высоком назначении и пошли на это тяжкое преступление? До каких пор огромные взятки, которыми откупаются ваши чиновники, будут