Дневник путешествия Ибрахим-бека - Зайн ал-Абилин Марагаи

народ не нуждается в одежде, и поэтому весь наш хлопок тюками отправляется за границу? Господин министр, а известна ли вам численность населения в Иране? Осведомлены ли вы о количестве рождений — этом показателе жизнеспособности нации? И интересовались ли вы когда- нибудь причинами эмиграции всех этих иранцев, что бегут в Россию, Турцию и Индию? Принимали ли вы меры к пресечению этого? Почему вы никак не способствовали тому, чтобы построить в некоторых областях хотя бы небольшие фабрики и хоть немного устранить общенародную бедность и нужду? Вы можете сказать на это, что строительство фабрик не входит в обязанности министров. Да, это так. Но принять меры к их созданию, поощрить к тому народ, охранить права людей — это несомненно должен сделать каждый способный и мудрый министр. Клянусь богом, в любой другой стране все, о чем я рассказал, входит в круг обязанностей министра внутренних дел. Это на нем лежит долг выяснять, где и какие требуются улучшения и усовершенствования, и добиваться того, чтобы они попадали в руки народа. В противном случае — в ответе он. Почему вы не задались вопросом, в чем причина такого беспорядка в стране? Каждый год несколько тысяч иранских подданных, простясь с родиной, убегают в Турцию, Россию или Индию и влачат существование на чужбине в унижении и в нищете у всех на виду? Разве не пришло время положить конец тому, чтобы министры Ирана продавали народ губернаторам, губернаторы — управляющим, управляющие — беглербекам, беглербеки — старостам, а те — полицейским и секретарям. В какой другой стране можно увидеть, чтобы губернаторы отдавали целый город на откуп низким людям, подонкам общества? Рассудите же по справедливости: в любой цивилизованной стране полиция — это весьма почетное учреждение. Возможно ли, чтобы там полицейским стал какой-нибудь проходимец и круглый невежда, как водится у нас? Да к тому же нет у них ни совести, ни стыда. Хитро оплетут клеветой честных и всеми уважаемых купцов и растопчут их достоинство ради каких-нибудь пяти туманов. А потом обманным путем присудят их скромным и благородным сыновьям, натерпевшимся страху за своих безвинных отцов, платить сорок-пятьдесят туманов штрафу. Знаете ли вы о беззакониях в таможне — а о них с озлоблением толкуют поголовно все — что там за одинаковый товар, и ввозимый и вывозимый, с одного взимают два тумана, а с другого — один, а с иных под каким-нибудь пустым предлогом (мол, отец его солдат или брат — артиллерист) берут всего пять кран? Чтобы все это выправить, нужны средства и толковые люди, с неба реформы не свалятся. До каких пор жестокие губернаторы не будут иметь определенных, записанных в документах, правил о своих правах и обязанностях по отношению к народу, о порядке обложения налогом? Доколе будут попираться права этого драгоценнейшего из божьих даров — народа? Ведь его же отдают в полную власть гнусного произвола низких людей! Скажите, разве Ирану с его трехтысячелетней историей не под силу открыть хотя бы в одном из своих больших городов для защиты здоровья людей медицинское учреждение с тремя-четырьмя врачами, чтобы снять с населения этого города угрозу смерти от невежества различных темных знахарей? Почему до сих пор нет ни одной больницы для лечения проказы, которая ведь поддается излечению в самом начале заболевания? И почему путешествующий непременно должен в каждом городе столкнуться с группой несчастных страдальцев? С перекошенными от этой ужасной болезни глазами и ртом, с провалившимися носом и губами, они простирают руки за подаянием к своим и чужестранцам. Они скитаются по пустыне, как дикие звери, их изгоняют из сел и городов, ими гнушаются и чужие люди, и собственные семьи. Клянусь богом, для человека, страстно любящего свою родину, легче умереть, чем глядеть на этих отверженных! Мне довелось их видеть раз, и то сердце мое до сих пор трепещет, как вспомню. А вы видите их каждый день — так как же, ваше превосходительство, вас не трогает их горе? Или они не сыновья вашей страны и не ваши братья по вере? Ведь другие ради спасения жизни одного своего соотечественника, да и вообще человека, на какие только ни идут тяготы, каких ни тратят денег! А ведь для того, чтобы выправить это позорное положение, на которое с осуждением косятся как свои, так и чужие, вовсе не требуется таких затрат, что были бы не под силу стране и народу? Клянусь единством бога, от самого населения можно было бы с легкостью добыть средства на борьбу с этими общественными бедами! А как же? Ведь с горемычного народа тянут такую уйму штрафов и налогов, что за двадцать-тридцать лет ими обогащаются и родственники, и потомки какого-нибудь ранее бедного духовника, который по милости государства имел прежде только шестьдесят туманов в год, а теперь разжился больше чем на два миллиона. Почему же не следует обратиться к тому же народу за помощью, дабы искоренить существующие неполадки и совершить тем самым святое дело? Здесь потребуется только добрая воля и распорядительность, честность и бескорыстие. Если и государство, и нация поймут, что они неразделимы, что они только называются двумя разными словами, а по сути дела одно и то же, тогда само собой разрешатся все трудности. В достижении счастья и благоденствия перед союзом этих двух элементов, составляющих родину, не устоят никакие преграды!

Благоденствие в единении,

Раскол — причина всех бедствий.

Руководствуясь справедливостью и равенством, можно победить все затруднения! За время моего путешествия, хотя я увидел лишь небольшую часть иранского государства, сердце мое изошло кровью. Повсюду одно — страна разорена, народ нищ, торговля в загоне, мечты развеяны, убеждения растоптаны, правители нерадивы. Бог мой, какая разруха! Не могу надивиться одному: на что нужна куча министров при этом полнейшем запустении! Вот я и хочу узнать у вас, в чем же причина такого разорения? Если посланник божий с вас спросит: «О министры Ирана, о предводители народа, где ваш закон, где ваша борьба за веру и где борцы за нее, где самая вера, сопутником которой я утвердил любовь к родине?». Что вы тогда ответите, какие принесете извинения? Какой вы дадите ответ, если друг ваш или недруг спросит у вас, почему за пятьдесят-шестьдесят лет, когда вы правили еще страной без иностранного вмешательства, в полной независимости и покое, вы не удосужились из двадцати пяти миллионов иранцев дать образование хотя бы двадцати пяти, чтобы они смогли надлежащим образом взять в руки бразды