Отель сокровенных желаний - Антон Леонтьев

Антонина знала привычку Лялько присваивать себе ее лавры. Не желая остаться в долгу, она продолжила:

— И это означает, что старая камеристка могла быть причастна к появлению трех подметных писем, но не четвертого. Но она могла, симулировав приступ аппендицита, выйти в Варшаве, обогнать весьма медлительный «Адриатический экспресс» на скоростном почтовом, прибыть раньше вас в Петербург и подложить в нашем отеле четвертое. Это возможно, однако уж слишком сложная комбинация, проще было ехать с вами прямиком сюда…

Лялько снисходительно посмотрел на нее и сказал:

— У вас не хватает полицейского и житейского опыта, Антонина Петровна. Камеристка, в самом деле ответственная за появление подметных писем, и правда могла слечь с аппендицитом — болезни не щадят и преступников. А так как действовала она по чьему-то указанию, то после того, как ее оставили в Варшаве на попечении врачей, Розальде в качестве замены подсунули новую! Но также работающую на Мефистофеля!

— Взять стерву и вытрясти из нее всю правду! — пробормотал по-русски Викентий и со странным выражением лица взглянул на Антонину, как будто вел речь не о камеристке, а именно о ней.

— Но тогда получается, что вы нашли путем умозаключений сообщницу этого самого Мефистофеля! — произнес молчавший доселе Прасагов, а Антонина кашлянула:

— Боюсь, что нет. Ибо новая камеристка, что вполне естественно, осталась с мадам в «Адриатическом экспрессе», в то время как синьор Мори, опережая их, скорым варшавским поездом выехал в Петербург, дабы организовать торжественную встречу мадам у нас. Так как же новая камеристка, будь она трижды сообщницей Мефистофеля, смогла, находясь в поезде, подложить очередное подметное письмо в номер мадам в «Петрополисе»?

Викентий раскрыл рот, Прасагов скривился, а Лялько мягко заметил:

— О, Антонина Петровна, именно это я и хотел сказать, так как догадался об этом раньше вашего. Это вовсе не исключает, что новая камеристка, которой я немедленно займусь, не может быть сообщницей Мефистофеля, однако означает, что у этого, пардон за игру слов, черта имеется по крайней мере еще один дополнительный сообщник, причем здесь, в «Петрополисе»!

— Вот и попалась, Величай! — заявил с ехидной усмешкой Викентий. — Корчишь из себя умную, а на самом деле — банальная пособница бандитов!

В этот момент в дверь постучали, и вошла горничная Фокина, передать, что мадам Розальда требует к себе синьора Мори.

Вслед за импресарио все отправились по своим делам.

Когда Антонина выходила из номера, Викентий, шедший позади нее, прошипел:

— Мы с maman выведем тебя на чистую воду, Величай! И не думай, что заступничество Евстрата тебе поможет…

Сделав вид, что не расслышала его оскорбительного замечания, Антонина отправилась на кухню — приближалось время подавать обед.

Мадам Розальда приняла решение не ужинать в ресторане, с прочими гостями, а велела принести приготовленные исключительно для нее блюда венецианской кухни прямо в номер. Антонина, сопровождавшая шеф-повара Жерома, думала встретить анемичную дрожащую особу, а вместо этого перед ней предстала сияющая, в отличном настроении роскошная женщина, успевшая сменить туалет с белого на лазоревый и тиару с брильянтами на сапфиры и нацепившая на шею подарок великого князя — роскошное жемчужное ожерелье.

— Мадам, готовить для вас величайшая честь! — приложив руки к сердцу, заявил Жером, а Розальда, попробовав приготовленные им яства, закатила глаза и затараторила что-то по-итальянски.

— Мадам, я не понимаю по-итальянски, знаю только несколько арий из опер Верди, — произнес, кланяясь, Жером. — Прикажете подавать десерт?

Он вышел, а певица, шаловливо погрозив закрывающейся двери пальчиком, нараспев произнесла:

— Я сама итальянка, прожившая долго во Франции, поэтому сразу же распознаю итальянцев, которые корчат из себя французов. К тому же слух у меня абсолютный, я слышу любой акцент, любое влияние родного языка.

— Жером рассказывал, что родился в Париже, — нерешительно возразила Антонина, а Розальда, поглаживая жемчужное ожерелье, заявила:

— Может, и родился, но он итальянец, милая моя! Типичная мелодика неаполитанца. Для вас это наверняка шок — он представился вам французским шеф-поваром. О, такое бывает сплошь и рядом, в качестве парижского шеф-повара он требует себе двойное жалованье. Но готовит он бесподобно! Так где же десерт?

Поддельные рекомендации шеф-повара Жерома занимали Антонину менее всего, и когда она поздним вечером зашла в свою каморку на половине слуг, то была до такой степени измотанной, что не смогла даже прочесть ни главы из нового шедеврального произведения господина Державина-Клеопатрова «Убийство на цеппелине», брошюрка которого лежала на прикроватной тумбочке.

Посреди ночи Антонина проснулась, потому что до нее донесся странный шум. Он словно шел из стен. Она открыла дверь и вышла в коридор. Никого.

Взяв керосиновую лампу, Антонина прошлась босиком, в ночной рубашке, по коридору, осматривая стену, а затем вернулась к себе, закрыла на два оборота ключа дверь изнутри и, закутавшись в одеяло с головой, задумалась.

В «Петрополисе» уже давно, вероятно, с самого его открытия, происходили очень странные вещи. Антонина знала, что по прихоти то ли архитектора, то ли первого владельца, скоропостижно скончавшегося Харитона Евстратовича Прасагова, по всему зданию были устроены тайные ходы, ложные стены и подземные туннели.

Антонина не исключала, что кто-то был в курсе этого и использовал хитроумные приспособления в своих — явно недобрых — целях.

Пока она размышляла над тем, какая из версий наиболее правдоподобная и зачем кому-то надо делать так, чтобы в «Петрополисе» регулярно исчезали постояльцы, она не заметила, как заснула.

Но вместо механического трезвона будильника ее разбудил женский крик, правда, приглушенный, но все равно без проблем различимый. Антонина глянула на часы — она проспала, было уже половина шестого!

Быстро одевшись и приведя себя в порядок, девушка выскользнула из своей комнатки и вышла в холл. Там царила паника, а горничная Севастьянова, раскрасневшись от беготни, заявила:

— У мадам певицы сегодня ночью украли все ее драгоценности!

Антонина направилась к номеру Розальды, но ей преградил дорогу Викентий.

— Так-так, Величай! Это не ты, случаем, потрудилась?

Сквозь приоткрытую дверь Антонина увидела заламывавшую руки певицу (кольцо с черной жемчужиной было на месте) и успокаивавшего ее импресарио.

Вскоре появился и запыхавшийся Лялько, который, на ходу кивнув Антонине, скрылся в номере Розальды.

А потом события последовали одно за другим. Антонина, предчувствуя что-то неладное, быстро вернулась к себе в комнату. Подойдя к двери, она опустилась на колени и присмотрелась. Так и есть, волос был порван.

С тех пор как она вычитала в романе господина Державина-Клеопатрова «Покушение на императрицу» о простом, но эффективном приеме прикреплять волос к двери, она каждый раз делала это, потому что с недавних пор стала опасаться того, кто бесчинствовал в «Петрополисе».

И если волос был порван, это значит, что в ее отсутствие в комнате кто-то побывал.

Антонина с колотящимся сердцем зашла в номер и осмотрелась. Вроде бы все в порядке. Все, да не все…

Кровать была заправлена, но простыня выбивалась из-под матраса. А она всегда заправляла кровать идеально, и сегодня, несмотря на суету и крики, тоже.

Антонина осторожно перевернула матрас — и остолбенела. Под ним, в пружинах кровати, посверкивая, лежала тиара!

Девушка быстро схватила ее; ощутив тяжесть красных камней, наверняка рубинов, она поняла, что кто-то подсунул сюда это дорогостоящее украшение, дабы свалить на нее вину за похищение драгоценностей у мадам Розальды.

Конечно, тиара была одной из многих, и вор был готов пожертвовать сотой частью добычи, дабы отвести от себя подозрения.

И отправить в Сибирь невинного человека, то есть ее!

Антонина, спрятав тиару под передник, быстро вышла из комнаты и едва не столкнулась с Лялько, который, увидев ее, отрывисто произнес:

— Сейчас у всех, проживающих в гостинице, будет произведен обыск. В том числе и у гостей, но, с учетом раннего часа, начнем со слуг. Не возражаете, Антонина Петровна, если начнем с вас?

— Не возражаю! — ответила старшая горничная, надеясь на то, что Лялько не заметит тиары, которую она прятала под передником.

Не заметил. Чувствуя, как у нее дрожат руки, Антонина размышляла, куда бы спрятать тиару. О том, чтобы и в этот раз поведать все Лялько, и речи быть не могло. Он не поверит, да и она бы на его месте не поверила…