Венец творения - Антон Леонтьев

Антон Леонтьев

Венец творения

Не мы владеем домами, это они владеют нами.

30 апреля 1914 года

Евгения знала, что они хотят убить ее. Ее саму — и ее неродившегося ребенка. Она опустила руки на свой большой живот под ночной рубашкой. Погладила его, раздумывая. Ей было страшно, очень страшно. Нет, не за себя, а за своего малыша.

Она приняла решение и откинула покрывало. Прислушалась, убеждаясь, что в коридоре не раздаются шаги. Затем осторожно опустила ноги на пол, нащупала тапочки и, осторожно перевалившись, поднялась.

Чадо, которое должно было появиться на свет со дня на день, заворочалось у нее в животе. Евгения снова погладила его и прошептала:

— Все будет хорошо, маленький, я тебе обещаю, что все будет хорошо!

Хотя сумеет ли она сдержать слово, она не знала. Уж слишком много страшных событий произошло в последнее время. Она против своей воли попала в кошмарную историю — и хуже всего, что, поведай она ее кому-нибудь, никто бы ей просто не поверил.

Прижав к животу руки, она двинулась к старинному креслу, стоявшему около кровати с балдахином, на которой она почивала. С трудом наклонилась и взяла теплый халат, висевший на спинке.

Надеть его было нелегко, однако Евгения все же справилась. На это ей потребовалось несколько минут — все никак не могла попасть рукой в рукав. Сердце у нее учащенно билось, а малыш в животе вновь дал о себе знать, словно чувствуя, что им предстоит.

Да, им — ему и ей! Потому что не было никого, кто бы мог защитить их. И оказать им помощь…

Она подошла к стоявшему в глубине комнаты шкафу, больше походившему на гроб. Раскрыла его, содрогнувшись, когда несмазанная дверца пронзительно скрипнула. В шкафу находилась ее одежда. Все остальное онидавно уже у нее конфисковали. Все — кроме дневника!

Главное — уйти, не оглядываясь, из этого ужасного места. А что будет потом… Потом начнется новая жизнь— если, конечно, она когда-либо сумеет забыть кошмар, в центре которого оказалась!

Но шкаф был пуст — в нем ничего не было! За исключением разве что нескольких сиротливо висящих вешалок.

Евгения почувствовала, как глаза наливаются слезами. Ну конечно, они предполагали подобное развитие событий и приняли меры.

Как в таком случае она сможет отправиться восвояси? Потому что был конец апреля, погода стояла еще прохладная. И дело было не в ней самой, а в ее малыше. Она не могла допустить, чтобы побег негативно сказался на его здоровье!

В коридоре раздались отдаленные шаги. За последние недели слух Евгении крайне обострился, потому что опасность грозила ей буквально отовсюду. Женщина быстро вернулась к кровати.

Она слышала, как кто-то вставлял ключ в замочную скважину, как тот с шумом поворачивался, как дверь, скрипнув, отворилась в сторону.

— Добрый вечер, Женечка! — донесся до нее знакомый, ввергавший в трепет голос. — Вы ведь еще не спите?

В последний момент Евгении удалось нырнуть в кровать и натянуть на себя одеяло, скрывавшее, что она была облачена в халат.

— Вы меня разбудили! — произнесла она недовольным тоном, широко зевая.

Незваная гостья усмехнулась, подошла к кровати и поставила на тумбочку поднос.

— Приношу свои извинения, Женечка! Однако вы сегодня так плохо ужинали, что вам непременно надо выпить этот полезный напиток перед тем, как вы погрузитесь в сон!

Евгения увидела в руке тюремщицы бокал.

— Премного благодарна, однако мне ничего не хочется! — заявила она, поворачиваясь на бок.

Гостья прошлась по комнате, а потом до Евгении донесся недовольный голос:

— Женечка, вы заглядывали в шкаф? Но зачем?

Скрипнула дверца шкафа: гостья прикрыла ее.

— Что вы сделали с моими вещами? — спросила Евгения. — Почему они вдруг исчезли? Ведь до ужина они еще были там…

Она прикусила язык. Тюремщица рассмеялась и произнесла:

— О, вы, Женечка, проверяете свои вещи до и после ужина? Разрешите осведомиться — почему? Чем они вам так дороги? Или вы… Или вы решили покинуть это уютное гнездышко?

Евгения ничего не отвечала. Она понимала, что эта особа доложит обо всем другим. И онипримут меры — какие именно, ей даже и думать не хотелось. Но это будет означать, что она уже не сможет бежать отсюда. С Мухиной дачи. Из Анчуткино. От этих людей. Вернее, нелюдей!

— Молчите? Не буду стращать вас, Женечка, однако лучше бы вы сказали мне правду. Потому что правда всегда помогает, не так ли? А теперь выпейте это!

Особа приблизилась к ней, поднося бокал. Евгения замотала головой и повернулась на другой бок.

— Какая вы, Женечка, однако, капризная! Это полезно не столько вам, сколько вашему чаду! Ну, давайте же!

Гостья потянула одеяло на себя, то сползло в сторону.

— Женечка, вы в халате? И даже в тапочках? Интересно, очень интересно! Что это вы задумали?

Мысли в голове Евгении хаотически заметались.

— Мне холодно… У меня озноб… Вот я и решила одеться… И хотелось натянуть на себя что-нибудь из шкафа, но вы все забрали… — прошептала она.

Гостья встревоженно произнесла:

— Озноб? Не хватало еще, чтобы вы простудились! Да, за ужином вид у вас было далеко не самый лучший! Дайте-ка я ваш лоб пощупаю!

Прохладная рука легла ей на лоб, Евгения закрыла глаза. Сейчас или никогда!

Она изо всех сил толкнула тюремщицу, которая, не ожидая нападения, тихо вскрикнув, навзничь повалилась на пол. Евгения быстро слезла с кровати и увидела растекавшуюся по паркету лужу крови— охранявшая ее особа ударилась головой о мраморный выступ в стене. Евгения шумно вздохнула — видит Бог, она этого не хотела. Женя осторожно попыталась нащупать пульс, но сердце Луизы Артамоновны — так звали тюремщицу, — похоже, не билось. А лужа крови, вытекавшая из разбитой головы, увеличивалась с каждым мгновением.

Помочь ей или уйти? Евгения колебалась. В конце концов, это ведь тоже был человек!

Тут она заметила связку ключей, выглядывавшую из кармана накидки Луизы. Это была связка ключей от всего дома. В том числе и от входной двери!

Евгения осторожно потащила ее на себя, чувствуя, что медлить нельзя. Но связка вдруг за что-то зацепилась. Пришлось склониться над мертвой тюремщицей. Связка ключей была привязана к внутренней стороне кармана — видимо, чтобы случайно не вывалилась. Или чтобы никто ее не украл!

Дрожащими пальцами Евгения стала теребить веревку, однако та не поддавалась. Она оглянулась в поисках чего-то острого. Но никаких ножей, ножниц или хотя бы пилочек для ногтей в ее комнате не было.

Ее взгляд упал на сиротливо стоявший на тумбочке бокал. Евгения подошла к нему, выплеснула содержимое, а затем, зажмурившись, швырнула бокал, целясь в массивную ножку кровати.

Раздался звон, который, вероятно, был слышен и в коридоре. Поэтому времени на долгие сборы у нее не было.

Бокал разлетелся вдребезги, и именно это и требовалось. Выбрав осколок побольше, с острыми краями, Евгения схватила его и снова склонилась над надзирательницей. Лужа крови тем временем начала загустевать.

Женщина перерезала при помощи осколка веревку, удерживавшую связку ключей, и та, наконец, оказалась в ее руке. Евгения возликовала, поднялась, прислушиваясь и убеждаясь, что шагов в коридоре слышно не было.

Она двинулась к выходу, но в этот момент почувствовала у себя на лодыжке чьи-то пальцы. Евгения вскрикнула и заметила, что Луиза Артамоновна, до этого лежавшая недвижимо, вдруг впилась ей в ногу.

— Ты никуда не уйдешь! — прошипела она и дернулась.

Евгения оцепенела — как мог человек с такойкровопотерей шевелиться и что-то говорить? Нет, это было невозможно, решительно невозможно…

Но здесь, в этом доме, как пришлось ей убедиться на собственном опыте, даже невозможное становилось возможным. И даже самые дурные кошмары могли вдруг стать реальностью.

— Ты никуда не уйдешь! — проскрипела тюремщица, а Евгения тряхнула ногой. Однако пальцы надежно держали ее лодыжку, а в кожу впивались острые ногти, похожие больше на звериные когти.

Луиза, лежавшая в луже собственной крови, вдруг судорожно пошевелилась. А потом стала, подергиваясь, приподниматься. Лицо у нее было белое-пребелое, как у мертвеца, из раны на виске все еще сочилась черная кровь. Один глаз был закрыт, другой полуоткрыт.

— Ты останешься здесь! — прохрипела она, и Евгения, собрав всю силу воли, ударила ту ногой в грудь.

Хрипя, тюремщица повалилась обратно в лужу собственной крови, держа в руках тапочку Жени. Луиза снова замерла, однако Евгения не рискнула приближаться к ней и пытаться извлечь из скрюченных пальцев свою обувь.