Отель сокровенных желаний - Антон Леонтьев

Лялько подскочил к нему и с величайшей осторожностью поднял с пола две слипшиеся золотистые блестки.

— Отвалились от одного из одеяний жертвы? — высказал предположение один из юрких человечков, но его коллега, прошерстив гардероб, заявил:

— С блестками есть только одно платье, но они совершенно иные и по размеру, и по цвету!

Лялько положил блестки в конверт, вынутый из внутреннего кармана пиджака, и произнес:

— Разберемся, что за блестки и имеют ли они отношение к произошедшему! Профессор, когда было совершено преступление?

— От трех до четырех часов назад, — заявил медик, изучая тело. — Кстати, тот, кто отсек кисть, явно умеет обращаться с тесаком. Сделал это человек большой мускульной массы… Гм, а это что за волосок здесь? Интересно, крайне интересно…

— Тесак! — воскликнул Лялько. — Такой наверняка имеется на кухне! Ну, живо проверьте!

Один из его людей, сорвавшись с места, опрометью кинулся из номера.

Антонина тоже вышла прочь, чувствуя, что суета начинает утомлять ее. У Лялько все было под контролем, и ее помощь явно не требовалась.

В коридоре ее окружили младшие горничные, желавшие узнать, что случилось, но Антонина, прикрикнув на них, заспешила на кухню.

Не хватало еще, чтобы шпики Лялько вывели из себя темпераментного Жерома, и тот на самом деле решил укатить в родной Париж, как он частенько грозился.

Однако она убедилась в том, что Жером пребывал в нетипично спокойном состоянии, более похожем на задумчивость. Увидев Антонину, он дернулся и заявил:

— Почему эти люди превращают в бедлам мою кухню?

Он имел в виду двух типов, которые по-хозяйски открывали ящики, переворачивали кастрюли и гремели столовыми приборами.

— Боюсь, это неизбежно, — сказала Антонина, нахмурившись. Отчего-то ее волновало отсутствие резкой реакции Жерома на обыск в кухне.

— Тесаки все на месте? — спросил один из шпиков, и повар возмутился на ломаном русском:

— Тьесак? Зачем ты тьесак! Польожьть на мьесто! Немиь-едллл-енннно!

А затем он увидел, как один из шпиков промаршировал в кладовую и стал отодвигать банки с соленьями, грибами и вареньем.

Жером взвыл и кинулся на шпика, тот, не ожидая нападения, выронил массивную стеклянную многолитровую банку, которая полетела на пол и разорвалась, подобно бомбе.

В образовавшейся луже варенья была видна рубиновая тиара.

— Та самая, которая исчезла у жертвы и которую до сих не нашли? — изумленно воскликнул один из шпиков.

— Этому имеется объяснение, — быстро проговорила Антонина, а другой шпик тем временем извлек полностью черную банку. Жером сыпал французскими ругательствами, снова ринулся вперед, но другой тип подставил ему подножку, и шеф-повар растянулся на полу.

— Это очьень дорогой масл! — стенал Жером. — Он стоить сотни рубель золота! Не открывать!

— Какое такое масло?.. — заявил шпик, сдернув крышку, ловко переворачивая банку и выливая ее содержимое в мойку.

Жером взвыл, а Антонина увидела, как в мойку шмякнулось что-то похожее на медузу. И только присмотревшись, она поняла, что это рыжий парик. Хотя нет, судя по всему, это был не парик, ачеловеческий скальп с длинными рыжими локонами.

Трепеща, Антонина осмотрелась — и вдруг заметила на полу знакомую блестку. Она как две капли воды походила на те, что были обнаружены в номере Розальды. Девушка подняла ее, ощутила неровную, словно костистую поверхность, потом принюхалась…

— Это же рыбья чешуя! — произнесла она громко, а Жером, пытавшийся подняться, вдруг испустил долгий крик и без чувств повалился на пол.

Час спустя мизансцена полностью поменялась. Уже было далеко за полночь, но жизнь в «Петрополисе» била ключом. Лялько, отдавая распоряжения, следил за тем, как его подчиненные выносили из кладовой одну за другой спрятанные там на дальних полках черные банки и осторожно выливали их содержимое в тазики, накрытые ситами. И каждый раз в банке оказывался человеческий скальп с длинными рыжими волосами.

— Уже четырнадцатый по счету! — заявил Роман Романович, потирая руки, увидев входящую на кухню Антонину. — А там банок еще дюжина, если не больше!

— У мадам Розальды были длинные локоны подобного оттенка, — произнесла Антонина задумчиво. — Теперь я понимаю, отчего Жером так изменился в лице, увидев ее в открытом авто. Именно увидев ее, а не заметив опереточного Мефистофеля на заднем плане… Это то, что называется французским словом maniac?

— В модной нынче заокеанской криминалистической терминологии это зовется серийным убийцей! — подтвердил Лялько. — Я просмотрел свою обширную картотеку — за последний год в Петербурге были найдены четыре оскальпированных женских трупа. И все жертвы: две шлюхи, одна горничная и одна актриска варьете, были рыжеволосые! Уверен, их локоны покоятся в этих банках, заспиртованные месье поваром!

Вошел доктор, и Лялько бросил:

— Как наш подопечный?

— Обширный инфаркт. — Доктор развел руками. — Симуляция полностью исключена. Я делаю все, что могу, но ничего не обещаю. Положение крайне серьезное. Может, и выживет, может, и нет. Он то и дело теряет сознание, порывается что-то сказать, бормочет о том, что Розальду не убивал. Но видел, кто это сделал, потому что прятался за занавеской в гардеробной. Транспортировать в больницу категорически не рекомендую. Ему нужен полный покой, поэтому его поместили пока что в одну из свободных комнат, вход в которую охраняется. Но убежать он физически не в состоянии, он даже приподняться не может, не говоря уже о том, чтобы дать деру… Значит, он убийца?

Лялько, усмехнувшись, сказал:

— То, что Жером убийца и на его совести, видимо, десятки жертв, скальпы которых он возил с собой, не вызывает сомнения. И рыжеволосая мадам Розальда вполне вписывается в схему его жертв. Он явно был в ее номере, на что указывает наличие рыбьей чешуи на полу в гардеробной. Он умеет обращаться с тесаком… Но он же даже в бреду говорит, что не убивал ее, и я ему склонен верить. Повар вполне мог прийти, поддавшись своей внутренней демонической страсти, чтобы убить Розальду и забрать ее скальп, но к его приходу женщина уже оказалась мертва. Или, спрятавшись за занавеской, он мог видеть, как Розальду убивал другой человек!

— Один потенциальный убийца стал свидетелем того, как намеченную жертву убивает другой, — пробормотала Антонина. — Прямо как в романе господина Державина-Клеопатрова «Свидетель без головы».

— Да нет, не верю я в такое! — провозгласил доктор. — Жером убил, а теперь пытается выгородить себя. Хотя признаю, что вряд ли человек в бреду может намеренно врать. Роман Романыч, ты наверняка за поимку этого монстра, причем такую молниеносную, Станислава на ленте получишь! А то и личное дворянство!

— Но тогда где отрубленная кисть? — спросила Антонина, и Лялько, склонив голову, посмотрел на нее.

— Кисть ведь нигде не нашли. Ни в мусорных отходах, ни в леднике, ни в его комнате. А у Жерома не было времени от нее избавиться. Да и зачем ему вообще отсекать кисть? На перстень польстился? Но ведь драгоценности для него не имели значения, его фетишем были женские скальпы! Зачем ему какая-то черная жемчужина?

— Не исключено, из практических соображений, чтобы, к примеру, продать и оплатить долги, — вставил доктор, но Антонина возразила:

— Жером получает много, а тратит мало. Тайной страсти, за исключением, как выяснилось, убийств рыжеволосых дам, у него не было. Деньги ему не требовались.

Лялько заметил:

— Это вторично. Кстати, он, видимо, и не Жером и вовсе не француз. Потому как в моей картотеке имеется указание на убийства рыжеволосых женщин в Италии и Австро-Венгрии и всего два — в приграничных регионах Франции…

— Мадам Розальда узнала в нем итальянца, маскирующегося под француза, — медленно проговорила Антонина. — Он явно переехал в Россию, чтобы замести следы и уйти от европейской полиции.

— Но попался в руки российской! — гордо заявил доктор. А Лялько, вынув из кармана конверт, посмотрел на его содержимое и произнес:

— Антонина Петровна, попросите, раз уж никто все равно не спит, Евстрата Харитоновича и Аглаю Леонардовну с сыном пройти в библиотеку. И вы, кстати, тоже забредите…

Когда все собрались в библиотеке, Аглая, бабахнув по полу тростью, заявила:

— Какой ужас! Это конец «Петрополиса»! Никто к нам не поедет, потому как поваром у тебя, Евстратушка, служил монстр, кромсавший женщин!

Молодой Прасагов был бледен, но держался уверенно.

— Тетушка, это только сделает рекламу «Петрополису». Убийца изобличен, опасность миновала. Многие поедут, чтобы пощекотать нервы и пожить там же, где обитал и этот изверг. Вы недооцениваете извращенность людских вкусов…