Искатель, 2002 №2 - Евгений Михайлович Константинов

армию Ее Величества. Вильям помнит далекий солнечный день прекрасного прошлого, когда они с матерью в первый раз были в доме дядюшки. Их встретил молодой военный в красном мундире с золотыми галунами, с огромной саблей на боку и пистолетом на поясе. Дядя уезжал служить в отдаленный край Империи — жаркую, цветущую Индию. После смерти отца Уилл изредка стал навещать дядю, уже будучи длинноногим, худым подростком. Красивый костюм военного, увенчанный наградами, висел в застекленном шкафу, как экспонат в Лондонском музее. Пистолеты и сабли развешаны были на стенах, на фоне пестрых восточных ковров. Молодой красавец офицер превратился в грузного мужчину с красным носом и скверным характером. Как медведь, расхаживал он по кабинету, уставленному хрупкими старинными вазами. Когда дядюшка склонялся над манускриптом с лупой в руке, разглядывая какие-то закорючки, Уилл тихонько открывал дверцу одного из шкафов и легонько щелкал ногтем по какой-нибудь чашке тончайшего китайского фарфора. Чашка вздрагивала и вскрикивала нежнейшим голоском: «Дзинь!»

— Уилл, — говорил дядя надтреснутым голосом, — ты уже приготовил все уроки, которые тебе задали? Имей в виду, теперь я ответствен за твое образование.

Свое слово дядюшка сдержал. Худо-бедно Вильям окончил университет, и дядя, используя свои связи в колониальном департаменте, пристроил племянника по архивной части. Правда, вдыхать запах пыли, а не пороха, не так почетно, зато безопасно. Попав в число золотой молодежи, Вильям Каммингс, однако, никак не мог по-настоящему расправить крылья для свободного полета, имея весьма скудный личный бюджет. Мать к тому времени удачно вышла замуж и, бросив едва оперившееся дитя на произвол судьбы и опеку дяди, уехала в Соединенные Штаты. И если бы не дядюшкин кошелек, который иногда милостиво раскрывался перед племянником, то, право же, впору было податься в темные аллеи «Парламент Хилла». Но нет, Вильям никогда не пойдет на преступление, тем более в местах, где любили прогуливаться знаменитые поэты Китс, Шелли и другие. Уж лучше прихватить с собой лопату. Говорят, в северной части парка могут быть зарыты сокровища. Семь лет назад, в 1892 году, дети случайно нашли предметы из серебра. «Холм предателей» хранит много тайн.

С набережной Вильям свернул в узкие коридоры древних улиц. Шел без цели и направления. Оказавшись на Кэннон-стрит, повернул налево. В конце улицы возвышался серый, едва проявляющийся силуэт — громадные стены и купол собора Святого Павла. Вскользь подумал о вечном, но мелочные заботы с прежней силой поглотили его внимание. Вновь он осознал реальность лишь на аллее, когда под ногами зашуршали опавшие листья. Озабоченный наш прохожий миновал Памятник и оказался перед Лондонским музеем восковых фигур. Музей — прекрасный убийца времени. Но в кармане лежала лишь долговая расписка на 27 фунтов, данная Вильямом Гарри Циммерману, давно ждущая погашения. Вильям с сожалением глянул на парадный вход и лестницу, ведущую к нему, и побрел дальше. «Поход в музей отложим до лучших времен», — сказал себе молодой человек. А жаль, хотя бы потому, что в одной из комнат музея, обшитой красным бархатом, с недавнего времени находится восковая фигура дядюшки Тревора — знаменитого путешественника, открывателя чего-то в каких-то гробницах…

К тому же богат… Ну чем не образец для нации. Хотелось бы взглянуть, как он там устроился. Наверняка не хуже, чем в этой жизни.

Это была правда. Сэр Тревор Дарлингтон был на редкость удачлив. Можно сказать, денежки так и липли к его рукам. Подобно мифическому царю Мидасу, к чему бы он ни прикасался, все превращалось в золото. Или в ценные бумаги. Смотря по обстоятельствам. При таком-то везении, казалось бы, можно было прославиться еще и щедростью. Но, увы!

Два часа проходив кругами по Вест-Энду, Вильям остановился возле двухэтажного здания, добротной викторианской постройки. Вытащил часы-луковицу — было около пяти. С робостью оглядел логово дяди. Дядя жил в старинном аристократическом доме с узкими окнами-бойницами, с красно-кирпичными неоштукатуренными стенами, низкими антресолями, каменными лестницами и узкими темными коридорами, которые, казалось, ведут в некое тайное подземелье с сундуками, доверху наполненными драгоценностями, вывезенными из Индии.

Помпезный вход сторожил бронзовый лев с косматой, позеленевшей от старости гривой. На звон колокольчика дверь отворил старый дядин камердинер Биггс. Знатные его бакенбарды были с той же зеленоватой проседью, что и у льва.

— А что, Биггс, дома ли нынче дядюшка? — поздоровавшись, спросил молодой Каммингс.

— С неделю уж как приехал из Африки, — прошамкал камердинер беззубым ртом. — А вчера прихворнул немного. Был доктор Стэнсфилд, велел поставить пиявки, чтобы отсосали дурную кровь…

Эге, подумал Вильям, вот случай показать свою заботливость, посижу-ка я сегодня с дядей подольше. В клуб, пожалуй, не поеду… разве что попозже…

Дядюшка Тревор выглядел ужасно. Кроме того, что он сильно похудел, кожа его приобрела нездоровый желтоватый оттенок, с подозрительным гнилостным налетом то ли плесени, то ли сыпи. Восседая в викторианском кресле, обложившись подушками, он весь как-то скособочился. Речь его была заторможена и неразборчива. Движения скованы, словно внутри его старого организма что-то заедало или зацеплялось.

А дядюшку-то, пожалуй, скоро паралич хватит, без всякой жалости к старику подумал молодой Каммингс, а там, глядишь, и дуба даст! Вовремя Тревор Дарлингтон вернулся домой, как раз к своим похоронам. Что-то щемяще-сладостное сжало сердце Вильяма. Чувство было столь приятным, что Вильяму стоило больших усилий сдержать улыбку и бешеную энергию, рвущуюся из груди. Это было всепоглощающее чувство радости жизни. Наконец, Вильям на время придавил в себе беса. Придал лицу скорбно-лимонное выражение, подражая отцу Говарду Трэнси из католической апостольской церкви, и, поскольку дядя почти не мог говорить, стал распространяться о своих успехах на поприще архивного дела. Дядюшка остановившимся взглядом смотрел на почерневшие от времени потолочные балки, являя собой образ идеального слушателя.

К утру дядя умер. После ночной суматохи в доме стояла тишина, пропитанная аптечным запахом. Тяжелое горе еще сильнее пригнуло к земле старика Биггса. Молодой же Каммингс, напротив, готов был взлететь к потолку, подобно воздушному шару, переполненному горячим воздухом. Какие-то незнакомые Вильяму джентльмены весьма важного вида, несомненно, имевшие власть и влияние в обществе, взяли на себя хлопоты, связанные с похоронами. Явился дядин душеприказчик и при собравшихся людях зачитал завещание, о котором новопреставленный позаботился заблаговременно. Биггсу, бессменному камердинеру, щедрой рукой Тревора Дарлингтона была положена на старость тысяча фунтов стерлингов! Церкви святого апостола такого-то завещано столько-то; сиротскому дому имени Чарльза Диккенса отстегивалось столько-то; ценные коллекции, старинные книги и манускрипты передавались в дар Лондонскому музею истории. И вот наконец-то! Дом передавался во владение двоюродному племяннику Вильяму Каммингсу, при условии, что последний заплатит налог на наследство в размере… Была